Девочка передает ему отмычку, но в эту самую секунду грузовик налетает колесом на край тротуара – и мальчик роняет ее.
– Осталось совсем недолго, – шипит Син-Син. – Скорее! Освободи меня!
Дэнни ползает по полу на четвереньках, стараясь среди мусора отыскать отмычку. Наконец она находится – рядом с фонариком. Дэнни торопливо освобождает Син-Син. В голове у него уже сформировалась идея:
– Готовься!
– К чему?
– Ко всему.
Схватив толстый фонарик, он включает его и направляет луч себе на ладонь. Все, как он и надеялся, – яркий луч освещает длинную линию жизни. Роза показала ему ее, еще когда он был совсем маленьким… «Длинная чудесная жизнь, Bello».
Надо надеяться, она не ошиблась!
Глубоко вдохнув, мальчик выпрямляется, дожидается, пока фургон обогнет очередной угол – и со всех сил бьет по окну в перегородке.
Ошеломленные водитель с пассажиром разом оборачиваются. Дэнни того и ждет, направив фонарик туда, где, по его расчетам, будут находиться глаза водителя. Не успел тот повернуться – Дэнни уже включает ослепляющий луч. Прямое попадание!
Ослепленный ярким светом, водитель вскидывает руку, отворачивается, второй рукой безуспешно нащупывая руль, ра-зинув рот от ужаса. На такой скорости, в этом лабиринте маленьких улочек…
– Держись! – кричит Дэнни и бросается ничком на пол. Фургон налетает на край тротуара, подпрыгивает, колеса несколько секунд вращаются вхолостую, мотор ревет. Громкий стук – это передний бампер встретил какое-то препятствие, а потом фургон начинает разворачиваться боком, сотрясается от скользящего удара и заваливается на левую сторону. Дэнни катится вниз, отчаянно цепляясь обеими руками за скамейку, чтобы его не выбросило из кузова. Протяжный скрежет металла по асфальту, еще удар – и наконец фургон останавливается.
Стекло между кузовом и кабиной растрескалось от удара, но еще держится. Дэнни уже на ногах – светит фонариком, проверяя, как там Син-Син. Девочку придавило так и не очнувшимся лжеполицейским, однако она уже почти высвободилась. На щеке у нее царапина, а в остальном с виду все в порядке.
– Что дальше?
Оба прислушиваются. Из кабины слышны мужские голоса, хриплые от злости и потрясения. Похоже, враги пытаются открыть пассажирскую дверцу, обращенную сейчас прямо в ночное небо.
– Опередим их! – предлагает Син-Син, сверкая глазами. – Нападем первыми!
Не успевает Дэнни возразить, она мчится мимо скамьи и ударом ноги высаживает стеклянную перегородку.
Схватка выходит недолгой и отчаянной. И в жуткой тесноте.
Протиснувшись в окошко, Дэнни обнаруживает, что Син-Син сцепилась с так называемым координатором: зажала ему руку и плечо, а он дергается, не отпуская пистолета, пытаясь прицелиться и выстрелить. Водителя зажало в щели под рулем, между педалями. Он силится выбраться, хотя ноги у него согнуты под каким-то очень странным углом.
Дэнни направляет на него луч фонарика. Лицо у водителя залито кровью, вместо сломанного носа – безобразное месиво. Рукав рубашки разорвался, и Дэнни различает на предплечье татуировку: аккуратный квадрат из точек, семь на семь. Обведенная кружком точка близка к центру – во втором ряду. А снизу красный номер: тридцать восемь.
Син-Син все еще борется со вторым бандитом. В тесной кабине гремит оглушительный выстрел. Дэнни с Син-Син отшатываются, однако воет от боли не кто иной, как сам «координатор», умудрившийся прострелить себе бедро. С гримасой боли он вырывается-таки из хватки Син-Син и пытается выпрямиться, чтобы прицелиться получше.
Но Дэнни все еще держит в руке фонарик. Мальчик с размаху лупит им по руке противника, чувствует силу отдачи, когда металл ударяет по кости. Бандит разжимает руку. Син-Син с коротким выдохом бьет его ребром ладони по плечу около шеи – и он падает прямо на водителя, который никак не может выкарабкаться из щели.
Схватив с приборной доски упавший туда пистолет, Дэнни выбрасывает его через открытую пассажирскую дверцу.
– Все равно не сбежите, – стонет водитель. – Убьем как собак, как этого пса Хавьера!
Но Дэнни и Син-Син уже вылезают из опрокинутой набок разбитой машины и спрыгивают на асфальт. В ночном воздухе остро пахнет бензином, по мостовой раскиданы обломки мотора. Из лежащего неподалеку расколотого аккумулятора валит едкий дым, отчетливо видный в свете уличных фонарей.
Син-Син тяжело дышит, оглядывая улицу на склоне крутого холма. Какие-то люди с криками бегут к месту происшествия.
– Сваливаем! – коротко бросает она. – Ты хоть представляешь, где мы?
Но Дэнни уже показывает на указатель на стене:
– Похоже, удача снова повернулась к нам лицом. Наконец-то!
Он направляет в ту сторону луч фонарика, но как ни старается держать руку ровно, луч пляшет и дрожит.
«Парк Гуэля. 500 метров».
– Ну и поездочка в чертоги памяти!
Над головами у них меж рваных облаков медленно начинают проступать звезды, а вдали, над холмами за Тибидабо, встает полная луна.
5. Почему на свете нет постоянства
К тому времени как друзья добираются в парк Гуэля, над городом разливается серебристое сияние.
Приземистый, похожий на луковицу домик при входе в парк приобретает в этом сиянии вид совершенно театральный. За тяжелыми литыми воротами виднеется лестница, уводящая вверх мимо здоровенной каменной ящерицы, затаившейся в лунном свете. Дэнни глядит на нее – и в душе его оживают воспоминания. Он помнит эту скульптуру – разноцветную, красочную, извергающую из пасти струи воды. Сейчас же ящерица кажется какой-то призрачной, пасть у нее пересохла, а яркие плитки выцвели в бледном лунном свечении.
– Так мы идем внутрь или нет? – спрашивает Син-Син.
Она улыбается, но улыбка эта быстро гаснет. На щеке запеклась кровь. Даже неутомимая Син-Син сейчас кажется усталой и хрупкой – он еще не видел ее такой. Кроме того, ее явно что-то тревожит: точно она знает, что надвигается беда, и набирается мужества взглянуть ей в лицо, но сама не уверена, хватит ли сил.
Вот же досада, что она мне никак не расскажет, в чем дело, думает Дэнни. Но я все равно непременно ей помогу. Она же мне помогает.
Он кладет руку ей на плечо:
– Что бы ни случилось, мы с тобой вместе. Отныне и навсегда.
Она быстро кивает:
– Не сомневайся.
Торопливо оглянувшись по сторонам, она упирается ногой в стену, нащупывает зацепку для руки и в два счета перемахивает на другую сторону – Дэнни и опомниться не успевает. Он, в свою очередь, цепляется за неровность в стене, озираясь, не видит ли кто. На камеру безопасности, конечно, попадем, но тут уж ничего не поделаешь. Еще одно обстоятельство, которое когда-нибудь потом придется объяснять. Если оно вообще настанет – это «когда-нибудь потом».
А сейчас самое главное – не останавливаться. Он прыгает со стены к Син-Син.
– По-моему, нам наверх и чуть-чуть влево, – говорит он, уже начиная подниматься. – Горка где-то там – самая высокая точка парка.
Проходя мимо ящерицы, он вспоминает себя – только гораздо младше – ярким солнечным днем. Вот он сидит на ящерице верхом – ни забот, ни тревог. Сейчас все это так странно, так грустно. То же место, та же точка пространства – но с прошлым пересечься уже нельзя. Время назад не отмотаешь.
В лунном свете глаза Син-Син кажутся очень большими.
– Как ты думаешь, когда твой папа был тут в последний раз?
– По-моему, много лет назад. Хотя вообще-то в последние несколько месяцев он очень часто бывал в отъезде. Тогда я думал, что это он в других труппах выступает, но теперь догадываюсь – на Интерпол работал.
– И ты правда не знал, где он и чем занимается?
– Понятия не имел.
До чего же горько признавать: у человека настолько близкого тебе, настолько для тебя важного, оказавшего на тебя такое влияние, была совершенно неизвестная, скрытая от тебя жизнь!
– Сдается мне, – начинает Син-Син, тщательно выбирая слова, – что он всегда ждал, что люди будут с ним честны и открыты. Только вот сам не всегда таким был.
Дэнни вздыхает:
– Постоянны только Бог, дьявол и мертвецы.
– Что-что?
– Это он так говорил.
– Классно сказано!
Когда они добираются до конца лестницы, темнота сгущается. Лес каменных колонн впереди поддерживает широкую плоскую крышу – точно в каком-нибудь древнеегипетском храме. Лунный свет выхватывает лишь первые несколько колонн, а остальные теряются во мраке. Это здесь я играл в прятки с мамой и Заморой? Очень может быть.
– Надо зайти сбоку.
Еще один пролет ступенек справа от многоколонного зала приводит детей на крышу.
Син-Син тихонько присвистывает.
Перед ними раскинулась огромная площадь, усыпанная блестящим при свете полной луны гравием. Слева площадь тянется до волнистого балкона, вдоль которого стоят мозаичные скамейки, а за ними, за воротами парка – ошеломляющая панорама города, только сейчас выполненная в монохроме, черно-белая версия знакомого пейзажа. Единственные цветные пятна – красные точки на крыше Саграда Фамилия да неоновые вывески где-то вдали, близ площади Каталонии. И за всем этим – темнота моря.
– Зуб даю, одно из его памятных мест находилось именно тут, – говорит Дэнни.
Но что бы ни запечатлелось когда-то в нейронах и синапсах отца, это все равно что никогда не существовало. Огонь стер все: плоть и кости, воспоминания, страхи и надежды… все, что он видел, все, что пытался понять и запомнить. Целую жизнь ты копишь воспоминания, думает Дэнни, а потом умираешь – и все снова разваливается. Исчезает.
Так, да не совсем. Мальчику снова вспоминается фотография Хавьера. Мама и папа – еле видные, призрачные лица в темном зеркале, застывшие во времени. Тайна во всем… во всем вокруг…
По лицу мальчика расползается улыбка озарения. Ну разумеется!
Холмы позади окутаны тьмой, освещены лишь покачивающиеся под ветром верхушки пальм и сосен.
– Тайна! – громко произносит Дэнни.
– Что? – переспрашивает Син-Син с недоумением в голосе.