– Я из тебя котлету сделаю, клоун! – шипит она. – Какого черта ты за нами следишь?
– Я… я просто хочу помочь, – оправдывается он, оглушенный падением, стараясь высвободить руки.
– Черта с два!
– Меня Роза послала. Я ехал за полицейским фургоном на мотоцикле, а потом услышал звуки аварии. Кто-то сказал, что вы убежали в сторону парка Гуэля, а потом я мельком видел вас на той большой площадке… а потом я вас потерял…
– Врешь!
– Да правда же!
Дэнни присаживается на корточки рядом с ними:
– Ответишь на один вопрос, Син-Син тебя отпустит.
Аки морщится: Син-Син сильнее вдавливает колено ему в живот.
– Хорошо, хорошо.
– Что ты делал с Джимми Т. тем вечером в Берлине?
– Ничего!
– Не лги, клоун, – рычит Син-Син. – Лучше не зли меня!
И сдвигает колено чуть ниже.
– Ну ладно! Ой! Я скажу. Я с ним и правда виделся. С Джимми. Но я был просто гонцом, посыльным.
– Кто тебя послал? – рявкает Дэнни.
– Не скажу.
– У тебя есть три секунды. Я знаю, как сделать очень больно.
– Ладно, ладно! – Аки зажмуривается. – Роза. Она видела, что он ошивается вокруг, и хотела, чтобы я его предостерег. Чтобы он не натворил глупостей. Только он и слушать не хотел. Это Джимми испортил водную камеру. Я уверен!
Дэнни похлопывает Син-Син по спине. Его заливают волны триумфа и облегчения. Рассказ Аки сходится с только что вернувшимися воспоминаниями о Джимми под снегом. Наконец-то мы доберемся до дна этой истории!
– Син-Син, он не врет, – говорит он. – Роза что-то прятала в реквизитной. Может, как раз что-то, имевшее отношение к испорченной камере.
– Я на такие россказни не куплюсь! – горячится Син-Син. – Он врет!
Дэнни качает головой:
– У меня есть свидетель, что Джимми Т. был там, на пожаре…
– Но это же невозможно, – возражает Аки. Син-Син отпускает его, и он садится. – К тому времени Джимми уже вернулся в Америку. Роза уверена, что он не имеет никакого отношения к пожару. Стопроцентно уверена.
– Мне надо поговорить с Розой, – произносит Дэнни, забирая со скамьи томик Пруста и конверт. – Она столько всего от меня скрывала – и от папы тоже. Может…
Он не в силах высказать эту мысль вслух: что заговори Роза – мама с папой, возможно, были бы живы и сейчас.
– Держи, положи сюда, – Син-Син открывает желтый пакет. – Давай вернемся в «Мистериум».
Они шагают обратно через парк.
С моря снова надвигаются тучи, то и дело загораживая луну. В лесистой части парка гораздо темнее, но идти вниз легче, чем вверх. Я все-таки уношу с холма сокровища, думает Дэнни. Письмо от отца, обретенная сестра, новые факты… Может, худшее уже позади?
Между Син-Син и Аки наступает шаткое перемирие. Все трое молчат, глубоко погрузившись каждый в свои мысли.
Дэнни украдкой бросает взгляд на Син-Син, в голове у него теснятся новые вопросы. Почему, скажите на милость, это все держали в такой тайне? Почему мама бросила новорожденного ребенка столько лет назад? А если папа знал, что ему грозит опасность, зачем было прятать пакет в чертогах памяти – почему просто-напросто не рассказать мне о Син-Син и о том, что происходит? Ответишь на один вопрос – глядь, а за ним уже три новых. Все равно что рубить головы гидре.
Свидетельство о рождении словно бы придает происходящему некий смысл. Давно пора! Да еще записка – она и превосходит ожидания Дэнни, и не оправдывает их в одно и то же время. Папа тянется ко мне, но не говорит всю правду. Как всегда. И я, как всегда, хочу большего. А книжка Пруста тут при чем? Папа написал, что это важно – значит, так оно и есть. Дэнни лихорадочно роется в памяти.
Последний год папа просто бредил этой книгой. Вечер за вечером просиживал на скамье в трейлере, нахмурившись, прищурив глаза, иногда зачитывая отрывки вслух, иногда впадая в недоумение. А один раз сердито запустил томиком через всю комнату. Борьба папы и книги стала предметом расхожих шуток. Но зачем прятать ее здесь?
– Ты и твой чертов Пруст, – как-то посетовала мама, заметив, что последние дни ей выпадает львиная часть дел по хозяйству, а папа только и знает, что сидеть с книгой в обнимку.
– Гм-м-м. Чертов Пруст, – рассеянно промычал папа.
Дэнни присмотрелся к плотно заполненным мелким шрифтом страницам:
– А о чем тут?
– Да просто один человек вспоминает свою жизнь. Макает печенье – практически маленькое пирожное – в чай и начинает есть, и в этот миг вспоминает все свое детство, всю жизнь. Семью, как он рос, и все такое. Фактически ни о чем. И обо всем на свете.
– Да ты просто хочешь прослыть интеллектуалом, Гарри, – фыркнула мама. – Надеешься переплюнуть Лору!
Последовала едкая перепалка, окончившаяся тем, что папа пулей вылетел из трейлера, громко хлопнув дверью.
Так зачем было оставлять книгу здесь? Уж верно, тысяча страниц описания, как человек ест печенье и вспоминает детство, мне ничем не помогут, думает Дэнни с досадой.
Аки быстро шагает рядом с Дэнни и Син-Син, переводя взгляд с одного задумчивого лица на другое.
– Вы как, в порядке? – спрашивает он.
– Теперь уже и не знаю, – отвечает Дэнни. – А как ты… сестренка?
Син-Син выжимает из себя полуулыбку:
– Да вот и я не знаю. Рехнуться можно. Брат!
– Я могу вам помочь, – начинает Аки. – Правда, Дэнни, могу помочь с шифровками. Я не шучу…
Но договорить он уже не успевает.
Бейсбольная бита с глухим стуком опускается ему на голову, по парку раскатывается эхо. Сокрушительный удар валит клоуна на спину. На лице у него алеет кровь.
В то же мгновение пара сильных рук обхватывает шею Дэнни, зажимает ему рот. Очень сильных.
– Пора в кроватку, – выпевает голос у него над ухом. Что-то мягкое прижимается к губам, душит, лезет в горло и нос, затуманивает разум, уносит прочь мысли и чувства…
…последнее, что он видит, – как Син-Син отчаянно борется с напавшими на нее двумя мужчинами, лица которых скрыты капюшонами. Девочка парирует, закрывается от ударов, но они валят ее на землю.
– Сладких снов, – шепчет ему на ухо женский голос. – Спи крепко – для Ла Ло-о-о-о-оки.
И он падает.
Падает в бездну, в вихрь света и звука. Уносится по спирали все ниже, не осознавая ничего, кроме падения.
8. Почему Роза была права
Это не сон: нечто более глубокое, долгое, тревожное. Беспокойное, полное тряски и колыханий, от которых из глубины желудка поднимается тошнота, и он борется за каждый вздох, силится сбросить груз с груди, унять тупую боль в голове.
Его накрепко сжимают тиски чего-то неизведанного, больше всего похожего на мертвенные объятия ночного кошмара, когда ты завис между сном и явью, непослушные мускулы словно парализованы, а жуткий страх тяжким грузом давит на грудь и плечи.
Смерть, близится смерть. Скелет всадника на коне.
Дыши! – велит себе Дэнни. Дыши и жди, пока кошмар утихнет, как оно всегда и бывает, пока нависшая над кроватью зловещая фигура не окажется просто-напросто твоей собственной курткой, повешенной на дверце гардероба, пока черная ведьма или сероглазый инопланетянин не исчезнут, содрогаясь и уменьшаясь в размере.
Каждый вздох дается с трудом – сдавленность, оцепенение не проходят. Невозможно даже пошевелиться.
Интересно, глаза у меня открыты или нет? Вроде бы я их открываю, но все равно ничего не вижу. Или там маячит проблеск света? До чего же хочется пить! В горле пересохло, как будто у меня уже много дней капли во рту не было.
Кровь тяжко приливает к голове, звенит в ушах.
Ноги не слушаются.
Он снова пробует пошевелиться.
Что, во имя дьявола, вообще происходит?!
И тут он начинает слышать. Безошибочно узнаваемые звуки. Звуки, которые он слышал с самого первого дня, как появился на свет, – а вероятно, и в утробе матери.
Звуки бесчисленных дней его детства – столь же знакомые, как возня Фрэнки среди креплений, голос Розы, распевающей по утрам похабные песенки, лай Герцога и смех мамы…
…он слышит гомон возбужденной от радостного ожидания публики в «Мистериуме» – шум битком набитого зала, которому не терпится увидеть, что же будет дальше, который уже заинтригован декорациями в стиле стимпанка, висящими канатами, видом воздушных гимнасток, возносящихся на самую верхотуру. Представление вот-вот начнется, думает Дэнни, еще не придя в себя, еще только пытаясь осмыслить происходящее. Представление вот-вот начнется, а я его пропущу…
Правда, что-то сегодня выбивается из привычного ряда: шум публики раздается словно бы над головой…
Мне бы проснуться толком! Голова такая тяжелая, точно вот-вот взорвется.
Новый звук. Монотонное гудение гитары Билли, начинающей вступление ко второй части «Камеры чудес». Звон струн заполняет уши, толпа кричит и аплодирует, но все как-то не так. Все это происходит в воздухе над головой.
И наконец, когда последние остатки дурманящей отравы улетучиваются, наступает озарение.
Силы небесные! Я же вишу вниз головой, подвешенный за щиколотки!
Дэнни бьется в путах и чувствует, как раскачивается канат или трос, на котором он висит.
Но почему я ничего не вижу? Не могу высвободить руки?
Однако он уже знает ответ. Музыка внизу сбивается с ритма, потом умолкает – толпа зрителей далеко внизу разом ахает.
Даже до того, как до Дэнни доносится едкий, удушающий запах горелого парафина, он понимает, что происходит.
О господи! Я Повешенный!
9. Почему представление в цирке всегда должно идти… своим чередом
Замора лишь вполглаза следит за началом второго действия. Сказываются усталость, тревога и сильные болеутоляющие.
Он уговаривал Розу отложить премьеру – бросить все силы на поиски Дэнни и помощь полиции, – но итальянка сказала: нет, это невозможно, они не избегут финансового краха, их ждет разорение и конец, надо действовать по плану и надеяться на лучшее.
– Viva il circo![88]