an, как у рок-группы, но это была роль интерпретатора (ср. сегодня – куратора), необходимая для рынка. Алкаемых философских концепций, объединяющих пластику и мысль (см. Фичино – Боттичелли), не появилось вовсе. Таковых не было вообще.
Характерно, что Надежда Мандельштам в своих книгах, описывая жизнь тогдашней богемы, не вспомнила ни единого художника-авангардиста, ей имена просто не пришли на ум, хотя память у нее была исключительная. До чего надо было не отличиться, если Маяковский, подводя итоги революционному искусству, назвал только одно произведение, отвечающее масштабам проблемы, – Башню Третьего Интернационала Татлина.
Кажется, было сделано многое, а присмотришься: быстрые поделки, сохраненные в истории рынком и идеологией. Утвердили синтаксис, но нет речи; это напоминает ситуацию морской азбуки, на которой ничего не сообщили, поскольку строительства флота не состоялось. Бытует мнение, что у авангарда существовала философская программа, ведущая к переустройству общества (как было у Платона, или у Маркса, или у Фичино). Но это не так: программа была у предшественников авангарда 1920-х, программа была у тех, кто пришел на смену. Но у авангарда классического никакой программы не было вовсе, были манифесты намерений иметь программу. Если открыть тексты Малевича, в них философии не содержится – лишь тезисы о том, что «Бог пока не скинут», но нужно это сделать; страницы нуждаются в экстатическом прочтении. Сказанное, увы, касается и наиболее репрезентативной книги авангарда – «О духовном в искусстве» Кандинского; несмотря на название, в книге нет ни единой мысли общего характера; это своего рода экскурс в гештальт-психологию. Составление неудобного словаря и отсутствие самого высказывания – было замечено многими. Насмешка великих писателей (Честертона или Булгакова) над «авангардом» остается более внятной, нежели деятельность самого авангарда.
Значит ли это, что было две истории искусств? И главное: что прикажете считать пресловутым духом времени? Как дух времени отвечает за время? То время (1920-е годы) шло к братоубийственной войне; если авангард войне не препятствовал – то это потому, что он понял дух времени, или потому что он духа времени не понял? Если авангард понял дух времени – и не препятствовал времени, значит, авангард – дурное занятие, не правда ли? А если не понял – то какой же он авангард?
Иконоборческий спор в Византии VIII–IX вв. (иконоборцы выступали за лишенное образов умственное созерцание как единственный способ правильного поклонения Богу), иконоборчество в Виттенберге в первой четверти XVI в. (Лютер, сравнительно со швейцарскими иконоборцами, был умеренным разрушителем икон) – это иконоборчества XX века. Новейшее иконоборчество, страстно отрицавшее антропоморфный образ и воплощенную в нем идею единства мира, ломало образ страстно. Потом авангард устал.
До Второй мировой войны авангард не дожил; и нельзя сказать, что его уничтожили репрессии. К 1920-м годам авангард сделался замкнутой академической дисциплиной – квадратики рисовали без азарта; в ту пору Любовь Попова написала в дневнике растерянную фразу «Что же дальше?» – а затем вечный двигатель сломался. Авангард встал, так ломается шестеренка в машине, объявленной вечным двигателем, так умирают лекари, открывшие эликсир бессмертия. Тот факт, что авангард встал сам по себе, признать невыносимо – тогда следующий вопрос прозвучит кощунственно: если авангард в 1920-е годы помер от старости и немощи, тогда что происходит сегодня? Что значат сегодня наши слова о «радикальном», «новаторском», «современном» искусстве? Спросить такое невыносимо, давайте считать, что авангард вечно жив!
И впрямь: достаточно трудно разделить инициативность, напор новейших «авангардных» авторов – и активную позицию художников Возрождения. Ведь и в том и в другом случае – это проявление личности, не так ли? Как правило, разницу между эпатажным поведением новатора и напором большевика видят легко: первый за свободу, а второй за казарму; но вот разницу в поведении Микеланджело и Малевича не видят. Оба выражали себя – где же разница? И если сказать, что Микеланджело создавал образы, а Малевич их отрицал – это аргументом не будет признано.
Сознание свободолюбивых людей устроено так, что признать, что Ленин – вечно жив, дико, но признать, что авангард вечно идет вперед – это нормально.
Сказать, что идея равенства умерла – естественно, но невозможно согласиться с тем, что квадратики – бессмыслица. Поверить в Живого Бога – невозможно; но поверить в то, что пририсовав Джоконде усы, художник способствовал свободе человечества – в такое поверить можно.
Чтобы данный тип сознания чувствовал себя комфортно, принято считать, что остановка вечного двигателя в 1920—1930-е годы была вынужденной; эту временную остановку прогресса списали на тоталитаризм. Принято считать, что сталинский и гитлеровский террор положили конец эксперименту авангарда – так, любят говорить, что ВХУТЕМАС и Баухауз были закрыты в один и тот же год, косвенным образом это доказывает, что два тиранических режима занимались одним и тем же, искореняли свободную мысль.
Но и это (лестное для авангарда соображение) не соответствует исторической правде. Никто из авангардистов не пострадал; в лагеря были брошены реалисты – Бабель, Пильняк и Мандельштам, а Малевич благополучно комиссарил.
Баухауз – утопия художественно-технического усовершенствования капитализма, и ВХУТЕМАС – научно-техническая регламентация социалистической утопии – прекратили свое существование всего лишь потому, что прогресс, который они олицетворяли, перешел в иную стадию. Они благополучно выполнили свою задачу – их сменила другая бригада. Во ВХУТЕМАСе ровным счетом ничего гуманистического не было, и Баухауз был лишь фабрикой социального конструирования; и та и другая школа производили одно – регламенты. Стоит ли сетовать, что некие регламенты были произведены?
Это две полярные (капиталистическая, рыночная, и социалистическая) школы, объединяло их лишь то, что образное искусство было поставлено под контроль научно-техницистской утопии.
Их совокупными силами была произведена индустриализация искусства – такая же точно, какая в те годы прошла в обществе; изобразительное искусство было точно так же «раскулачено» ВХУТЕМАСом, как были раскулачены российские деревни; изобразительное искусство Западной Европы было так же централизовано, как города и княжества Германии – были объединены Пруссией Бисмарка, Гинденбурга и Гитлера. Практицизм Баухауза и ВХУТЕМАСа, выступившие против натурального уклада искусства, имели тот же точно характер, что и так называемый «технократический социализм», что и «новый порядок», ломавший привычную общину или городские коммуны.
В этом месте – критика авангарда привычно дает сбой.
Принято считать, что авангард пострадал от тоталитаризма и, даже если судеб конкретных творцов это и не коснулось, даже если многие авангардисты были участниками или вдохновителями тотальных, антигуманных концепций (Маринетти, д’Аннунцио, Малевич, Паунд и т. д.), то, тем не менее, история сохранила вопиющий факт – выставку произведений «Дегенеративного искусства», устроенную нацистами, чтобы развенчать авангард. Коль скоро это сделали нацисты, следовательно, искусство авангарда было им оппозиционно, они видели в авангардистах своих антиподов. Следовательно (и это привычный ход рассуждений), авангард исповедует гуманистические ценности и противостоит тоталитаризму. О противостоянии авангарда тоталитаризму написаны тома: в них доказано, что авангард есть дух прогресса и свободы, а тоталитаризм – наоборот.
Эти утверждения неверны. Это идеологическая сказка.
Противостояния «тоталитаризм – авангард» никогда в истории не существовало, по трем причинам. Во-первых, не существовало однородного «тоталитаризма», это изобретение холодной войны; во-вторых, сам нацизм считал себя авангардом человечества, и мысль о том, чтобы явить миру конечную стадию развития, была присуща равно нацизму – равно и супрематизму. В-третьих и основных, сам авангард и был тоталитарным искусством и к гуманизму не имел отношения. В устранении конкурента (если вообразить себе борьбу за первенство) мог быть резон, но не считаем же мы штурмовые отряды Рема носителями гуманистических идеалов на том основании, что их однажды истребил Гитлер? Безусловно, нужда в типе авангарда, явленного в 1910—1920-е годы, отпала, но это только потому, что данный тип авангарда был органически заменен на другой тип авангарда, еще более авангардный и еще более супрематический.
Это произошло не в насильственной форме и не путем интриг (скажем, когда Малевич устранял Шагала из Витебска, чтобы занять его место в Академии, это была интрига; когда Хайдеггер выживал Гуссерля из университета, это была интрига), когда развитие авангарда 1920-х перешло от квадратиков к гигантским статуям – в этом ни малейшего насилия не было.
Напротив того: колонны и колоссы выросли из квадратиков и черточек естественным путем, они наследники квадратиков, как титаны – наследники хаоса.
Куросы и гиганты Третьего рейха и сталинской России, мускулистые атлеты, лишенные портретных характеристик и образного начала, – это не антитеза квадратикам, но прямое продолжение квадратиков. Миф о том, что скульптуры рейха и мозаики сталинских дворцов вытеснили Родченко и Мондриана, есть миф времен холодной войны. Нет, все было не так. Сущностной разницы между титаном и хаосом – нет.
История прежних веков перечеркивалась супрематистами с такой же яростью, что и нацистами, сведение всего опыта гуманизма к «нулю» (любимое положение Малевича) родственно схожим декларациям Гитлера; отношение к христианству как к обузе и помехе – общее; и квадратики и безликие титаны в равной степени ненавидят образную пластику; а разница между знаком и антропоморфным титаном объясняется просто: язычество не однородно.
Условная социальная единица «тоталитаризм», внедренная во времена холодной войны ради борьбы с социализмом и теоретического объединения опыта Советского Союза и гитлеровской Германии, сослужила плохую службу науке. Все было подверстано под идеологический сюжет, ситуативно требовалось противопоставить «свободное демократическое» искусство – искусству сложносочиненного «тоталитаризма», несмотря на то, что это было искусство разных культур и разных обществ. Приходилось ради упрощения схемы сближать несоединимых мастеров России и Германии, но умалчивать о сходстве американской архитектуры с нацистской, сближать мастеров 1930-х годов Германии и России, но не поминать британский милитаристический плакат и вовсе промолчать о том, что Малевич рисовал планы казарменных городов; надо было создать управляемую схему послевоенного культурного мира – и ее создали. Запрещенные полотна с квадратами, монументальная скульптура, попирающая абстрактные поиски – никто не пожелал заметить, что и квадраты и монументальные колоссы выполняли схожую функцию – и те и другие устраняли собственно художественный образ, гуманистический образ Ренессансного человека. Историческая правда состоит в том, что и искусство Третьего рейха, и американ