3) Домье научил нас смотреть в лицо унижению и беде. Прежде искусство беды боялось. Жестокость Тридцатилетней войны и ужас чумы оставили трагические поэмы Агриппы д’Обинье и многочисленные «Пляски смерти» – принятый в христианском искусстве символ; но реального зримого образа беды мы не знаем. Художник не умел смотреть открытыми глазами в лицо беде. Так впоследствии научились глядеть в лицо событиям фронтовые репортеры, так научились смотреть на зло немецкие художники-антифашисты Отто Дикс и Георг Гросс, а научил их этому Оноре Домье. Поглядите, как нарисована фигура убитого на улице Транснонен – так снимал Роман Кармен, так снимал Ромм; говорить правду трудно, но нужно.
4) Домье, как прилежный газетчик, рассмотрел все, о чем надо написать. Он поднял все темы современного искусства – оставил столько сюжетов, что их хватило на полтора века вперед. Он первый написал странствующих комедиантов и клоунов как символ свободного бедняка и художника (см. Пикассо, Бёлля и т. д.); написал адвокатов и судей как символ продажности демократического общества (см. Кафку и Руо – и далее бессчетно); он показал пирамиду власти, парламенты, королей, президентов, депутатов (см. Георга Гросса, Дикса, Гуттузо и т. д.); он первый нарисовал беженцев как основную тему истории европейского социума, тему, ставшую главной у Ремарка, Чаплина, Хемингуэя. Через холсты и рисунки Домье тянется череда беглецов, людей, потерявших родину, их гонит война, нужда, бедствие. В этой теме у Домье есть великий предшественник – Франсиско Гойя, который нарисовал графическую серию «Бедствия войны», рассказал про бедствия испанского народа во время вторжения Наполеона, изобразил людей, лишившихся крова, бредущих по пустырям неизвестно куда. Есть одна картина Гойи, которую можно сопоставить с «Эмигрантами» Домье, это «Чудо святого Исидора», фреска из «Дома глухого». Едва ли не впервые в истории живописи Гойя изобразил толпу как единый дышащий сотней ртов организм, как странное многоголовое существо, которое корчится и орет от боли. Гойя работал за тридцать лет до Оноре Домье, и Домье никак не мог видеть «Чудо святого Исидора», остававшееся на стене далекой испанской хижины. Мастера работали фактически параллельно, до них этой темы – больной толпы, потерянной на пустыре истории – европейское искусство не знало.
В те годы в Европе появились беженцы от войны и революции: в 1848 году, после июньской расправы над восставшими, тысячи рабочих уехали из Франции – люди бежали в Испанию (спустя сто лет из разгромленной республиканской Испании рабочие побегут во Францию), и Домье нарисовал это, как рисовали художники классицизма исход из египетского плена. Это классический библейский сюжет – надо было увидеть трагедию французского народа вровень с библейским событием, чтобы написать так.
Изгнанники идут через горный кряж, толпа идет перевалом, эта метафора неимоверного усилия, которое вообще свойственно искусству Домье. Каждой линией художник всегда превозмогает тяжесть, он так сплетает объемы и так ведет линию, словно вытаскивает неподъемную тяжесть из листа. Он вообще любит рисовать вздутые жилы и напряженные плечи; он рисует прачек, поднимающих тяжелые корзины с бельем, всадников, поднимающих лошадь в галоп, рабочего, согбенного непомерной ношей, – и всякий раз упругая линия совершает усилие, поднимая тяжесть из листа. Рисование Домье – это всегда работа, и, когда он рисует эмигрантов, идущих перевалом, мы чувствуем, что переход дается непросто.
Оноре Домье, скорее всего, глядел рисунки Пуссена «Переход через Красное море», вдохновлялся клубящейся линией классика. Он довел звук этой линии до крещендо – там, где Пуссен демонстрирует артистизм, Домье выполняет тяжелый труд.
Досадно, что не сохранилась картина Веласкеса «Изгнание морисков из Испании», написанная во время Реконкисты. Зная Веласкеса как великого гуманиста, можно предположить, что эта картина образовала бы единую линию с Пуссеном, Гойей и Домье.
Тема беженцев сегодня является одной из центральных в политике. Домье возвращался к эмигрантам и теме попранного достоинства неоднократно – есть два рельефа, три холста и множество рисунков одинокой толпы, выброшенной в никуда. Это рассказ о Родине, которая предала своих детей, о революции, которая не состоялась, о рухнувшей утопии равенства и братства.
5) Домье показал тип буржуа – уродливый продукт, выведенный демократическими переменами. Тут надо сделать существенное уточнение, Домье был реалистом, причем реалистом особого рода, таким как Шекспир или Диккенс, он создавал не портреты, но типы людей. Подобно тому, как лицемер в романе Диккенса представляет тип лицемера вообще, так и Домье, даже когда рисовал конкретного персонажа, превращал его в символ породы буржуа. Карикатуристом художника окрестили буржуа – потому что среди прочих человеческих типов, которые Домье изобразил, тип буржуа художник выделял, снабдил его особыми чертами и мимикой, он вкладывал в изображение буржуа особое презрение. Впрочем, карикатура – это всегда преувеличение, а Домье обобщал, но не преувеличивал. Двойной подбородок, достоинство во взгляде, легкий наплыв живота, петушиная походка – помилуйте, да это же точный портрет, их сотни таких, вы их сами знаете – приобретателей, которые уверены, что в мире стало уютнее оттого, что они купили буфет. При чем здесь карикатура? Точно про таких же писал Маяковский, их изображал Бёлль, это ровно те же, уверенные в благих переменах граждане, не оборачивающие головы на чужой стон. Буржуа обиделись и стали пренебрежительно называть мастера карикатуристом. Они считали, что их бы мог написать Энгр или Делакруа, нарисовать ранимую душу, но пришел Домье и напакостничал. Изображение буржуа, оставленное Домье, является наиболее убедительной критикой победившей демократии – за сто с лишним лет ничего иного она так и не научилась производить.
6) Домье написал историю характеров и идей эпохи. Это невозможно представить, как и то, что Бальзак в одиночку написал сорок томов, а Маркс ежедневно писал десять страниц. У Домье не было стен капеллы; однако у него было пространство, не уступающее объемом храму – десятки тысяч газетных страниц, на которых художник рассказал о своем времени. В те дни газета стала тем, чем некогда был храм – вот он и расписал храм. В те дни газеты читали с той же обязательностью, как прежде читали молитвы – вот он и поработал проповедником. Он нарисовал столько литографий, что хватило бы на две капеллы. Каждый день к литографскому станку, каждый день он печатал свою проповедь. Он рассказал про то, как парламент продал своих избирателей, про то, как капитал задушил труд, про то, как любовь преодолела нищету, а храбрость не страшится смерти. Он рассказал про короля Луи-Филиппа, про депутатов июльского парламента так, что вы теперь знаете цену либерализму. Он рассказал про преданный версальцами Париж так, что вы теперь знаете цену ура-патриотизму. Это две стороны одной медали, а выдают такую медаль за предательство нищих.
В те же годы писал Маркс, но вы еще прочтите три кирпича «Капитала». Про это писал Прудон, но менее подробно и более путано. Досадно, что никто не додумался выпустить собрание сочинений Бальзака с литографиями Домье. Впрочем, оба художника слишком автономны.
Домье нарисовал много отвратительных рож, но еще больше прекрасных лиц. Вспомните Сикстинскую капеллу: на стене «Страшного суда» нарисованы грешники – и без всякого снисхождения; но на потолке – святые и пророки. Собственно говоря, это европейская средневековая традиция – рисовать трехчастную композицию бытия; в центральной части художник изображает нашу юдоль, где лики праведников смешались с рылами негодяев; Домье работал в традиции Босха и Микеланджело, Брейгеля и Гойи. Домье описал мир подробно и показал всех: теперь уж не забудем его время. А научимся или нет – это уж наша проблема.
7) Домье показал мутацию демократии, то есть он нарисовал процесс, описанный Платоном; положите перед собой его рисунки – и вы увидите, что ждет наше сегодняшнее общество. Хотите узнать, как видоизменяется демократия? Возьмите трех художников, три символа времени – Давид «Клятва в зале для игры в мяч», Делакруа «Свобода ведет народ» и Домье «Семья на баррикадах» – и поглядите, как все менялось.
«Клятва в зале для игры в мяч» Давида – это требование от короля (Людовика XVI) конституции (ср. конституцию Николая II), здесь позы заимствованы с античных барельефов; «Свобода ведет народ» Делакруа – это про романтические баррикады против Бурбонов, народ ведет мятежная дама привлекательной наружности. Но вот «Семья на баррикадах» Домье – это уже не восстание обобщенного третьего сословия, куда входят и буржуа, и лавочники, и мелкие рантье, и сочувствующие авантюристы. Эта баррикада – не понарошку, не для смены правительств и реставрации королей. Семья на баррикадах поднимает значение восстания до семейного дела, а ничего более величественного, чем семья и преемственность от отца к сыну, европейская история не знает. Юноша, стоящий бок о бок с отцом на баррикаде, – это вам не студент и не взволнованная Марианна с полуобнаженной грудью, эти люди вышли бороться за свой труд, за свой дом и честь. Главный герой Домье – немолодой, крепкий мужчина с высоким лбом – вылеплен как микеланджеловский пророк; чертами, и статью он как две капли воды похож на пророка Иоиля с плафона Сикстинской капеллы. Сомневаюсь, однако, что Домье это совершил сознательно, – просто его рука была сделана, как рука Микеланджело, и рисование они понимали одинаково.
8) Домье создал эстетику труда; он создал картины, которые самой формой, поверхностью, кладкой мазка и линией воплощают и славят труд. Пот на его работах не спрятан.
Домье рисует – как лепит из глины: он наносит контур поверх контура, слоями, подобно тому, как скульптор «набирает объем», наращивает массу скульптуры. Впрочем, выражение «как скульптор» в отношении Домье неуместно – он и был скульптором, одним из величайших скульпторов Нового времени. Сочетание графического дара и дара скульптора не редкость: лишь тот график может считаться совершенным, линия которого наполнена массой, вы видите по линии художника, подразумевает ли он линией объем, или вокруг линии пустота. Плавная, наполненная изнутри упругой плотью линия Модильяни возникла не случайно – Модильяни был и скульптором; той же рукой, какой он держал карандаш, он проходил резцом по камню, он чувствовал линией объем. Бельгийский мастер Пермеке лепил свои модели прежде, чем их написать. Великими скульпторами были Пикассо, Дега и Матисс. Их скульптуры столь же значительны, как их холсты. Скульптуры Домье можно рассматривать как подготовительную работу к графике. Однако его скульптура стала автономным жанром, когда он создал ни с чем не сопоставимые портреты депутатов июльского парламента. Эти произведения скульптурного искусства до сих пор остаются непревзойденными и наиболее новаторскими в искусстве скульптуры, они сочетают точнейшую портретную характеристику, обобщенный тип, шарж на власть и одновременно демонстрируют свободу и страсть художника. Никто никогда за всю историю европейского искусства не вылепил с предельной въедливостью и беспощадностью каждую физиономию, всех подряд – всех членов парламента, рады, думы, всех прохвостов, либералов и патриотов, которые дурят и убивают народ. А Домье это сделал. Он просто поднял карикатуру до монументального искусства. Эстетика Домье – это эстетика открытой формы, прямой речи.