Известие о том, что отец сосватал ее за самого короля, разбередило девичье сердце, разметало в пыль мысли. Пряные мечты лишали сна. Каков он, объединитель разрозненной Альбы, легендарный воин, сумевший поставить под свой стяг волшебный народ? Силен ли он, как Сетанта[35], или прекрасен, как Ойсин Кумал – их дальний предок, получивший от волшебного народа вечную молодость?
К великому огорчению леди Давины, король Николас оказался не похож ни на одного из героев древности. Ни рыжей бородой, ни могучей статью не наградили его боги. Слишком молод, слишком худощав и жилист, а в русой гриве уже пустила свои споры седина. Колючие ореховые глаза смотрели цепко, по-стариковски, не улыбаясь, даже когда их хозяин смеялся.
– Вы прекрасны, леди, словно белый вереск, которым мне довелось любоваться в горах, – мягко произнес Николас, дотрагиваясь огрубевшими пальцами до мягкой девичьей щеки. Давина сглотнула огненный ком, и он растекся пламенем по телу. На руках выступили мурашки.
– В замке сквозняки, леди. – Король снял со своих плеч меховой плащ и накинул его на тонкие девичьи плечи. – Я приказал выделить вам Восточную башню – она самая теплая.
Давина с благодарностью посмотрела на короля, и он утонул в бирюзовых волнах ее теплого взгляда. Все слова, что он хотел сказать, все предостережения застряли, заскрежетали песком на зубах. Нет, он не откажется от такой красоты. Отныне он повержен и обезглавлен, пленен лазурью девичьих глаз.
– Ваш отец пожелал, чтоб вы стали моей женой, леди Умайл. Но я хочу услышать, желаете ли вы связать свою жизнь со мной?
– Я покорна воле отца своего, ваше величество. И для меня нет большей чести, чем стать вашей супругой.
Музыкой показался королю ее ответ, и как гром среди ясного неба пришла мысль, что первым мужчиной и отцом старшего ребенка будет вовсе не он, а Ноденс с Холмов.
«Может, сделать так, чтобы сид опоздал к первой брачной ночи?»
Весть о свадьбе герольды разнесли во все концы королевства, приглашая каждого, кто мог дойти и был достаточно вынослив, чтобы пить за здоровье молодых. Целую неделю должно было длиться празднество с танцами, охотой, мистериями и турниром. Вот только король решил провести невесту вдоль очага да испить эля из общего кубка в самом начале празднества, а не в его середине, как положено.
– Я намеренно назвал сидам дату начала торжества на три дня позже. Не желаю, чтобы народ, поклоняющийся чужим богам, видел, как кладут молот на подол моей невесты. Заморочат чарами, не снимем потом, – сказал Николас будущему тестю, и тот согласно кивнул.
В день, когда ячменный колос налился янтарем и покорно склонился к земле, леди Давина сняла с головы девичий венец и распустила волосы. В большой деревянной лохани младшая сестра омыла ей ноги и надела новые чулки. Потом невеста вышла во двор, и ей принесли белого петуха, которого следовало зарезать, дабы привлечь внимание богов.
То ли нож оказался слишком тяжел, то ли волнение слишком велико, но после первого удара животное не погибло. Забило крыльями, вырвалось и понеслось по двору, окропляя гостей кровью.
– Что ж, сомневаюсь, что боги пропустили бы такое, – прогудел Николас в притихшей толпе. Ловко схватил петуха, свернул ему голову и отдал невесте. Потом принял из рук тестя прекрасный меч, повернулся к Давине и произнес ритуальную фразу:
– Я, Николас Хредель, клянусь поднять это оружие на защиту своей семьи и держать его в ножнах в доме своем.
– Я, Давина Умайл, клянусь быть послушной женой и не противиться воле своего защитника и мужа, – заученно ответила молодая невеста, все еще держа в руках окровавленного петуха. Но стоило ей произнести фразу целиком, как дева почувствовала, что кровь животного с ее рук и платья стала с шипением испаряться.
– Боги приняли клятвы! – шепот, пронесшийся по двору, был подобен прибою. Редко когда союз освещало столько знамений. Правда, лэрд Умайл не мог с уверенностью сказать, что они были благими. Ведь клятвы, так явно принятые богами, невозможно было нарушить.
– А теперь покажем молодую хозяйку дому и очагу! – прогремел Николас, отвлекая своего тестя и советника от тревожных мыслей. Он подхватил жену на руки и перенес ее через главные ворота замка. Поднес к камину, полному золы, выдал ей щетку, огниво, трут и произнес:
– Ну что, хозяйка, разводи совместный очаг.
Давина приняла инструменты, и не прошло и четверти часа, как в вычищенном камине веселый огонь знакомился со своей хозяйкой.
«Хоть тут не оплошала», – выдохнула молодая королева, больше всего страшась, что домашний очаг не примет ее.
Николас тоже выглядел довольным.
– Что ж, моя госпожа, теперь можешь взять ключ от дома.
К Давине поднесли кадку, полную муки, где-то там, почти на самом дне, лежал ключ, который следовало достать. Но и тут боги были благосклонны. Холодный металл сам лег в руку, стоило погрузить в кадку ладонь.
Николас, хохоча и целуя перепачканную в золе и муке супругу, вновь подхватил ее на руки и понес к столу. Испытания подошли к концу, настало время пира.
Эль лился рекой, от яств ломился стол, а молодой король только и думал о том, как он уединится со своей женой. Ведь ради этой ночи он нарушил обряд и повел деву знакомиться с очагом в первый день, а не в третий. Хорошо, что хоть гроган не подвел, помог в трудную минуту, подул на едва тлеющий трут.
Пир длился мучительно долго, но и он подошел к концу. Гости с песнями, шутками да советами проводили молодых в покои, и Николас с огромной радостью задвинул засов. Его план удался.
Давину больше всего страшила эта часть обряда. Если о жертве, клятвах и испытании огнем и хлебом ей подробно поведала мать, то о том, что творится за закрытыми дверьми покоев, она упомянула лишь вскользь. Мол, ничего не бойся и во всем слушайся супруга. Он знает, что делать. Но как супруга, спрашивается, слушать, если он запер покои и, едва дойдя до кровати, заснул беспробудным сном?
Молодая королева походила вокруг да около, потрясла мужа за плечо, похлопала его по щекам, но, не дождавшись никакого отклика, стянула с него сапоги и легла рядом.
«Может, так и должно быть», – была ее последняя мысль перед тем, как погрузиться в сон.
Утром Николас проснулся от стука в дверь.
– Как дела у молодых?
Король подскочил, костеря себя на чем свет стоял. Это ж надо было упиться так, чтобы заснуть и к жене в первую ночь не притронуться.
«Ну уж сегодня я крепче воды ничего в рот не возьму», – подумал он, украдкой поглядывая на то, как алеют щеки молодой жены.
Второй свадебный день был веселее первого. Со всего королевства съехались скоморохи и лицедеи, шуты и жонглеры. От танцев дымился пол, от смеха тряслись тонкие стекла в узких замковых окнах.
– Я истоптала туфли до дыр, – хохотала Давина, когда ночью Николас нес ее в покои.
– Только прикажи, любовь моя, и у тебя каждый день будут новые башмаки, расшитые золотом и жемчугом, – шептал молодой король в ответ. – Снимай платье, хочу, чтоб ты разделась до камизы, сегодня я буду владеть тобой.
– Вы и так владеете мной безраздельно, мой дорогой супруг, – смущенно отвечала Давина. Но когда платье соскользнуло на пол, а из волос были вынуты все заколки, дева вновь не знала, что ей делать. Ведь муж, как и в первую ночь, забылся крепким сном.
А на третий свадебный день прибыли сиды. Николас радушно встретил своих гостей и союзников, ни взглядом, ни словом не показав, как он расстроен их появлением.
Менестрели пели баллады, рассказывая о былых сражениях и роскошных пирах, а два короля вели беседу.
– Я пришел за обещанной наградой, друг мой, – Ноденс с Холмов не размыкал губ, но Николас услышал то, что ему полагалось.
– Я помню свое обещание и держу слово, – мысленный рык раздался в голове сида, но тот даже бровью не повел. – Но скажи мне, как ты собрался это устроить? Моя супруга невинна и простодушна, но она не слепа и поймет, что с ней на ложе взошел не я.
– О, об этом не стоит беспокоиться. Дай мне булавку, что ты носишь на вороте своей рубахи, и жена твоя не заметит подмены.
– Добро. – Король дернул булавку из ворота, и та оцарапала шею. Капля крови впиталась в металл.
– Отлично, – тонкие губы сида вытянулись в подобие улыбки. – Добрых снов.
Давина в этот вечер возвращалась в свои покои одна. Жуткие в своей нечеловеческой красоте и грации сиды со смехом и шутками увели ее мужа «пить лунный сидр», что бы это ни значило. Глубоко вздохнув, она отворила дверь и замерла пораженная. Вся комната была наполнена крошечными голубыми светлячками. Они мерцали, кружили, образуя причудливые фигуры.
– Тебе нравится, душа моя? – прошуршал, словно осенний ветер, вкрадчивый голос. Королева вздрогнула и обернулась. Ей навстречу, облаченный лишь во тьму, шел ее король и супруг.
– Ваше величество, – Давина опустила глаза.
– Шшш, бирюзовоокая. Здесь нет величеств, только ты и я. – Он легким движением руки смахнул с девичьих плеч тяжелое парчовое платье. Потянул завязки камизы.
Давина замерла, как зачарованная, и только когда холод ночи коснулся ее нагого тела, вздрогнула, желая прикрыть себя руками.
– Свет мой, прошу, не смущайся. Позволь нам с луной на тебя полюбоваться. На твой нежный румянец, на жемчужную кожу, на маковые губы. Такие алые и пьянящие одновременно. – Король провел пальцами по тонкой девичьей шее, и сегодня они не были грубы и шершавы, как если бы их хозяин редко держал в руках что-то тяжелее лиры…
– Муж мой, – тая в объятьях, звала Давина, – отчего у вас волосы не русые, а белые?
– Тебе кажется, свет мой, это всего лишь туман, что льется в окно, – обжигая ее поцелуями шептал король.
– Супруг мой, – задыхаясь от страсти, стонала Давина, – почему у вас глаза не голубые, а зеленые?
– Тебе кажется, звезда моя. Это всего лишь тень от дуба, что раскинул свои ветви, – сминая простыни, хрипел король.