– Я так понимаю, лагерь Сренга мак Сенгана сгорел дотла, – хмыкнул Николас.
– Верно. Много славных воинов погибло тогда. Сам король чудом спасся, и утром следующего дня мирный договор с сидами был заключен. Туат де Дананн позволили селиться в холмах и лесах страны.
– А копье?
– О-о-о, копье Сренга хотел вернуть волшебному народу, но они сказали, что то нашло своего хозяина.
– И что же? Ему пришлось бы всегда воевать?
Гроган покачал головой.
– Вот и Сренга мак Сенгана спросил о том же и получил ответ, что если юный король не хочет повторения несчастья, он должен хранить копье в воде, иначе в мирное время оно легко может воспламениться и сжечь город. Король Сренга был поистине мудрым правителем, а потому приказал утопить копье в одной из рек.
– Неужели дар сидов навсегда утерян? – Николас поднялся и заходил по комнате.
– Нет. Много веков спустя Пчелиный Волк прошел по этим землям огнем и мечом. Желая укрепить свою власть, он приказал строить каменные замки и первым заложил Бренмар. Когда вырыли охранный ров и пустили по нему одну из местных речушек, на обмелевшем дне нашли удивительной красоты копье. Естественно, вскоре его принесли королю, и наверняка замок бы пришлось отстраивать заново, если бы не спакона, что гостила тогда при дворе. Она-то и признала сидскую реликвию, а заодно дала совет опустить копье в замковый ров: мол, это будет защитой получше любых стен. И без особой нужды велела не доставать.
– Почему это?
– Почему-почему, – проворчал гроган, – ты ведь все равно уже принял решение… Самилданах был искуснейшим из сидов своего времени, он владел многими тайнами и ремеслами. А потому никто доподлинно не знает, какими силами обладает это копье. Кто-то говорит, что оно бьет без промаха и возвращается к своему владельцу, кто-то – что оно способно залечивать раны, а кто-то вообще утверждает, что в копье заключена сущность и оно обладает собственной волей. В любом случае реликвия наделена силой, неподвластной людям.
– Что ж, тогда я оставлю его на самый крайний случай, – протянул Николас.
Брен Кухул, глядя, как вспыхнули глаза короля, недовольно дернул острым ухом.
– Пойми, господин, нельзя взять, присвоить вещь, наделенную невиданной силой, назвать ее своей и без оглядки использовать. Не заметишь, как не ты будешь владеть ею, а она – тобой. Сренга мак Сенгана закончил свою жизнь очень печально. Он помнил, какой мощью наделяло его копье, и ни одно оружие, каким бы смертоносным оно ни было, не могло заменить этого. Последние годы король провел ворочая камни и просеивая песок в той реке, в которой некогда приказал утопить копье сидов.
– Я понял тебя, друг мой, спасибо за сказку… и за предостережение тоже спасибо.
– Но ты все равно поступишь, сделаешь по-своему, – Брен Кухул не спрашивал. Он знал.
– Хотел бы я сделать по-твоему, но, увы, не имею на это права.
Солнце медленно поднималось из-за горизонта, раскрашивая землю теплом и светом. Король Николас стоял у узкого окна и смотрел, как блестит вода во рву.
– Брен Кухул сыт и может идти. У молодого господина будут указания?
– Да, – Николас не оборачивался, – присмотри за леди Давиной.
– Не за маленькой Эйнслин? – Дух был удивлен.
– Ты слышал просьбу, не заставляй меня повторять дважды, – устало произнес король.
Наступал новый день, над которым правитель Альбы был не властен.
Глава 12. Три сухих листа
Новый день принес обитателям замка лишь новые заботы. Весть о помешательстве королевы разнеслась с быстротой пожара. Лекарь прописал ее величеству отвар из молодых соцветий мака, больше сна и меньше волнений. Король разослал глашатаев искать сейдкону, умеющую, а главное, желающую помочь. Лэрд Умайл заперся в отведенных ему покоях, пытаясь понять, чем для него обернется болезнь дочери, а Давина, собрав вокруг себя придворных дам, «нянчилась» со своим дитя. Многие из тех, кто был приставлен к молодой королеве, решили, что лучше во всем бедняге подыгрывать, нежели спорить и доказывать очевидное. Тем более что лекарь строго-настрого велел ничем госпожу не расстраивать.
Дни шли. Те немногие из сейдкон, что желали помочь, лишь разводили руками.
«Тут дело не только в брачной клятве, – сказала одна из всеискусных. – Нити жизненной основы оборваны так коротко, что и зацепиться не за что. Словно у нее на роду было написано ума лишиться». О том, что у полотна жизни уже ткется завершающая кромка, женщина благоразумно промолчала.
Для Грир эти дни были полны тревог. Отселиться из смежных с королевой покоев ей категорически запретили. Лекарь, невзирая на слова сейдконы, надеялся, что Давина рано или поздно признает дочь. Но день ото дня становилось только хуже. Королева то развешивала пахучие травы, то сухой чертополох жгла, изгоняя подменыша. А в один день набрала яйца да прям посреди детской комнаты стала в скорлупе пиво варить. Чуяла кормилица, что добром это не кончится, и старалась как можно реже королеве на глаза показываться.
Придворные дамы, видя незавидное положение ребенка и потакая мании королевы, не скрываясь, творили гнусности. То подопрут двери спальни, не выпуская кормилицу наружу, то нити все спутают да крик поднимут, что маленькая сида своей магией рукоделие портит, то пеленки в саже измажут. Однажды, когда дамы на пороге детской развели костер с целью выкурить подменыша, и Грир с девочкой едва не задохнулись, терпенье кормилицы лопнуло и она пошла к королю.
– Ваше величество! Сил никаких нет терпеть! В то время как полено на шелке лежит, королевская дочь чуть в огне не погибла!
Не выдержал Николас, влетел на самый верх Восточной башни, выхватил из рук супруги полено и кинул в камин.
– Вот она, вот твоя дочь, взгляни! – кричал он, указывая на Эйнслин. – А это – жалкая деревяшка! Она не дышит, не плачет, не живет!
– А-а-а-а-а! – Давина, не слушая, кинулась в огонь. Выхватила занявшееся поленои, захлебываясь слезами, прижала к себе. Широкие шелковые рукава вспыхнули, как сухая трава. Николас, пораженный увиденным, замешкался лишь на мгновение, подскочил к супруге, желая отобрать у нее пылающую деревяшку.
– Нет! Доченька, моя дочка! – вопила королева, невзирая на огонь.
Николас метнулся к кровати, сорвал тяжелое покрывало, укутал жену, лишая пламя жизненных сил. Вжал в себя, вдыхая запах горелой ткани и кожи. На него тут же нахлынули воспоминания. Николас стиснул зубы, прогоняя их прочь. Он поднял глаза на придворных дам и в бешенстве прорычал:
– Что встали, гусыни? Быстро лекаря и таз с холодной водой!
Дамы разбежались, а Николас, чувствуя, как дрожит в его руках супруга, прижимал ее к себе, шепча в волосы слова утешения и мольбы о прощении. Давина молчала, и лишь сухие всхлипы вырывались у нее из груди.
Вскоре прибежал лекарь. Николасу казалось, что тот двигался очень медленно. Словно весь мир погрузился под толщу воды, и каждый шаг, каждый жест встречал сопротивление.
Они переложили королеву на кровать. Король отрешенно смотрел на тонкие, обожженные в черноту руки супруги, тисками сжимавшие обгоревшее полено, на зеленые рукава платья в уродливых подпалинах. Вены на его шее вздулись от обуревавшего горя и гнева. Он медленно повернулся к лекарю.
– Сделай все, что в твоих силах. Я к Ноденсу за помощью. Пусть назовет любую цену.
– Говорят, – произнес врач, не поднимая головы, – у сидов есть одна шкура. Если завернуться в нее, она исцелит любые раны. Я погрузил королеву в сон, но с такими ожогами помочь может только чудо.
Николас поднялся и направился к выходу. Ему нужно было это чудо.
У двери король остановился и взглянул на кормилицу, прижимавшую к себе ребенка.
– Во всем виновато это сидское отродье! Она девять месяцев отравляла кровь моей жены и, похоже, не угомонится, пока не сведет собственную мать в могилу. А я буду вынужден терпеть ее под своей крышей, каждый день глядеть в эти бирюзовые глаза и вспоминать глаза ее матери, в которые так и не успел насмотреться.
Николас ушел, а у кормилицы от страха и пережитого потрясения подкосились ноги, и она медленно осела на пол.
– Если королева умрет, – не отрываясь от работы, произнес лекарь, – то его величество, невзирая на договор с сидами, сделает все, чтобы и малышка не дожила до следующего дня.
– Клятва ведь магическая, – одними губами произнесла Грир, но мужчина услышал и горько усмехнулся.
– Магическая. Но это последнее, о чем будет думать король в минуту скорби.
Казалось, что до холмов сидов рукой подать. Король выехал из замка, пересек город, свернул в лес, и вот они, двери в волшебную страну, только постучись! Но на самом деле ведет в Сид не тропа, а намерение. Если гость и хозяин одинаково желают встречи, она непременно состоится. Но если туат де Дананн не захотят видеть незваного путника на пороге, то долго ему придется блуждать в тумане, разыскивая вход в нужный холм. И только крепкая воля да жажда жизни помогут путнику не сгинуть в чаще.
Ноденс не намеревался принимать короля людей. Он чувствовал угрозу, исходившую от него, и то, что сила этой угрозы превышала человеческий потенциал. Хозяин Холмов не сожалел о сделке. Уже сейчас было видно, что дочь его сильнее любого из детей богини Дану. А значит, полная цена за ее рождение еще не оплачена, и мироздание обязательно стребует свое. Однако чем позже это случится, тем лучше…
Долго плутал Николас по непроглядному лесу. Уже и рыцари, его сопровождавшие, сгинули в белесой мгле, и времени счет потерялся. Непонятно, час прошел или день. Ступал копытами конь по мягкому мху, и тонули шаги его в молочной тишине. Кругом словно вымерли все: ни пенья птиц, ни шелеста травы не слышно.
– Я все равно не вернусь домой! – прокричал Николас в темноту. И едва успел увернуться от хлестнувшей по лицу ветки.
Король натянул поводья, останавливая коня. Лес кругом напоминал натопленную мыльню. Душно и ни зги не видно.