– Зачем тебе сокрытие Холмов и вырубка священных деревьев? – спросил он.
– О, тут все очень просто, друг мой. Я желаю, чтобы ты применил свои чары и набросил на Сид покров невидимости, для того чтобы люди со временем забыли о вас и перестали надеяться на ваши знания, силу и магию. Пусть живут своим умом. Это произойдет не сразу. Пройдут поколения, и вы превратитесь в быль, миф, а после и вовсе в сказку. Вам это тоже пойдет на пользу. Но сначала вырубят все священные дубы, ясени и тисы. А вот это я желаю сделать для того, чтобы люди помнили. Каждый, кто шел со мной в бой, каждый, кто оплакивал погибших, кто голодал и болел, будет иметь право вырубать ваши деревья для своих нужд.
– Так надолго леса не хватит.
– Не переживай, Бернамский лес останется цел. Мне нужно место, где можно охотиться.
– Добро. Я готов выполнить твои требования, но мне тоже нужно охотиться. А мои подданные не могут все время жить в Холмах. Дай нам время с Самхейна по Йоль[40], когда мы смогли бы покидать Сид для празднования свадеб и проведения большой охоты. И… – Ноденс замялся. – Позволь мне забрать не только пленных, но и мертвых. Вы жжете тела, а мы предаем их земле, насыщая ее.
Король, не задумываясь, кивнул. И со всей мощи воткнул Огненное копье в середину поля.
– Я, Николас Хредель, правитель Альбы, принимаю в дар от Ноденса с Холмов меч Нуада и обещания скрыть Сид. Так же, в качестве платы, мы возьмем ваши священные дубы, ясени и тисы. В ответ на это клянусь, что я и народ мой первыми не поднимем более меч на волшебный народ, не будем рубить Бернамский лес, за исключением оговоренных деревьев, и позволим сидам покидать Холмы с Самхейна по Йоль.
– Я, Ноденс с Холмов, принимаю требования Николаса из каменного леса и в знак мира передаю меч Нуада в руки его. – Он отвязал с пояса клинок в ножнах и протянул его королю.
Николас принял его и произнес:
– Да будет Огненное копье хранителем этого договора, «а я – стражем его исполнения».
И в третий раз за вечер удивился Ноденс, ибо вросло копье в землю, вспыхнуло, словно факел, и огонь был виден на многие сотни ярдов вокруг.
Так завершилась вторая война людей с туат де Дананн. Девять лет походов и сражений подошли к концу. Из двадцати трех лет правления короля Николаса только два оказались мирными. Эти годы взрастили целое поколение, что держало меч крепче, чем плуг. Тем не менее люд ликовал. Воинов встречали цветами и песнями, и только в карету королевы летели комья грязи и гнилые яблоки. Николас выделил отряд охраны. То ли защищать сиду от людей, то ли людей от сиды.
Кам с отвращением смотрела на свои культи. Колдовать она не могла. У нее, как у всякой сейдконы, основная сила заключалась в руках, а не в словах. Ведь любое магическое слово должно быть подкреплено действием, иначе толку в нем не больше, чем в детском лепете. Правда, воительница могла бы плюнуть на мостовую да произнести проклятье позаковыристей. Призвать чуму ей бы, пожалуй, злости хватило. Кам криво улыбнулась, представляя, как каждый уходит с площади, унося в свой дом заразу. Жаль только, такие магические болезни заканчиваются так же быстро, как и вспыхивают. Два-три десятка умерших в масштабах королевства – сущий пустяк. Этот надменный королек и не заметит. Э… Нет. Месть, как удар кинжалом, должна быть хорошо подготовлена, безупречно выверена и осуществлена в самый подходящий момент. Тогда одного удара в нужное место будет достаточно. «Будет тебе наследник, глупый король, сам не рад станешь, что со мной связался».
В замке королеве отвели Восточную башню. Николас приказал завесить каменные стены огромными гобеленами со сценами охоты, в углы поставить тяжелые кадки с живыми деревьями, а на пол постелить зеленый шелковый ковер. В камине всегда горел огонь, но сам очаг был закрыт кованой решеткой. Внутреннее убранство покоев напоминало то, что довелось видеть Николасу в Холмах. Однако двери и окна покоев были отделаны холодным железом, а подпол коридора, где неустанно караулила стража, засыпан солью. Не сбежишь. Но Кам и не планировала покидать башню. Во всяком случае, живой.
«Сбылось твое предсказание, всевидящая Маха, я стала королевой. Как бы я ни бежала от судьбы, она меня нагнала».
Николас приходил каждую ночь до той поры, пока положение Кам это позволяло. Королева была тиха и покорна.
«Надо же, как истинный хранитель ложа. Не дает постели остыть, а жене – заскучать», – думала Кам, глядя, как колышутся в такт скрипу кровати пыльные складки балдахина.
Умирала и вновь возрождалась луна. Один месяц сменялся другим. Наступила и прошла темная часть года. Люди отпраздновали долгожданный Белтайн. Всюду, сколько хватало взора, расцвел желтым ковром утесник[41]. И вот в один из таких дней в замок вошла увешанная амулетами высокая дородная повитуха. У королевы начались схватки.
– У нее же нет ни капли магии! – Кам попыталась потереть культями поясницу. Боль накатывала волнами, но пока минуты покоя длились дольше.
– Естественно, – Николас сидел за застеленным белой скатертью столом и ужинал, – я не собираюсь очередного ребенка отдавать твоим «братьям».
– Больно им надо. – Кам подошла к окну, желая вдохнуть побольше холодного воздуха. Железная оковка доставляла неудобства, но не жгла, как в первые месяцы заточения.
– Так, девки, быстро ставни позакрывали, госпоже волосы расплели да на кровать ее уложили, – трубой загрохотала повитуха. – Вы, ваша милость, тута сидеть будете, шоб засвидетельствовать, что нелюди ребеночка не поменяют, али в пиршественный зал пойдете?
– Тут буду, – хмуро отозвался Николас.
– Ну, тута так тута. Только коридорным скажите, пусть вона идут. А то, когда мужиков рядом много, на свет девки родются. Приманиваете вы их.
Николас встал и вышел отдать приказ страже покинуть башню. Сам он намеревался присутствовать при рождении сына.
– Тряпки несите, какие есть, да согрейте госпоже вина со специями. Ты рожала уже, нелюдка? – впервые обратилась к Кам повитуха.
– Рожала. Руки со щелоком вымой. И окна закрывать не смей, от духоты раньше времени помру здесь, – холодно бросила сида.
Повитуха дернулась, покраснела, отчего на лице стали заметны белые оспенные рубцы.
– Эка всяка недобитка мной помыкать будет! Своих рук нет, она к моим пристает!
Хлопнула дверь, и Николас вернулся на свой наблюдательный пункт.
– Если ты не хочешь, чтобы твой сын подхватил заразу, пусть эта свинопаска выскоблит руки да ставни распахнет, а то натопили, как у Велунда в кузне.
– Не то что? – Николас удивленно поднял брови. Только что Кам сказала больше слов, чем за прошедшие девять месяцев.
– Ничего. Лягу и прикажу своему сердцу биться медленнее, а крови становиться гуще. Думаю, мне хватит пятой части часа, чтобы отделить дух от тела. Дальше неисполненная клятва не позволит мне уйти на перерождение, и я стану злобным броллаханом[42], не знающим собственного обличья.
Очередная схватка заставила Кам замолчать.
– Хоть бы крупицу магии, унять боль.
– Моя подойдет? – Король встал из-за стола, а Кам поняла, что произнесла последние слова вслух.
– Да, – решила не спорить она. Силы следовало беречь. – Тех крох, что у тебя есть, хватит ненадолго. Подойди ближе и положи руки мне на спину. Вот так, замечательно… И пусть эти феи безмозглые откроют окно!
Николас кивнул служанкам, и те выполнили указание. Повитуха, громко топая, ушла на кухню чистить руки.
– Родишь наследника, – Николас нагнулся к самому уху Кам, – и ты свободна. Неволить не буду. Но я хотел бы, чтоб ты осталась в замке. Я говорил с Ноденсом, у него есть лекарь, который сделает тебе серебряные руки. Сказал, что они будут как настоящие, хоть шелком вышивай, хоть на лире играй. Останься, прошу, и я сниму все обязательства с сидов. Разрешу им покидать Холмы, перестану рубить рощи. Только не уходи.
Кам сглотнула. Слова пьянили. Обменять месть на благополучие своего народа. Вернуть все на круги своя. Воспитывать сына и прожить долгую жизнь королевой людей. Николас уже немолод, борода да волосы в серебре. Сколько ему еще жить: десять лет, двадцать? Разве это срок для сиды? А дальше, как Бадб Морриган, объявить себя перерожденной богиней. Покорить людей и сидов… Заманчиво. Красиво. Кам готова была согласиться, она прикрыла глаза, представляя, как возьмет серебряными руками ребенка, как сядет на трон, а внизу у ее ног будет стоять Ноденс. Но вместо этого в памяти всплыл древний закон. Калека не может править сидами. Хозяин Холмов знал это лучше других. И вместо замка и идиллии с ребенком на руках ей вспомнился бой среди королевских курганов. Крики, кровь и хрустальные глаза хранителя ложа… Его не вернешь, как и других. А убийца стоит рядом, и она беззаботно подставляет ему спину.
«Да, Люга, растеклась, словно медуза на берегу, забыла, что рядом враг, а во чреве его дитя. Разнежилась в каменных стенах да на перине пуховой».
Кам подобралась и легко, словно морской угорь, выскользнула из рук короля.
– Все. Твоей магии едва хватило снять приступ.
Николас хмыкнул в бороду и отошел. Вернулась недовольная повитуха. Служанки вскипятили тряпки и нагрели воду для обмывания младенца. В какой-то момент неторопливая маета сменилась сосредоточенной работой. Рожать сидя, держась за скрученное в жгут полотенце, Кам не могла, поэтому ее уложили на перину, и повитуха, хмурясь и бранясь, как последний башмачник, нависала всем своим исполинским ростом над кроватью и цедила сквозь зубы:
– Тужься, да тужься же ты, худосошная!
Наконец задремавший было Николас услышал плач ребенка.
– Мальчик у вас, ваша милость, – пробасила повитуха, обмывая крошечного сморщенного человечка в бадье. – Несите ритуальную чашу.