Гинерва торопливо махнула рукой на стул. Старик уселся, покряхтел, вновь потрепал бороду и наконец начал:
– Кажется, наш обряд ничем не отличается от древнего. Могила, курган, тризна. Но сейчас всякого умершего сжигают, прах его кладут в колоду, а над колодой возводят холм. А раньше, если воин был знатен и богат, его усаживали в ладью. С ним клали его оружие, личные вещи, еду. Убивали животное или раба, если хотели, чтобы они последовали с умершим в чертоги Высокого. Несколько дней у кургана шла тризна, и только потом ладью и все содержимое поджигали и засыпали камнями и землей.
Королева задумчиво кивнула. Исполнить волю мужа оказалось проще, чем она думала.
– Почтенный, организуй все, как подобает, и я награжу тебя.
– Где королева пожелает воздвигнуть курган? В Долине королей? Рядом с захоронениями первых жен?
– Нет! – воскликнула Гинерва и сама поморщилась от того, как громко прозвучал ее голос. – Нет, – сказала она уже спокойней. – Пусть его похоронят на поле чертополоха у Огненного копья. Так будет правильно. Так он хотел.
Архивариус поклонился и вышел, а королева уронила голову на руки и некоторое время сидела неподвижно. Потом она рывком поднялась и направилась в темницу. Еще один вопрос ждал ее решения.
В подвале пахло сыростью и крысами. Тусклый свет и длинные плотные тени пленяли воображение, заставляя его рисовать причудливые картины. Гинерва шла по коридору, зажмурившись. Даже гвардейцы, что ее сопровождали, не могли развеять чувство страха и омерзения. А потому в пыточную она влетела в испарине. Палач, крепкий седовласый мужчина, сделал вид, что не заметил ни бледности лица, ни выпавшего локона из прически. Он усадил свою госпожу в удобное кресло, а сам мягким, нежным голосом заговорил с заключенным. Гинерву затрясло от этих интонаций и от того, с какой любовью ее дядя смотрел на палача, с какой охотой отвечал на его вопросы. Прежде ей не приходилось видеть поломанных людей. «Интересно. Чем выше ты стоишь, тем больше граней бездны тебе открывается». – Королева прикусила губу изнутри, и теплая, солоноватая жидкость, наполнившая рот, позволила не рухнуть в пучину истерики.
Дядя хотел править. То, что имел, он считал жалкими подачками, недостойными потомка Пчелиного Волка. Да, его прабабка была сестрой короля, и кровь рода Хредель, хоть и здорово разбавленная, текла в его жилах. Лэрд ненавидел Николаса за то, что тот забрал замки, земли и уравнял знать с простолюдинами в правах. За то, что его первой женой была дочь Умайла, а второй – «грязная сида». Он считал, что сможет править лучше, возлагал надежды на племянницу, но та оказалась слишком глупа, и теперь ей придется самой крутиться, как свинье на вертеле. Переворот, о, переворот он планировал давно. Еще когда прежние жены рожали, видел, насколько удобное это время для удара. Вот и ждал появления наследника от двух ветвей Хредель. Как принял образ короля? Все очень просто. Много лет назад посольство сидов приехало на свадьбу Николаса с леди Давиной. Один из нелюдей обронил булавку, лэрд ее поднял и вскоре обнаружил, что она способна создавать личину короля. Правда, действует проклятая магия исключительно по ночам. Но и этого хватало и для встреч с фаворитками, и для посещений казны.
Гинерва слушала признания дяди, смотрела, как он доверчиво заглядывает в глаза палачу, и понимала, что ни одному советнику не стоит давать столько власти. «Стравливать их между собой, ослаблять боями и следить, чтобы никто из них не поднял голову от миски с костями. Шантаж, угрозы и казни придется плотно замешать с королевской щедростью и лестью, чтобы они ненавидели друг друга, а передо мной ползали на пузе. И тогда, быть может, я удержусь на троне, который все больше и больше напоминает мне птичий насест».
Лэрда Конну казнили на центральной площади Бренмара в тот же день, а вечером из стен замка выехала траурная процессия к месту последнего упокоения короля.
Таких странных похорон не видели даже старожилы. Весь королевский двор, все лэрды и люд из ближайших селений собрался поглазеть на то, как предают земле великого правителя. А посмотреть было на что. Переставляя огромные бревна, с моря приволокли ладью. Легкая и быстроходная на воде, на суше она казалась неповоротливым исполином. На палубу положили тело Николаса, а рядом у его ног водрузили тушу черного коня. В руки вложили меч, и каждый, кто желал попрощаться, приносил дары. Вечером, под светом Огненного копья, расставили столы. Поминальные слова да крики плакальщиц разносились на многие мили кругом. Наконец, на ладью с пылающим факелом в руках поднялась Гинерва.
– Мне не за что просить прощения. Я сделала, как ты просил. Надеюсь, Высокий обратит взор на этот костер, – произнесла она еле слышно и подожгла сухие ветки. Спустилась и первая осушила кубок. А ночью, в самый разгар тризны, прогремел гром. Тучи с грохотом налетели одна на другую, вздыбились и обрушились на землю проливным дождем. Кто мог, торопливо отбыл к себе, остальные скрылись в шатрах. Но и промасленные, натянутые полотна не смогли спасти от стихии. Небо грохотало, рвалось на части вспышками молний, лилось на землю сплошным потоком. Огненное копье шипело, парило и наконец потухло. Землю расчертили сотни потоков. Вода поднималась с невероятной скоростью. Отъезд Бренмарской знати с Чертополохова поля напоминал бегство. Побросав припасы, вещи и открытый курган, они спрятались в близлежащем городке и уже там продолжили тризну по своему королю. Дождь лил четыре недели, плотной стеной отгородив друг от друга города и селения. Дороги превратились в каналы, а поля в озера. Дождь пили, дождем дышали, в дождь кутались, выходя за порог. И сквозь капельную дробь все чаще, ночами, за наглухо закрытыми ставнями слышался топот копыт и тихое ржание. Незримый всадник следовал по мокрым улицам, словно искал кого.
Глава 21. Келпи
Среди огромных серых валунов в вечерних сумерках сгорбленная фигура в сером плаще была совершенно не заметна. Путник застыл на гладком мшистом камне, глядя на белые холки волн. Говорят, когда-то давно у этого побережья погиб и обратился в камень водяной змей. Его гребень стал вереницей острых пиков, торчащих из морских глубин, а уродливая голова превратилась в остров, что сейчас был сокрыт сизым туманом. Но человек не смотрел на окаменевшего змея, его взгляд приковал маленький парусник, постепенно растворявшийся в белом ничто.
Три года назад они с гроганом прибыли в Гардарсхольм. Остров снега, водопадов, суровых воинов и сильных колдунов. Румпель порывался домой, кричал, проклинал всех вокруг. Дело дошло до того, что он взял рыбацкую лодку и попытался уплыть домой. Безжалостный ветер и прибрежные волны чуть не отправили на дно юного принца, и горячка, в которой он пролежал всю седмицу, была наименьшим наказанием. Все это время Брен Кухул не отходил от своего подопечного и говорил, говорил, говорил. Он рассказывал о Николасе, богах и выбранной королем судьбе, просил не повторять его путь, равно как и путь Кам Воронье Крыло, пожертвовавшей своим народом, своим сыном и, в конце концов, самой собой ради мести.
«Поймите, юный тан, месть не приносит ни покоя, ни удовлетворения. Она, как споры плесени, порождает лишь черный мох в алом сердце. Порой кажется, что, стоит отомстить, и с души упадет, свалится тяжелый камень, станет легче дышать. Но это не так. Отмщение порождает лишь отмщение и затягивает в пучину безумия все новые и новые поколения. Сложнее понять и суметь, если не простить, то хотя бы переступить через жажду расправы и идти дальше. Найти другие ориентиры. Да, юный тан без труда узнает и разыщет тех, кто повинен в смерти отца, но, если вы положите свою жизнь на алтарь воздаяния, вместо того чтобы снять проклятье и стать королем, значит, Кам победила, а Николас проиграл. Лучше оставить праведный суд богам, а самому заняться непомерно тяжким трудом – движением вперед».
Румпель лежал в странном длинном доме колдуна, смотрел, как пляшет тень от очага, и впитывал слова грогана, не понимая их до конца, но цепляясь за них, как тонущий за обломок корабля.
Старик Эрилаз сдержал свое слово и взял наследника дома Хредель в ученики, а его правнук, юркий рыжеволосый Орм, которого боги обделили ростом и статью, зато щедро одарили хитростью, ловкостью и умением чувствовать оружие, показывал, как владеть мечом.
«Тебе не победить в честной битве, парень, – хохотал он. – Значит, придется учиться драться бесчестно. Это в жизни благородство – опора для шага, а в смерти, если уж приглядеться, все равны. Для врагов же есть только один вид чести – быстрая смерть. Решил убить – убей, не тяни, не играй. Ведь слабый сегодня завтра обретет силы».
Старик Эрилаз бил правнука клюкой по спине, гнал со двора прочь и чертил палкой руны на мерзлой земле. То была магия твердая и выверенная, как горный хребет.
Шли месяцы. Люди в долине свыклись с угрюмым мальчишкой-горбуном, прятавшим лицо, и уже не сторонились его. Жизнь вошла в свое спокойное, размеренное русло, далекое от дворцовых интриг и страстей. Однако Румпель стал замечать, что Брен Кухул мерзнет. Суконная одежда, подбитая мехом, не могла согреть щуплого духа, а огня от открытого очага в длинном доме не хватало, чтобы напитать его теплом. День за днем делился Румпель своей силой с гроганом, но тот медленно угасал.
«Достаточно, хватит! – не выдержал однажды Брен Кухул. – Юный тан и так отдает много. Вам пора прекратить истязать себя. Ваше тело растет, крепнет, а я, словно омела, питаюсь вашими соками. Отпустите меня, прошу».
«Нет!» – Румпель был упрям, как всякий из рода Хредель.
Брен Кухул промолчал. Он понимал мальчишку, но выполнять его приказ не собирался. Ведь не спрячешься от Двуликой за широкой спиной друга. Потому и спорить не стал, лишь мягко улыбнулся, а ночью собрал все остатки жизненных сил, всю свою магию и тепло и употребил их на прощальный дар. Дар защитной, обережной любви, той, которую дети получают от матерей, и той, которой Румпель был лишен. От этого дара часть лица и тела принца разгладились, сделавшись обычными, человеческими. А наутро Румпель обнаружил лишь горсть теплого пепла у своей кровати и понял, что остался совершенно один.