«Рано или поздно череду потерь сменит череда обретений. Твой гроган сделал великое дело. Не омрачайся, такой сильный дух найдет себе воплощение», – произнес задумчиво Эрилаз, но сухие слова мало утешили Румпеля, а новое обличье не принесло радости.
Вопреки словам старого колдуна, череда потерь и не думала завершаться.
У бонда[50] Олафа выросла дочь Айсвен, красивая да умелая. Одна беда: любопытна была не в меру. Нет бы девице за станком сидеть да отцу теплую накидку ткать – решила она узнать, отчего горбун лицо прячет. Нет, слышала она, конечно, что на тинге[51] говорили, мол, женщинам смотреть на него нельзя, ибо любая, взглянувшая на лицо его, упадет замертво. Только вот всякая, да не каждая. Младшая сестренка Хельга хвасталась, что видела юношу у реки, по пояс раздетого. И горб видела, и полтела витыми шрамами изуродованное. И лицо видела, глаза, говорит, необычные, пурпурные, как канты на плаще у ярла[52].
Жутко хотелось Айсвен посмотреть на гостя с далекой земли. Как только она ни исхитрялась, но горбатый ученик колдуна ускользал, словно рыба из мокрых рук. Однажды она подловила Румпеля у колодца, когда тот нес воду. Подбежала, хохоча, откинула капюшон и, схватившись за сердце, упала замертво. Вслед на землю из ослабевших рук полетели ведра. Юный маг кинулся к девушке, но смерть оказалась быстрее.
На крик сбежались люди. Разъяренной толпе не было дела до корней произошедшего. Они видели тело девушки и жуткого колдуна, склонившегося над ним. В ход пошли камни и палки. Румпель не сопротивлялся. Оцепенение, сковавшее тело, лишило его воли. Он и сам полагал в тот момент, что смерть – лучший выход.
Самосуд остановил ярл. Собрали тинг, и долго-долго совещались свободные землевладельцы долины. Наконец решили: нет вины юного мага в смерти Айсвен. Девица сама накликала на себя беду. Румпелю от этого легче не стало. Лишь себя он считал виновным в смерти дочери бонда.
Через две седмицы после тинга Эрилаз позвал своего ученика в горы собирать особый плоский камень, пригодный для нанесения рун. Там-то их и ждали братья Айсвен и ее жених. Ловко оттеснили воины старого колдуна и окружили Румпеля. Трое на одного – не честный хольмганг[53], а месть и расправа. Тут-то пригодились советы хитрого Орма и пришло понимание того, о чем говорил гроган. А еще возникло желание жить. Всю свою ловкость, всю силу меча своего применил Румпель, чтобы победить в том бою, а когда последний из противников упал на мягкий мох, сел на камень и молча принялся чистить свой меч.
«Понравилось убивать?» – Колдун угрюмо смотрел на внешне спокойного юношу.
«А это может нравиться?» – ответил вопросом на вопрос ученик. Оправдываться он не собирался.
Старик покривился и сплюнул наземь.
«Родственники Айсвен не успокоятся, пока не признают тебя вне закона или пока не убьют. Ты прожил у меня три года, и я научил тебя всему, что знал сам, разве что… – колдун задумчиво пожевал губами. – Вот, гляди, думаю, это тебе пригодится: если начертить руну манназ на собственном лице, то под капюшоном твоего плаща соткется тьма, которой даже солнечные лучи не страшны. Это убережет от женского любопытства. Пойдем, я отведу тебя в южную гавань, там чаще всего бросают якорь купцы из твоей страны».
По прошествии трех недель Румпель ступил на родную землю. Он был свободен в выборе пути. Ничто не держало его, но и ничто не направляло. Как строить свою жизнь, чем заниматься, где искать опоры? Мысли крутились в голове, как рой пчел, с помощью которого следовало слепить ровные соты собственного бытия.
«Первым делом следует достать меч, о котором мне рассказывал Брен Кухул, потом разыскать спакону Тэрлег. Гроган говорил, что она знает, как снять проклятье, потому как из отцовых сказок я ничего не понял».
После определения хоть маленькой, но цели дышать стало легче, а свобода уже не казалась бескрайним океаном, готовым поглотить одинокого моряка.
Медленно спустившись с плоского валуна и взяв под уздцы смирную лошадку, Румпель зашагал прочь. Впереди ждала встреча с хозяйкой озера лох-Каледвулх.
Добраться до места назначения не составило труда. Дорога словно сама ложилась коню под копыта. И вот посреди Бернамского леса возникло гладкое, искристое озеро. Ровное, словно зеркало, что великанша обронила. Румпель остановил коня.
«И как же мне достать меч? Самому нырнуть? Позвать хранительницу? Или спрятаться и ждать, пока не прилетят купаться прекрасные лебеди?»
Размышления прервал шорох в траве. Румпель мягко соскользнул с седла и, бесшумно ступая, подкрался к зарослям тростника.
В первое мгновение юный принц не понял, отчего шевелится куча ила и водорослей, а когда разглядел, хотел отскочить, лишь бы не смотреть в затягивающиеся белой пеленой глаза, не дышать смрадом высохшей на солнце тины, не прикасаться к дергающемуся в путах крупу водяного коня. Однако сострадание взяло верх над страхом, и он приблизился к хрипящему духу. Келпи дернулся и попытался укусить человека.
– Да успокойся, я не обижу, – Румпель изловчился и начертил на морде коня три нужные руны. Дух дернулся и обмяк, отдавая свою жизнь в руки незнакомца.
Распутать келпи оказалось сложнее, чем представлялось Румпелю поначалу. Сеть не разрезалась ножом, а все попытки заклясть делали ее только крепче. Коню же становилось хуже. Большая радужка с янтарными прожилками закатилась, и, несмотря на обездвиживающие руны, по телу прошла судорога.
– Не смей! – крикнул в отчаянии юноша и дернул за уздечку, чтобы подтянуть к воде хотя бы голову. Пересохшая кожа не выдержала, лопнула, и Румпель повалился в липкую грязь. Зарычал, оглядываясь по сторонам и соображая, что можно сделать. Взгляд упал на собственную лошадь. Там к седлу был привязан небольшой котелок. Кинулся туда, дернул, зачерпнул воды в озере и плеснул на морду келпи. Судороги прекратились, но было ли это хорошим знаком, Румпель не знал. Зачерпнул еще и попытался напоить коня.
– Не смей умирать у меня на руках, слышишь, чудище ты озерное! – злость на свою беспомощность заволокла сознание. На бесконечно долгое мгновение стало тихо-тихо, пусто-пусто. Словно весь мир лишился звуков и красок. И вот в этом белесом ничто Румпель отчетливо увидел, как алыми углями горят узлы на сетке.
«Конечно! Как же я раньше не понял! Это не случайность, кто-то специально смастерил сеть для келпи!»
Конь захрапел, и Румпель изловчился сунуть его морду в котелок. В несколько глотков дух выпил воду и затих. Приступ забрал последние силы.
– Лежи тихо, я, кажется, знаю, как тебе помочь, – юноша первым делом выпутал разорванную уздечку, скрутил ее и убрал в поясную сумку. Будет время – починит. Потом достал кресало, трут[54], сломал несколько стеблей сухого тростника и развел небольшой костер. Конь скосил на человека карий глаз и сжался весь, когда пылающий пучок трав приблизился к крупу.
– Не бойся, не наврежу. Сеть сейдконой сплетена. Уж не знаю, кому ты так насолил, но узлы она навязала крепкие, магией не разрушишь, втягивает ее, как губка. Сделана пакость специально для тебя, а потому перед огнем защиты не имеет. Правильно, конечно. Или вещь хороша или универсальна – по-другому быть не может, – Румпель говорил и говорил. Собственный голос отвлекал от ненужных мыслей. Насколько опасно создание глубин? Кто решился на столь дерзкий поступок? Как поведет себя дух, оказавшись на свободе? Все же келпи своенравны и к людям недружелюбны.
Медленно, нехотя, но сеть поддалась. Раскрылась и вместо западни превратилась в груду нитей и узлов.
– Я сейчас сотру с твоего лба руны, только ты не кусайся и не лягайся. Потрать лучше силы на то, чтоб доползти до воды. Я помогу.
Румпель убрал начертанные символы, и конь заскреб ногами по чавкающей жиже, но чуда не произошло. Сил на то, чтобы добраться до спасительной воды у духа не имелось. Наконец юный маг сообразил использовать свою лошадку. Общими усилиями, вымокнув и испачкавшись до исподнего, они дотянули келпи до воды.
– Все. – Юноша размазал грязь по лицу. – Свободен. Советую уплыть подальше, если ты не хочешь встретиться с теми, кто поставил сеть.
Конь взвыл, ударил по воде крепким чешуйчатым хвостом и скрылся в толще вод озера лох-Каледвулх. Румпель криво улыбнулся, почистил магией одежду, кинул в тлеющий костер сеть и принялся разбивать лагерь.
Весело трещал огонь, булькала в котелке похлебка. За шкурой келпи так никто и не пришел. Юный тан сидел, опершись спиной о дерево, и чинил уздечку. Та была прекрасна. На выкрашенной в красный цвет коже блестели золотом и рубинами накладки, изображавшие лошадей. Некоторые были обычные: с четырьмя ногами и правильным хвостом, другие – больше походили на тюленей, которых Румпель видел на каменистых берегах Гардарсхольма. Юноша так увлекся рассматриванием накладок, что не услышал, как сзади кто-то подкрался.
– Отдай немедленно! – что-то гаркнуло за спиной, и наследник рода Хредель применил всю свою выдержку, чтобы медленно обернуться. Хвататься за оружие не было смысла. Хотел бы незнакомец нанести удар – нанес, а не кричал во все горло.
Совсем рядом, подпирая плечом соседнее дерево, стоял статный молодой мужчина. С всклокоченной темной шевелюры капала вода, а под глазами залегли круги.
– Отдай уздечку! – повторил он, злобно сверкнув карими глазами.
– Нет, – Румпель вернулся к починке.
– Я тебе за нее жемчуга отсыплю столько, сколько пожелаешь.
– Нет. – Принц даже головы не поднял.
– А что ты хочешь? Золото? Я дам тебе золото, у меня много. Зачем тебе чужая уздечка, на свою кобылу ты ее все равно не наденешь! – Незнакомец уже кричал, но ближе не подходил.
– Заберу на память, – усмехнулся Румпель, – об одном бестолковом келпи, который сначала попался людям в сеть, а потом, не успев прийти в себя, обернулся человеком. Или ты думаешь, я не увидел водоросли в твоих мокрых волосах и не догадался, кто ты такой?