– Хорошо, тогда начнем с простого. – Румпель приметил большой сундук и уселся на него. – «Шерсть-говорунья». Принеси четыре пучка шерсти и хорошенько растрепли их…
Они прозанимались всю ночь, но стоило небу стыдливо порозоветь на горизонте, как Румпель почувствовал, что пора расставаться.
– Всего доброго, малышка Айлин.
– До встречи. Я буду ждать вас!
– Зови, и я приду.
И она звала. Три года Темный лэрд обучал девочку сейду. Три года длилась дружба ребенка и колдуна, коего после победы над жутким демоном Наклави боялись все от мала до велика. Но всему приходит конец, вот и им суждено было расстаться на долгих десять лет.
А все началось с того, что Магда, соседка, уж очень хотела стать женой вдового мельника и под окнами его усадьбы проводила больше времени, чем у себя дома. Она-то и приметила свет в окне девичьей спальни да темный мужской силуэт.
– Иден, а кто это к твоей дочери ночами ходит? – спросила она однажды мельника.
– Нет никого, – буркнул он, а сам призадумался. Стал на ночь собак отвязывать да двери сам запирать, но в доме все оставалось по-прежнему.
– Не поймал гостя? – поинтересовалась Магда седмицу спустя. – Я его так в окнах и вижу.
Несколько ночей подряд караулил мельник под дверьми спальни дочери, даже вломился один раз, когда смех ему почудился. Но только и увидел заспанного ребенка да рычащего пса.
А соседка не унималась, все смеялась. Мол, значит, не простой человек в гости ходит, а сид. Увели дети богини Дану жену, теперь и дочь морочат. Не выдержал мельник, отослал Айлин на мельницу, якобы свежий помол сторожить, а сам содрал доски с пола в ее комнате да засыпал подпол солью. С той поры ночью в девичьих окнах свет более не горел. Правда, и сама молодая хозяйка словно потухла вся, бледная стала, как льняное полотно. Шептали люди, что однажды даже на озеро топиться ходила, да живая вернулась. Брехали, наверное. Кто темное дело сотворить хочет, редко когда останавливается.
Время шло, и выросла мельникова дочь красавицей и умелицей, да такой, что сам король Гарольд пожелал ее в жены взять.
Интерлюдия 4
Под ветвями раскидистого ясеня бежал ледяной ручей. В тени, у самых корней, дремала, свернувшись клубком, змея. Юркая белка сновала с ветки на ветку и громко стрекотала. На самой вершине чистил перья огромный орел. А неподалеку, во врытой в землю хижине, три женщины недоуменно рассматривали полотно. На горизонтальном станке между двумя валами пестрела сложными узорами ткань. Та, что помнит прошлое, водила по ней когтистым пальцем, словно по карте.
– Вот здесь, сестры, прилипло, словно пыль, сказание об Огненном копье. Навилось и потянулось через основу. Никто не заметил ошибку, ведь сказки и легенды прямо не влияют на полотно. Мы пряхи и ткачихи, а не каменщицы. Ткань бытия гибка. Но ровница растянулась на долгие годы, прочно вошла в ткань, притворилась основой, и вот уже новый виток. Мы его сами воткали, помните изменение истории? Той, что чтит настоящее, показалось кощунством то, что смертный целиком будет знать свой вирд. Она вплела в последний год жизни короля алый узор. Мы все ее тогда хвалили, как ладно вышло. А вот эта нить напиталась доверием и подтянула обещание. Простое, незамысловатое, но мы знаем – где полотно соприкасается с другими судьбами, вирд особенно тонок. Что ж, алый узор оказался не только хорош, но и на обе стороны ладен. Королева пожелала особое посмертие своему мужу, и черная ровница стала толще.
– Толще-то толще, но ровница еще не нить, – Та, что знает будущее, волновалась. Демон Наклави протоптал новые, темные тропы вероятностей.
– Верно, сестра, вот тут-то и вмешался дождь.
– Дождь?! – хором воскликнули вершительницы судеб.
– Дождь. Он потушил погребальный костер, не дав душе отсоединиться от тела, усмирил Огненное копье, соединил море с сушей и породил чудовище.
– Но для чего? – Сестры выглядели обеспокоенными.
– Для того, чтобы проследить за выполнением договора. Обещание, даже не высказанное вслух, сильно, если давший слово, намерен его сдержать.
Интерлюдия 5
Огни плясали, выгибаясь на стенах причудливыми тенями. Лизали каменное нутро Холма, растекались черными кляксами, чтобы начать жить собственной жизнью. Не менее веселой и беззаботной, чем существа, породившие их. Смех, волшебная музыка и пьянящие ароматы наполняли залы, усиливались, отталкиваясь от стен. Ночь впитывала всеобщее веселье, насыщалась им, становилась темнее, гуще, опасней.
Тонкие, гибкие сиды в летящих одеяниях растворялись в танце, отдавая всех себя на милость невзрачного человека. С блуждающей улыбкой он водил смычком по струнам тальхарпы, извлекая из простого инструмента ритмичные звуки. Льюис Молчун удостоился великой чести играть для детей богини Дану. Зеленоглазые, хрупкие девы поили его вином и кормили алыми ягодами. Сок стекал по бороде музыканта, а красавицы ловили его собственными губами, дабы мастер не отвлекался и не прекращал игры.
Вдруг по залу промчался ледяной вихрь, пол и стены покрылись изморозью, а вода в кубках замерзла. Музыка оборвалась. Льюис недоуменно посмотрел на заледеневшие струны, потом поднял глаза и зажмурился от колкой красоты синеликой женщины.
– Боишься меня, человек? – проурчало над самой головой. Льюис открыл глаза, чтобы утонуть в ледяных озерах. – Боишься, – печально признала она. – А так? Лучше? – Сида отступила на шаг, и морозная синева кожи сменилась снежной белизной.
– Что ты здесь делаешь, Кайлех? – мощный голос бурей пронесся над залом. Обитатели холма расступились, и дочь Кам Люги наконец увидела того, к кому пришла.
Ноденс с Холмов, Лесной Царь и повелитель сидов, восседал на высоком троне, увенчанном оленьими рогами. У ног его играли три щенка. По левую руку, на низком стуле, уместилась старая сида, что предсказала Кам смерть в этих проклятых землях, а справа… Кайлех задохнулась от мощи той, что положила свою руку на правое плечо Хозяина Холмов. Дочь Ноденса, его преемница и будущая повелительница сидов, стояла перед ней. И это вмиг развеяло все надежды на то, что слово, данное некогда Кам, будет исполнено.
– Я пришла требовать обещанное. Я желаю сидеть подле тебя, повелитель сидов. И править нашим народом вместе! – Кайлех отметила, как усмехнулась старая ведьма, а женщина за спиной Ноденса мягко склонила голову набок.
– Никто не скажет, что я не исполняю данных клятв, госпожа темной стороны луны, но отчего ты решила, что править будешь ты? Кажется, за тобой встали сиды Кам Люги, вот и отвечай за них, я не возражаю.
– Но ты обещал! – змеей прошипела сида, и лицо ее стало покрываться синими пятнами.
– Обещал, что разделю власть с ребенком Кам Люги, но ты ведь не единственное ее дитя. Есть еще мальчик, сын короля Николаса, помнишь такого?
Глаза Кайлех заволокло инеем. Хотелось разнести Холм на куски, погребя под завалами правителя и его подданных. Увы, сил бы ей не хватило, а значит, нужно ждать и действовать хитростью.
– Будь по-твоему, Хозяин Холмов. Но, насколько я знаю, мальчишка проклят, а потому не может править сидами.
– Все верно, – Ноденс довольно улыбнулся, – а потому мы вернемся к этому разговору, когда с принца спадет проклятье, так неосмотрительно наложенное вашей матерью.
«Или когда он умрет», – скрыть ледяной блеск в глазах Кайлех не удалось. Злость на людей, сидов, мать, войну, Ноденса закрутилась в груди смерчем и рухнула лавиной с далекой Карморской вершины.
– Что ж, да будет так. Время не препятствие для бессмертных. Хотя материнское проклятье даже перерождением не всегда снимается. Но есть еще одно дело, с которым я посетила тебя, Лесной Царь. Ты прав: сейчас нечестивый двор под моей ладонью. Но нам негде жить, мы разбросаны и разрознены. Позволь нам занять один из Холмов. – Кайлех постаралась, чтобы за просительными интонациями Ноденс не учуял страха. Страха за судьбу тех, кто вынужден существовать рядом с почитателями богини Дану.
– Берите холмы, что вы напитали темной магией, – великодушно согласился повелитель, даже не пытаясь скрыть надменной усмешки.
– Они не пригодны для жизни, и тебе это известно! – Кайлех сжала кулаки.
– Да. Но вы сами уничтожили наши дома. И не надо мне говорить, что их все равно срыли бы люди, не надо рассказывать о малой крови и войне. Я все знаю. Но моему народу тоже нужно где-то обитать, так почему же я должен делиться с тобой последним?
Зубы Кайлех скрипнули, она опустила голову и тихо, покорно, с мольбой произнесла:
– Тогда, мой повелитель, позволь в честь Самхейна владеть холмом Дин Ши день и ночь.
Ноденс сделал вид, что задумался.
– Что ж, позволю, – наконец произнес он, – если ты заберешь всех до единого детей темной стороны луны.
– Да-а-а! – расхохоталась Кайлех и рассыпалась сотней ледяных осколков. Холод перестал терзать нутро холма, и вновь послышались звуки тальхарпы, на этот раз нежные, тягучие.
– И что ты наделал, среброволосый? – пророкотала старуха. – Зачем отдал ей холм, или ты не знаешь, что не бывает в мире иного, кроме дней и ночей? А потому не видать тебе Дин Ши как собственных ослиных ушей.
Ноденс хитро улыбнулся. Ах, как не стыдно попасться на столь очевидную уловку!
– Умна ты, старая, но в фидхелл[57] пока меня побеждает лишь Эйнслин. Что скажешь, дочь, я зря отдал холм Кайлех?
Сида вновь склонила голову набок и посмотрела на танцующих собратьев. Ловкие, гибкие, бессмертные и совершенно далекие от того, что творится на земле. Еще полтысячелетия назад туат де Дананн активно вмешивались в дела людей. Помогали, направляли, заводили семьи, а сейчас дальше Холма носа не кажут. И дело тут не в запрете, наложенном Николасом. Положа руку на сердце король законом обозначил то, что и так имело место. Ноденс это видел и понимал – такое затворничество ведет к неминуемой смерти. Медленной, растянутой на века агонии. Как бы ни благоволила своим детям богиня Дану, все в этом мире подчинено законам природы, а значит, должно рождаться, стареть и умирать, чтобы вновь возродиться. Последователи Морриган давно узрели проблему и смогли выдернуть себя из болота вечности. Бессмертные по своей природе сиды нечестивого двора взглянули на культ жизни через призму смерти. Ведь нет ничего более дорогого, чем то, что ты можешь легко потерять. Потому Ноденсу и нужна была Кайлех Варе.