«Может, не могла она иначе, не смела? Ведь всякому действу свой черед нужен. А ответ на вопрос невозможно получить, ни о чем не спросив. А вопросы эти не посмела бы задать ни мельникова дочь, ни королева Альбы. Но сможет кто-то иной. Я ж ни разу не задумывалась над тем, кто я на самом деле. Примеряла чужие мненья, как наряды, а теперь пришла пора содрать все лишнее и взглянуть на свой страх, как в зеркало?»
Словно в ответ на эти мысли вдалеке забрезжил тусклый огонек. Айлин потянулась к нему мысленно, приблизила и вскрикнула от удивления, когда перед лицом ее возникла большая деревянная дверь.
Каждый из племени богини Дану знал, где живет дочь Лесного Царя. Хозяйка троп облюбовала холм, один из тех, что во время войны с Николасом был лишен магии и наполовину срыт. Построила небольшую хижину, да так хитро, что и не поймешь, где заканчивается человеческое жилище, а где начинается сид. Посмеялись бы туаты над такой прихотью, да вот видели, как возвращается жизнь в мертвый холм. Как зарастает изумрудной зеленью вершина, льется свет из окошка, на два мира дивно пахнет выпечкой. Да вот только тропы перед домиком спутались так, что ни одно существо не подберется близко без дозволения хозяйки.
Каково же было удивление сиды Эйнслин, когда поздним вечером в дверь ее жилища постучали. Женщина отложила вышивку и поднялась, торопясь открыть дверь.
Айлин барабанила со всех сил, и, не поддержи ее сида, упала бы, когда дверь распахнулась. А так с порога очутилась в знакомых с детства объятиях. Отстранилась, впитывая глазами забытые черты, и почувствовала, как медленно оседает на пол.
– Матушка… – Переживания последних дней, бессонная ночь и блуждание по запутанным тропам выпили силы до дна, и на новое потрясение их попросту не хватило.
– Айлин! Девочка моя! – Эйнслин подхватила дочь, не позволяя той упасть, и помогла добраться до кресла. – Как же так! Я же только час назад твоей служанке клубок отдала. Ее взволнованные бирюзовые глаза были последним, что увидела Айлин, уплывая в небытие.
Пробуждение вышло мягким. Скрипнула дверь, и Айлин очнулась. Не было ни легкой полудремы, когда тело уже готово к новому дню, а душа пребывает в объятиях сна. Не было ломоты и вязких минут непонимания, где ты и кто. Стоило ей проснуться, и Айлин явственно вспомнила события прошлого дня, свои метания в тумане и то, как очутилась там, куда направлялась.
Пряха открыла глаза, приподнялась и осмотрелась. Она уже не сидела в кресле, а лежала на мягкой, пахнущей луговыми травами перине, накрытая собственным пледом. В закрытые ставни настойчиво стучал ветер, упрашивая его впустить. Но не найдя ни одной щели, он полетел дальше, к приоткрытой двери.
– Ну, не стой на пороге, заходи давай, все тепло выйдет!
Вновь скрипнула дверь, и в дом вошла большая черная кошка. С мокрой шерсти капала вода. Кошка вальяжно подошла к камину, уселась на круглый вязаный половик и принялась вылизываться. Дверь с грохотом закрылась.
– Да что же творишь, Айлин разбудишь! – вновь раздался из глубины дома женский голос.
Гостья перестала вылизываться и посмотрела на мельникову дочь. Убедилась, что та не спит, стряхнула влагу с шерсти и принялась расти.
Айлин, раскрыв рот, наблюдала, как увеличивается в размерах обычная с виду кошка. Сначала она стала с хорошего дворового пса, а потом и вовсе по высоте сравнялась с деревянным креслом, что стояло у камина. Айлин успела лишь моргнуть, а вместо кошки стояла спакона Тэрлег в синем плаще и мокрой шапке из меха черной кошки.
– Не спит твоя дочурка, – проскрипела ведьма, подвинула кресло поближе к камину, уселась в него и вытянула ноги. – Ты, Эйнслин, так дороги у своего дома поперепутала, что никогда не знаешь, в какое время к тебе придешь, а главное, когда от тебя выберешься. Хуже, чем под Холм попасть. Там хоть законы времени незыблемы, а тут…
– Не ворчи, сестра, – пепельноволосая сида вышла в общую комнату и вытерла руки о передник. – Я бараний пирог испекла, как ты любишь, с элем. Поэтому снимай плащ и давай ужинать, – потом женщина повернулась к Айлин, мягко улыбнулась и кивнула, указывая вглубь комнаты. – Там, за занавеской, таз с чистой водой, обмоешься и присоединяйся к нам. Знаю, у тебя много вопросов, и не все они дождутся конца трапезы.
Айлин молча поднялась и последовала к умывальне. Вопросы, да, пожалуй, они и были, но после блужданий в тумане часть отпала, а часть перестала иметь значение. Буря в душе улеглась, и осталось только желание разыскать Темного лэрда. Она сделает то, что он просил, назовет его истинное имя и поставит точку в их странной связи.
Вода освежила, придала сил и бодрости. Исходящий паром бараний пирог поднял настроение. На мгновение Айлин показалось, что она дома. Ведь «дом» – это не стены, это родные люди, дарующие нам свое тепло и заботу. «Дом» может быть даже просто объятиями. Не выдержав, Айлин подошла к сидевшей сиде и обняла ее. Сжала, словно страшась, что та исчезнет.
– Девочка моя, – Эйнслин не выдержала, приникла к дочери, глотая соленые слезы, – как же я скучала!
– Скучала, – эхом повторила Айлин, – и все равно оставила нас, – сказала и сама удивилась тому, что в голосе не было упрека, только наречение сделанного.
– Я не могла иначе, – отозвалась сида. – Садись, ешь, я все тебе расскажу.
И Айлин послушалась. Села, отломила себе кусок румяного пирога, обмакнула его в густой жирный бульон и принялась есть, слушая невероятный рассказ о короле Николасе, объединителе земель, о его детях, женах и борьбе с сидами.
– Вот так и вышло, что мой родной отец был в первую очередь королем, а Николас – любящим супругом. Несовпадение этих двух идеалов и привело к войне. Каждый хотел обвинять. И ни один не желал слушать, – закончила Эйнслин тогда, когда первые лучи солнца протиснулись в комнату сквозь запертые ставни.
– Пойду отворю окно, – проскрипела сейдкона Тэрлег, а Айлин задумчиво посмотрела на мать.
– Выходит, король Николас расплатился тобой как первенцем, за помощь сидов, и ты дочь Лесного Царя – правителя сидов – и королевы Давины, а я его внучка?
Эйнслин кивнула. А Айлин, сомкнув брови, продолжила:
– Тан Румпель, получается, сын короля Николаса и королевы сидов нечестивого двора? А значит, наследный принц не только людей, но и сидов.
Эйнслин снова кивнула, а вернувшаяся со двора всеведущая с хитрым прищуром поинтересовалась:
– А какое тебе до мальчишки дело? Из-за материнского проклятья он не может править ни одними, ни другими. Потому над людьми главенствует королева без сердца, прикрываясь регентством, а во главе сидов нечестивого двора стоит Кайлех – сестра Румпеля по матери.
Айлин застонала и спрятала лицо в ладонях. Все эти династические переплетения были слишком сложны для дочери мельника. С другой стороны, тут был скорее вопрос восприятия. Кем она будет себя ощущать, в того постепенно и превратится. Захочет остаться простушкой из Фортгала – никто и слова не скажет. Такая судьба ничем не хуже любой другой. Но у нее есть выбор – вот что самое прекрасное. Мало кому в этой жизни позволено стать кем-то иным, а не следовать своему предназначению от колыбели до гроба. Айлин чувствовала, как перед ней простираются три пути. Она может остаться в сиде и обрести вечную молодость, дед будет только рад тому, что внучка предпочла Холмы людям. Она может попросить мать обучить ее сейду, вернуться к отцу и жить, не зная горя. Люди чтут сейдкон, и будет у Айлин все, что она пожелает: будь то деньги, уважение или свобода от власть имущих. А может пойти напролом, игнорируя все правила приличия и нормы хорошего тона. Найти мага, выполнить то, что должно. И дальше пусть скажет ей, глядя в глаза, что она ему не нужна. Ведь это раньше она могла спрятаться за щит разности статусов и культур, а теперь не выйдет.
«А ведь еще есть неисполненная плата за сейд. Как бы он ни возмущался, как бы я ни была зла, но магия приняла его слово и мое согласие. Назад пути нет… или есть?»
– Матушка, – Айлин попробовала слово на вкус и зажмурилась от удовольствия. Теперь оно будет ассоциироваться у нее с бараньим пирогом и душистым рябиновым взваром. – А плату за сейд можно как-то изменить или обойти?
– Ты успела дать обещание?
– Да, Темному лэрду, – Айлин потупила взор, – и теперь мне надо понять, что будет, если обе стороны откажутся от сделки. Золото станет соломой, а нас настигнет кара, или можно поменять одно обязательство на другое?
– Нет, – Эйнслин покачала головой, – магия сейда тонка и сложна в плетении, особенно та, что зиждется на соглашении. Пойми, ваши условие и согласие уже стали тканью этого мира. И как бы вы оба ни бежали от судьбы, она вас настигнет. Вы сами своим колдовством отрубили себе иные пути.
– Сколь пряже ни виться, а конец всегда настанет, – довольно проскрипела спакона Тэрлег. – Чего ж ты такого пообещала мальчишке, что теперь на попятную идешь?
Айлин сжала кулаки. Кому-либо говорить о сути договора с Темным лэрдом, да еще и обсуждать свое отношение к нему, она не желала.
– Отчего это на попятную? Я свое слово держать привыкла. А потому, как бы хорошо мне тут с вами ни было, а идти нужно. Разыщу тан Румпеля, исполню обещанное, а там видно будет…
– Не пойму, к чему тебе торопиться? – Эйнслин стала убирать тарелки со стола, – плата за сейд все равно тебя настигнет. Оставайся у меня, учись сейду, живи, а маг пусть идет своей дорогой. Ты ведь этого хотела, когда прогоняла его?
– Нет! Да! – Слова сорвались взметнувшейся птицей. – Я запуталась и хочу понять отчего так горько…
– Жизнь – это наши ответы на вопросы судьбы, девочка моя. А обидеть может лишь тот, кто дорог. Выходит, тебе не безразличен Темный лэрд? Чудовище, которого опасается даже королевская семья. – Эйнслин сделала вид, что ужаснулась. – Поэтому ты пообещала ему своего первенца? Ведь видела, что не с принцем из сказки дело имеешь, а с колдуном. Или ты надеялась, что подаренный тобой ребенок изменит его темную душу? Знай же: пытаться править других любовью – эгоизм.