– Есть и другой вариант, – наконец продолжил маг, – Калдер, как ты смотришь на то, чтобы стать королем Альбы?
Подобного вопроса не ожидал никто. Три пары удивленных глаз уставились на Румпеля. Первым пришел в себя келпи.
– Слушай, тебе вредно со мной общаться. Никогда не думал, что безумные идеи – это заразно. Какой, к бубрям, из меня король Альбы?
– Достойный. За то время, что мы с тобой знакомы, ты тихо-мирно, незаметно к своим владениям присоединил еще четыре озера. И навел такой порядок, что даже люди, проходя мимо глади, кланяются.
– Скажешь тоже, – келпи выглядел смущенным, – озера-то хирели без хранителя, духи дичали, начинали безобразничать. Смотреть, что ли, как все ряской затягивается да Фиджеле[68] отходит? Но страна – это не четыре озера, здесь все иначе устроено. Люди странные. Они постоянно жалуются, не желая при этом ничего менять. А эта вечная страсть к роскоши и власти? Маниакальное желание разрушить мир, в котором живешь. Мне не нужна власть, я и так доволен жизнью. Поэтому скажи мне, ради чего ты просишь меня стать королем?
Маг сощурился. Он мог бы сказать, что келпи незнакомы тщеславие, жажда наживы или безудержная жестокость. Мог бы признаться, что никому иному страну отца не доверит. Мог бы расписать выгодное сотрудничество между дивным народом и людьми. Но Румпель прекрасно понимал, что это все удержит келпи не лучше, чем решето воду. Единственная причина, по которой Калдер мог бы согласиться, сидит с глазами, полными слез, и ждет, когда мужчины решат ее судьбу. Но судьба не любит пассивных.
Мэри искусала все губы, истерзала ногтями ладони. Здесь и сейчас вершилась участь, а она не знала, как ухватить нужную нить. В сказках, что ей доводилось читать, король женился на служанке, и жили они долго и счастливо. Все, конец. Не было никаких драконов, восстаний, бунтов регентов и келпи на троне. И теперь Мэри растерялась. Оказалось, что за корешком красивой сказки прячется жизнь. Настоящая, неотвратимо мчащаяся вперед. И если она сейчас не схватит поводья и не начнет управлять ею, то ее просто вышвырнет на обочину.
– Пожалуйста, – прошептала она на грани слышимости.
Мужчины замолчали. Калдер обжег Мэри взглядом. Стоит ли молодая королева свободы? А дружба? Какова ее цена? На второй вопрос, пожалуй, у келпи был ответ. Цена дружбы – доверие.
– Скажи мне, Румпель, ты ведь хочешь, чтоб я правил не в своем обличье, так? Надо чтобы я принял облик Гарольда, так?
– Нет. Погодите, – впервые за все время вмешалась в разговор Айлин. – Не Гарольда. Румпеля.
Мэри сдавленно ахнула и побледнела. Маг удивленно приподнял бровь, а Калдер расхохотался.
– Давай, туата темной стороны луны, поведай нам свой коварный план.
Айлин потерла висок и, окинув собеседников цепким взглядом, начала:
– Как Гарольд превратился в дракона, видели все в этом зале. И эта весть разлетелась, как пожар. А теперь вспомни, что кричал люд на площади. Гинерва умерла, и, желаешь ты этого или нет, завтра же твое имя, Румпель, поднимут, как знамя, и будут трепать в борьбе за власть. А так… Почему бы тебе, как истинному королю, победителю демона и Темному лэрду, не взять власть в свои руки? Четко, быстро, бескровно. Короноваться, жениться на супруге своего брата и править твердой рукой, внушая трепет. Недовольные будут, но вреда принесут намного меньше, чем если Калдер примет обличье Гарольда.
Румпель кивнул, соглашаясь со словами супруги. Что ж, с ролью королевы нечестивого двора она справлялась прекрасно.
Калдер откинулся на спинку резного кресла и долго молчал. Много было сказано сейчас, но еще больше не озвучено. Например, то, что Румпель однозначно пожелает соединить ребенка Мэри и своего династическим браком, чтоб королевский род сохранил кровь Пчелиного Волка. Или что из-за смерти Хозяина Холмов нет у Румпеля и двадцати лет на решение человеческих дел. А на двух тронах одним седалищем не удержишься, будь ты хоть трижды маг. Да и Дивному народу нужна передышка. Время, чтобы принять нового правителя. И это время мог дать Калдер.
А еще все, словно сговорившись, молчали о драконе… Как его обуздать? Кому?
Наконец Калдер выпрямился и посмотрел на друга. Спокойно и очень серьезно. В эту минуту не было озорного, веселого келпи. Перед магом сидел Дух Озера.
– Хорошо, я приму твой неожиданный дар, который больше похож на оковы. Но я наложу на тебя гейс[69], Сеорикс. Теперь, когда с тебя снято проклятье, это можно делать. Я имею на это право. Боги наградили тебя многими дарами. Ты силен в магии и прекрасно владеешь мечом. Ты истинный король Альбы и правитель туатов. Твоя женщина – тень и щит. Ты победил множество чудовищ. И будешь дальше хранить эти земли, но я запрещаю тебе убивать змей. Земных, водных и небесных. Ты понял меня?
Запястье мага опоясала синяя вязь татуировки.
Румпель поднял руку, разглядывая напоминание о первом запрете, призванном уравновесить дарованные силы и благополучие.
– Ты мог бы просто взять с меня клятву, – сдавленно проговорил маг.
– А ты бы мне ее дал? Без оговорок, без ограничений, без условий? Нет. А если бы и дал, то страдал бы от принятого решения. Но я освободил тебя от этих терзаний. Считай, что мой запрет необходим для восстановления равновесия между твоими силами и магией мира. Потому, если не хочешь собственной смерти и упадка Сида, не приближайся к дракону. У него свой вирд. Долгий и тернистый путь, усыпанный золотом и пеплом, сдобренный одиночеством и чувством вины. Ни меч, ни стрела не победят его. И не родится рыцарь, способный одолеть его. Пять веков он будет плавиться в горниле отчаяния, и только потом, через жертву, обретет освобождение.
Эпилог
– …Пять веков он будет плавиться в горниле отчаяния, и только потом, через жертву, обретет освобождение, – молодой король замолчал и облизнул пересохшие губы. Пить хотелось неимоверно. Три дня и три ночи он рассказывал свою историю и не чувствовал голода, жажды и усталости. Мед поэзии помогал складывать слова в строки, а строки наполнял жизнью. Три женщины ловили каждое его слово. Хмурились, смеялись и плакали, проживая судьбы тех, о ком рассказывал гость. И вот теперь, когда время вышло, обессиленный, он опустился на лавку, прикрыл глаза и спросил:
– Не томите меня молчанием, скажите, вам понравилась моя история, вечные сестры? Вы соткете из нее полотно?
– Сам погляди, Николас, – проскрипела Та, что помнит прошлое.
Молодой король с трудом поднялся и, едва переставляя ноги, подошел к станку. А там, натянутый на нити основы, сиял цветными нитями бытия дивной красоты гобелен. Словно наяву виднелся пылающий замок Бренмара, Ноденс, внимающий безусому юнцу, красавица Давина с обгоревшими руками, черноволосая Кам, бессердечная Гинерва, Холмы сидов, пурпурные глаза Румпеля, жуткий демон без кожи и еще десятки, сотни лиц. У Николаса зарябило в глазах, он прислонился к станине и провел пальцами по вытканной щеке еще не рожденного сына, увидел, как они дрожат, и сжал в кулак. Кровь молодая, бурлящая в венах, остановилась и заиндевела. Лоб покрылся испариной. Пришло понимание, жуткое в своей несвоевременности. Только сейчас он в полной мере осознал, что с легкостью скальда предопределил не только свою судьбу, но и многих разумных существ. Обрек их в шальном вдохновении на худшее, что может быть в жизни – отсутствие выбора. Николас отшатнулся от полотна. Впился зубами в сжатый кулак.
– Как видишь, нам понравилось работать под твою историю, король Альбы. Продолжай. А мы будем ткать, – задорно предложила Та, что видит будущее, и с вызовом посмотрела на Николаса. – Почему ты не рассказал, как умер Ноденс? Куда делась Кайлех? Да и мне надо знать, удержится ли келпи на твоем троне? – Норна звонко рассмеялась. – Это же надо такое придумать! Келпи – человеческий король! А Айлин с Сеориксом? Как они будут править Холмами? Нельзя бросить основу их жизни!
Король подавил горькую улыбку.
– Вы сами дали мне три дня и три ночи на рассказ. Они подошли к концу, как и моя история. Я рад, что она пришлась вам по нраву. Вижу, что вы тоже выполнили договор. А дальше, – Николас пожал плечами, – вам придется ткать из тех нитей, что лягут в руки. Теперь мой сын и его супруга проживут жизнь без моего давления. Каждый родитель рано или поздно отпускает своих детей в свободную жизнь. Я это делаю сейчас. Поздно это или рано? Не знаю. В этой хижине время очень условно. Просто надеюсь, что остаток пути они пройдут достойно.
– Не жалеешь, человек? – Та, что чтит настоящее, пытливо заглянула в глаза. – Жалеешь, – ответила она сама на свой же вопрос. – Я вот что подумала, сестры. Молодой король в порыве вдохновения поведал нам прекрасную историю. И обидно будет, если полотно испортится: этим юношей, когда он захочет изменить вирд, или нами, когда мы захотим по своему усмотрению доткать узоры на полотне. А потому я предлагаю отпить воды из ручья, что омывает корни Мирового Ясеня.
В руках у средней норны появился огромный рог, до края наполненный холодной водой. Та, что чтит настоящее, первой сделала глоток и протянула питье королю. Николас понял, что это его шанс, возможность исправить содеянное. Он взял подношение и сделал вид, что пьет. Лишь несколько капель попали в рот, но зубы тотчас сковало холодом. Неимоверных усилий стоило королю дойти и передать питье Той, что видит будущее. После чего он повалился наземь. Мягкая тьма заботливо окутала сознание.
Проснулся юный король на лесной поляне. Маленький гроган хлопотал у костра, а странный высокий гость исчез, словно и не было его никогда. Николас потер кулаками глаза.
«Неужто привиделось все: Высокий в широкополой шляпе, Вечные сестры и рассказ длиною в жизнь?»
– Молодой господин проснулся? Теперь он знает, куда идти, что делать дальше?
– Знаю, друг. Думаю, мы навестим Ноденса, Хозяина Холмов.