Чертополох в хрустальной вазе — страница 36 из 42

Пришел Артем.

— Привет, — сказал он весело. — Ты уже встала? А где Уголек?

Мальчик, сбросив ботинки, кинулся в комнату, к спешившему ему навстречу котенку, и застыл, увидев сидящего на диване «дяденьку Лешего».

— О-о! — произнес он. — Это ты!

— Здравствуй, Тема, — улыбнулся Леший.

— Здравствуй. Ты пришел в гости? Но где ты был вчера, мы приходили к тебе, а ты…

— Он был болен, — вмешалась Альбина, уловив обиду в голосе ребенка. — У него болит рука.

— Что у тебя с рукой? — встревожился Артем. — Ты сломал ее?

— Нет. Ничего страшного, просто случайно напоролся на сучок. Рана ерундовая, неглубокая.

— Совсем не болит? — спросил мальчик, усаживаясь рядом с Лешим на диване и заглядывая ему в глаза.

— Есть немного, — ответил Алексей. — Но уже почти прошло.

— Нужно приложить листики мать-и-мачехи, — с серьезным видом посоветовал Тема. — У меня тоже однажды болела рука, я ободрал локоть, так дедушка прикладывал листочки к моей руке, и все быстро прошло.

— Мне кажется, следует поехать в аптеку и купить какие-нибудь антибиотики, — вмешалась Альбина. — У меня есть только аспирин. И капли от насморка.

— Годится и аспирин, — заявил мужчина. — Не надо антибиотиков, на мне всегда все заживает как на собаке. Такая у меня прочная шкура. Я пойду на огород и посмотрю, нет ли там каких-нибудь растений, заживляющих раны. Мать-и-мачехи, например.

— Нет, тебе лучше лежать, — возразила девушка. — Мать-и-мачеха — это такие желтые цветочки, вроде как у одуванчика? Кажется, я видела ее.

— Нужны листики, — заметил мальчик. — У тети Нади на огороде ее полно. Побегу нарву, пока они с дядей Юрой не приехали.

— Но сначала придется обработать рану, — заметила Альбина, когда Артем, хлопнув дверью, умчался. — У меня есть йод. И еще какая-то травяная настойка.

— Настойка — это именно то, что нужно, — промолвил Алексей. — И хорошо бы съесть чего-нибудь на завтрак. Если тебя не затруднит…

— Конечно нет, — встрепенулась Альбина, вспоминая о своих обязанностях хозяйки.

Как хорошо, что она купила вчера утром ветчину и два десятка яиц! Сейчас приготовит королевское блюдо — огромную яичницу с ветчиной и салат из редиски со своего огорода. Редиска была еще мелкой, но уже невероятно вкусной. И они все втроем дружно сядут завтракать. Вот только сначала она найдет аспирин и настойку, изготовленную покойной Светкиной теткой.

Потом Альбина, зажмурив глаза, помогала Алексею отодрать присохший к коже рукав рубашки, поражаясь его терпению. На его месте она, наверное, орала бы на весь дом от боли. Он сам приложил к руке ошпаренные кипятком и размятые листья мать-и-мачехи, ловко обмотал руку бинтом, который Альбина нашла в кухонном буфете, попросив ее лишь завязать концы.

— В шкафу есть пара мужских сорочек. Может, они подойдут тебе? — нерешительно предложила она.

— Не беспокойся, у меня в рюкзаке есть кое-что из одежды.

— А вы знаете, почему она так называется: мать-и-мачеха? — спросил Тема, наблюдавший за их манипуляциями.

— Нет, — ответила Альбина.

— А я знаю. Мне дедушка говорил. Потому что верхняя часть листика гладкая и холодная. Это мачеха, а нижняя — теплая и нежная, как мама. — И мальчик, вероятно вспомнив о дедушке и о своей матери, загрустил.

Взрослые переглянулись, и Алексей быстро спросил:

— Тема, а ты видел картину, которую делает Альбина?

— Конечно, — оживился Артем. — Я же ей помогал. А я тоже рисую. Альбина подарила мне краски и альбом. Хочешь посмотреть мои рисунки?

Вытащив из шкафа альбом, мальчик сел на диван и принялся показывать рисунки, давая подробные пояснения к каждому:

— Это наш Уголек. Он сидит на крыше сарая и собирается прыгнуть за воробьем. Это Шарик, он в будке живет. А это Сережка.

— Сережка — это кто? — поинтересовался Алексей, и Артем принялся рассказывать о своем приятеле.

— А вот твой дом. — Мальчик ткнул пальцем в страницу. — Узнал? Вот елки, а вот сорока на дереве. А там, видишь, заяц.

— Хороший заяц получился. И сорока тоже отличная. А это кто?

— Девочка. Маринка.

Альбина, затаив дыхание, стояла и смотрела на них, пораженная неожиданной теплотой, зазвучавшей вдруг в голосе Алексея. Взгляд его лучился нежностью, и в то же время ощущалась в нем какая-то непонятная, затаенная боль. Оба они, и мужчина и ребенок, были поглощены рисунками и не замечали, что за ними наблюдают.

Потом они сидели все втроем за круглым столом и ели яичницу с ветчиной. На коленях у мальчика пристроился котенок, выпрашивающий кусочки. От этой идиллической картины «семейного» завтрака у Альбины стало так мирно и спокойно на душе, что она забыла о психе с ножом и обо всех своих неприятностях: о тех, что ей довелось пережить, и о тех, которые, вероятно, ждали ее в недалеком будущем. В эту минуту все волнения, горести и тревоги отступили, рассеялись, как туман.

Когда Артем убежал в сад вслед за Угольком, Альбина, собрав со стола тарелки и чашки, понесла их на кухню. Алексей отправился следом, встал возле двери и, опершись здоровой рукой о косяк, негромко произнес:

— Спасибо тебе. Если б не ты, я бы, наверное, умер.

Она, смутившись, ответила:

— Благодари котенка. Это за ним я потащилась в лес с куском ветчины. Если бы не он, никакие силы не заставили бы меня выйти из дома в такую жуткую темень.

— Даже если бы ты знала, что там, под кустом, валяется воин, покрытый боевыми ранами, все равно не пошла бы? — усмехнулся Алексей.

Альбина почему-то еще сильнее смутилась, почувствовала, как краска заливает ее лицо, и рассердилась на себя, а заодно и на него. Эта особенность — краснеть по любому поводу — всегда огорчала ее и злила.

— Тогда, конечно, пошла бы, — пробормотала она, не поднимая головы от эмалированной миски, в которой полоскала чашки.

Весь день, до самого вечера, Тема пробыл у нее в доме, забыв о своих приятелях и играх. Он ходил за Алексеем хвостиком, заглядывал ему в глаза, что-нибудь рассказывал или задавал вопросы. Альбина не ревновала, понимала, что мальчик тянется к этому мужчине, потому что ему очень не хватает отца. Иногда она замечала устремленный на нее внимательный, испытующий взгляд ребенка и пыталась понять, о чем он в этот момент думает. А потом до нее дошло: у него тоже возникла иллюзия. Они семья, дружно живущая в скромном домике на краю деревни.

Ах, как же ей хотелось, чтобы иллюзия стала реальностью!

Глава 21

Леший жил в домике на краю деревни уже два дня. Рана на предплечье беспокоила его все меньше и меньше, и на второй день вечером он уже таскал в здоровой руке воду из колодца во дворе. Днем Алексей тоже находил себе какое-нибудь занятие: чинил старенький утюг, ремонтировал выключатель, из-за которого свет на кухне то не включался с первого раза, то, включенный, самопроизвольно гас.

Анне Максимилиановне девушка сказала, что это ее родственник приехал, погостить немного, и соседка не стала задавать больше никаких вопросов. «Родственник так родственник, не хочешь больше ничего рассказывать — и не надо», — думала она немного обиженно, наблюдая из окна своего дома, как бородатый мужчина выходит на крыльцо покурить.

Тема приходил к ним рано утром и уходил в сумерках. Альбина видела, что ему очень хочется побыть возле Алексея подольше, но он все равно уходил, хотя она и уговаривала его остаться. Мальчик качал головой и напоминал о Шарике, тосковавшем без него.

— Они ведь ему даже воды не нальют, — вздыхал мальчик, и девушка понимала, что под словом «они» он подразумевает Надежду и ее беспутного мужа.

Вместе с Темой уходило и веселое оживление, царившее в доме. Чары рассеивались. Без мальчика они были уже не семьей, а просто людьми, одинокими, чужими, разъединенными, не связанными ни семейными узами, ни кровным родством, ни общими воспоминаниями. «Будто солнце ушло, скрылось за тучей», — думала Альбина.

В присутствии Артема Алексей был весел и разговорчив, но, как только за ребенком захлопывалась калитка, он мрачнел, становился молчаливым и задумчивым. Казалось, его гнетет какая-то мысль, однако спрашивать о ней Альбина не решалась.

Вот и теперь, когда Тема уплел, в квадратной комнате, освещенной хрустальной люстрой, стало тихо и неуютно. Между людьми, сидящими у круглого стола, повисло молчание. Мужчина сосредоточенно ковырял отверткой в старых часах, снятых со стены.

Цветочная картина была уже почти закончена, оставалось лишь несколько небольших, но очень важных штрихов, которые требовали дневного освещения. Читать Альбине не хотелось, и она решила заняться тем, к чему еще ни разу не обращалась с тех пор, когда шагнула в последний раз за порог своей московской квартиры, — рисованием.

Она пыталась запечатлеть на листе букет крупных полевых ромашек и васильков, стоявший в кувшине, но линии выходили неровные, резкие, некрасивые, наверное, оттого, что думала она совсем о другом. Отложив карандаш, девушка посмотрела в сомнении на сумрачное лицо Алексея, но потом все же решила поделиться с ним своими тревогами:

— Боюсь, однажды из Москвы приедет красивая женщина на машине и увезет Тему. И больше я никогда его не увижу.

— Не бойся. Не думаю, что она приедет, — откликнулся мужчина.

— Но ведь лето когда-нибудь закончится…

— Ну и что? Она не приедет.

— Откуда ты знаешь?

— Просто чувствую, и все. У меня хорошая интуиция.

Она конечно же не поверила, но промолчала.

Ветер, внезапно ворвавшийся в открытую форточку, затормошил занавеску, покачал хрустальные подвески на люстре — и на потолке, на выгоревших зеленых обоях, на красной плюшевой скатерти заплясали причудливые тени.

— Ты очень привязана к этому малышу? — внезапно спросил Алексей.

— Да, — кивнула Альбина и сбивчиво заговорила: — Тема… Он такой славный, я, кажется, полюбила его… И хотела бы забрать к себе. Вместе с Шариком, о котором он так заботится. Нам было бы хорошо вместе. Но не думаю, что они согласятся. Они… они не захотят отдать мальчика. Та женщина… она дает им на него какие-то деньги. У них нет других доходов. И если я скажу, что хочу взять его к себе, они возмутятся. Даже разозлятся. Та женщина… Я не видела ее, но не понимаю, как она могла доверить ребенка им? Если бы я могла, то усыновила бы его. Или опеку оформила…