Царевич понурил голову. Искоса он бросил взгляд на улицу, которая даже не подозревала, какие вопросы решаются сейчас здесь, в этой кофейне.
– Значит, ни отказаться, ни сбежать… – пробормотал он.
– Да, – ответил Толстой, – выбор только, кем вы вернетесь – наследником или преступником.
10. Крепостная актриса
Петербург. 1844 г.
На следующее утро доктор Галер пытался рассказать Крылову о своей попытке встретиться с таинственным человеком в черной карете, но Иван Андреевич пребывал в прострации. Казалось, он спит с полуоткрытыми глазами. Сигара тлела между его толстыми пальцами, пуская вверх тонкую серую струйку дыма. Галер кликнул прислугу и велел принести крепкого кофе.
– Вы будете диктовать сегодня? Или ограничимся процедурами? – спросил Галер у Крылова.
– Садись, пиши, – прохрипел Иван Андреевич. – Чего мне твои процедуры? На чем я остановился вчера?
– Вы собрались ехать в Останкино.
– А! – Иван Андреевич почесал свою вислую щеку. – Да… Но надо тут пояснить одну штуку. Это важно. Прежде чем отправляться, я потребовал, чтобы Гришка привел ко мне Иону Евграфовича. А когда тот явился, расспросил старика об этом имении Шереметевых. На всякий случай: если у вас под рукой есть ходячая энциклопедия, грех не воспользоваться, отправляясь в неизвестное место. Ты бывал в Москве?
– Один раз, и то проездом, – признался доктор. – Но слышал эту историю про театр и крепостную актрису, которую старый граф взял в жены.
– Но тогда никакого театра в Останкино еще не было, – сказал Крылов, отхлебывая кофе из чашки. – Николай Петрович жил в другом своем имении, в Кусково. И театр был только там. Граф уже жил с Жемчуговой, но чтобы жениться! На крепостной – графу? Тогда об этом и не слыхивали еще. А в Останкино стояла церковь при старом доме, в котором обитали какие-то родственники графа – то ли мать, то ли тетка. Но меня интересовало вот что – обитель строилась еще в начале века. А Шереметевы получили Останкино позже. Императрица упоминала, что строительство вел князь Черкасский. И точно – по словам Ионы, в те годы вся усадьба принадлежала еще князю Алексею Михайловичу Черкасскому. А к Шереметевым она перешла как приданое дочери Черкасского, когда та обвенчалась с Петром Борисовичем Шереметевым, отцом Николая Петровича. Черкасский в конце жизни при Елизавете был канцлером и заведовал всеми иностранными делами. А что он делал именно в тысяча семьсот восемнадцатом? Иона помнил и это – Черкасский тогда строил Петербург в качестве обер-комиссара по поручению Петра. И входил в круг его доверенных лиц. Смекаешь?
– То есть имел в своем распоряжении материалы и рабочих? Но не в Москве.
Крылов обрезал новую сигару и прикурил. Наконец после паузы он кивнул.
– Да, он был в строящейся столице. Но раз обитель водворили в его имении, значит, он как минимум должен был об этом знать. И еще – вот интересный факт! Сразу после того, как обитель, судя по всему, была достроена, Петр Алексеевич услал князя губернатором в Сибирь! И Черкасский сидел там, пока царь не отдал богу душу. Интересно?
Доктор пожал плечами. Он быстро просмотрел вчерашние записи и сказал:
– Вот тут вы говорили, что собирались переговорить с Агатой Карловной в дороге. По поводу незаконнорожденного ребенка царя Петра, которого он якобы заточил в этом самом секретном доме. Это интересно.
– Да, – сказал Крылов. – Такой разговор имел место.
Москва. 1794 г.
Они снова выехали на Сретенку, миновали ее, оставив слева громаду Сухаревской башни, а справа – Аптекарский огород. Потом бричка покатила мимо садов и заборов Первой Мещанской в сторону Троицкой заставы. Небо заволокли серые осенние тучи. Агата Карловна сидела молча, сонная и неразговорчивая. Молчал и Крылов, сцепив пальцы на животе и время от времени хватаясь за дощатый борт повозки, когда она резко подпрыгивала на земляном ухабе или на плохо уложенной булыжной мостовой. Наконец Иван Андреевич повернул голову к Агате и сказал:
– Чужие нас здесь не слышат. Пора поговорить о том, кого Петр мог содержать в том тайном месте. Я имею в виду обитель.
– Да, да, – рассеянно ответила Агата. – Давайте поговорим.
– Своего первого сына, Алексея, он казнил. Другой сын, от Екатерины, Петр Петрович, умер. Своего внука от Алексея и принцессы Шарлотты он обошел престолонаследием. А других претендентов мужского пола у царя как будто не было. Или были?
Крылов выжидательно уставился на Агату Карловну. Но та только пожала своими узкими плечиками, укрытыми лисьим воротником.
– Возможно, – сказал наконец Крылов, – что у Петра все же был какой-то наследник мужского пола, пусть и зачатый вне брака. Не зря же он в своем указе о наследовании престола написал, что трон и империю может принять либо его прямой потомок, либо любое лицо, которое будет избрано. А указ этот не отменен и по сию пору. И знаете что?
– Что? – спросила Агата.
– Этот указ оказался очень выгоден для последующих дворцовых переворотов. Ведь выбор гвардии вполне можно рассматривать именно с такой точки зрения – как следование указу царя! Тут уже кровь становится не важной. Екатерина наследовала не крови, а духу Петра. Правильно?
– Ах, – простонала Агата Карловна, – опять вы пытаетесь втянуть меня в свои умозрительные кущи. Я плохо спала ночью.
– Отчего?
Агата покосилась на него и тонко улыбнулась:
– После того как вы ворвались в мою комнату. Забыли уже?
Крылов недовольно хрюкнул и забарабанил толстыми пальцами по своему животу.
– Я сейчас о другом, – сказал он. – Если ребенок был мал, то Петр вполне мог решить оставить трон Екатерине, но только до момента совершеннолетия этого несчастного. Но и сама немка успела посидеть на троне всего два года. Так что, когда она умерла, этот маленький узник обители мог быть еще не готов к коронации. А потом – завертелось, закружилось, и о нем забыли. Судя по письму, которое мне вручил Эльгин… он же Брюсов отпрыск, этот наследник либо уже умер, либо… Нет, конечно, он умер. Вряд ли Нептуново общество, которому поручили заботу о тайном наследнике, решило выпустить его на волю. А может…
– Они его убили, хотите вы сказать? – спросила вдруг Агата буднично.
– Да, – признался Крылов. – Или они, или кто другой. Например, царедворцы, узнавшие тайну.
– Дебри, дебри, – пробормотала Агата Карловна и зевнула, прикрыв рот тыльной стороной ладони.
– Да бросьте! – вскипел Крылов. – Может, я что-то и нафантазировал, но очевидно же – здесь скрыта тайна, связанная с именем Петра Алексеевича.
– Но это может быть и не человек, – возра-зила Агата. – А вдруг обитель была создана для охраны особо секретных документов двора Петра Алексеевича, которые давно уже утратили значение? Тайные договоры с иностранными дворами? Расписки купленных вельмож в Англии, Голландии или Франции? Мало ли?
– Но зачем тогда ежегодно присылать крупную сумму денег?
– Для караула.
Крылов задумался.
– Золото? Да еще в таком количестве? Полк они, что ли, там держали с батареей пушек? Нет, ерунда, – сказал он. – Документы можно просто зарыть в землю или хранить в потайном месте в Петербурге.
– А если речь идет о тайной казне? – тихо спросила Агата Карловна. – Вы не подумали? Петр мог создать тайное хранилище для большого количества золота – на крайний случай. И для него вполне могло потребоваться строительство большого здания.
– Но само название – обитель… – попытался возразить ей Иван Андреевич.
– Обитель Плутоса, – перебила его Агата. – Вы же понимаете, что для бога богатства нужна обитель?
– Вы ничего не смыслите! – закричал Крылов. – Разве может женщина понять, что никакой обители Плутоса в России быть не может?
– Не кричите на меня, Иван Андреевич, – сухо сказала Агата Карловна. – Я просто предположила. Если вам есть что ответить – ответьте.
– Почему Матушку называют Минервой, а не Афиной, хоть Афина и Минерва – суть одна богиня, только первая – римского пантеона, а вторая – греческого?
– Почему?
– Потому что Рим был империей. И Москва – Третий Рим по Филофею. Россия – империя. А Греция была республикой. И уже одним своим падением перед Римом доказала, что республиканское правление перед имперским – ничто. Вчерашний день. Преданье старины глубокой. Прошлое.
– Мне казалось, – прищурилась Агата Карловна, – что вы придерживаетесь республиканских взглядов.
– Чушь! Я просто не люблю ослов. Особенно в каретах шестериком. Смешно, когда шесть лошадей везут осла. Историей доказано, что империя лучше республики. И все дело только в императоре. Нам довелось жить при просвещенной императрице – слава Провидению! Представьте, что Матушки нет, а всем заправляет галдящая толпа на площади. Нет, я не хотел бы жить при таком правлении – пусть у меня будет только один высший критик вместо тысячи глупцов!
– А Плутос – греческий бог? Но у него же есть римское имя? – перевела разговор Агата.
– Нет. В римском пантеоне не было бога богатства.
– А Плутон?
– Нет. Созвучно, но и только. Плутон – бог смерти, бог подземного царства. Греческий Аид – вот это римский Плутон. Ну, и, конечно, вряд ли Нептуново общество будет строить Плутонову обитель. Нептунову – это еще куда ни шло.
– Хорошо, – кивнула Агата Карловна. – Пусть это будет Нептунова обитель.
– Не путайте меня! – вскипел Крылов и за-молчал.
– Скоро мы все и так узнаем, – примирительно сказала Агата. – А пока не приехали, дайте мне подремать.
Она закрыла глаза и откинулась на заднюю стенку. Но Крылов, покосившись на лицо девушки, заметил, что глаза ее под веками двигались – похоже, что шпионка только притворялась, что спит, а сама в этот момент что-то обдумывала.
Они простояли полчаса под дождем у Троицкой заставы, ожидая среди скопившихся телег – караул перекрыл проезд, пропуская в Москву большой обоз. Солдаты с накинутыми на треуголки пелеринами стояли редкой цепью, опираясь на ружья, и не обращали внимания на гневный ропот возчиков. Наконец бричка Крылова оказалась на широкой, грязной дороге. Еще через час пути она въехала в огромную дубовую рощу, за которой скрывалась усадьба. Среди дубов выделялся один – настоящий древний гигант, он стоял у дороги. Ствол в четыре обхвата! Ветви его нависали над проезжими как могучая арка. Проехав под ней, бричка остановилась у мокрых ржавых ворот. Афанасий слез с козел и направился к створкам – они открывались тяжело, со скрипом, – сразу было видно, что этими воротами пользовались редко и не следили за их состоя