Он полз, как огромный жук по горе развалин. Прошло, наверное, час или даже два, прежде чем Иван Андреевич достиг верхушки вала обломков. Он высунул голову со спутанными волосами и тихо присвистнул. Отсюда было хорошо видно – дом являл собой квадрат, окружавший большой двор, где когда-то был и пруд, и что-то вроде сада. Еще можно было различить дорожки, пару скамеек. И в правом дальнем углу – полуразвалившееся строение. И небольшой покосившийся каменный крест возле него.
Немного отдохнув, Крылов начал спуск внутрь. Последние три метра он проехал на животе по обломкам камней, крича от боли, долго охал, сидя прямо в мокрой грязи. Потом встал, словно большое болотное чудовище, и направился к строению.
– Так-так-так, – бормотал под нос Иван Андреевич. – Так-так-так… Кто в теремочке живет?
Люди покинули это место уже очень давно. Две вороны сели на конек провалившейся крыши и смотрели на Крылова. Он остановился у креста и начал оттирать его рукавом, пока не проступили буквы: «Раб Божий Алексей Петров 1690–1749».
– Петров Алексей… Кто же ты такой?
От усталости его качнуло. Крылов машинально схватился рукой за крест и… повалился вместе с ним прямо в грязь.
– Черт! – крикнул он в отчаянии, кое-как встал на колени, потом поднялся. Крест валялся рядом, упав надписью в землю.
– Что ж вы так воткнули! – в сердцах сказал Иван Андреевич, шагнул к дыре в земле и посмотрел вниз. Там что-то блеснуло.
Петербург. 1844 г.
Иван Андреевич долго с сипением кашлял. В уголке его рта лопались пузырьки пены. Галер бросил писать и щедро плеснул в стакан лакричной настойки. Но литератор все никак не мог взять стакан, прижимая руки к груди.
– Болит? – спросил Галер.
– Болит, – прохрипел Крылов. – Но ничего, немного осталось, а там – и помирать не страшно. Пойди к кровати, подними подушку.
Федор Никитович выполнил просьбу. Под подушкой нашлась небольшая шкатулка, на крышке которой был вырезан трезубец.
– Храню при себе, – хрипло прошептал Крылов. – А больше негде.
– Это которая? – спросил Галер. – Та, которую вам Эльгин дал? Или та, что вы нашли в обители?
– Вторая. Замочек я потерял, но ничего. Открой. Достань бумаги и перепиши их к себе.
Галер вернулся за стол, осторожно открыл крышку. Внутри лежало несколько старых бумаг, свернутых в несколько раз.
Верхнее было написано небрежно, без пробелов. Доктор поднес его как можно ближе к светильнику и долго пытался разобрать. Наконец это ему удалось:
«Ганнибалу Ибрагиму Петрову. Чертеж, который ты мне прислал, слишком прост. Надобен такой, чтобы и я сам не смог найти ни входа, ни выхода. Я чаю, ты, крестник, во Франции все больше с девками балуешься, чем мою волю выполняешь! Забрось все дела, сделай мне чертеж как можно скорее и со всем тщанием, а уж после бегай по маскарадам и паркам».
– Неужели это?.. – сказал Галер.
– Покажи! – потребовал Крылов.
Доктор повернул письмо к нему.
– Да, – кивнул тяжело Иван Андреевич. – Это рука Петра.
Галер быстро переписал текст и принялся за второе послание – короткую записку. Ее содержания Федор Никитович сначала не понял:
«Толстому. Пленника, переодев в простое платье, нынче ночью вывести из крепости и передать с рук на руки обер-коменданту Брюсу в тайне величайшей».
– Пленника? Кого это? – спросил Галер.
Крылов устало посмотрел на него.
– Дай себе хоть труд подумать! – проворчал Иван Андреевич. – Что было написано на кресте?
– Алексей Петров… – Галер несколько раз моргнул. – Алексей! Петров! Это же…
– Царевич не был убит, – ответил Крылов хрипло. – Его замуровали в обители. И он прожил там до сорок девятого года.
– Зачем?
– Затем, что царская кровь – не водица. Алексея объявили умершим. И вся возня вокруг него тут же прекратилась. Нет царевича – нет искателей выгод.
– Но ведь тело Алексея было выставлено в храме для прощания.
Крылов пожал плечами.
– Нашли двойника, быть может.
– Ерунда какая-то, – задумался Галер и взял следующую бумагу:
«Государь! Присланная тобой Ефросинья третьего дня разрешилась от бремени, но дите родилось хилое, прожило несколько часов и померло. Мы только и успели ее крестить Екатериной, как девочка отдала богу душу. Прости, Государь, что не уберегли, однако я чаю в том руку Провидения. Роман Брюс».
– Вот! – послышался за его спиной голос Крылова. – Это делает понятным все. Если дитя умерло, то вопрос наследования остается. Петр как будто чувствовал, что его сын от Екатерины, Петр Петрович, тоже не жилец. Как ни крути, а получалось, что Алексей – единственный прямой наследник.
– Но почему тогда он остался в обители? – спросил Галер.
– Потому что сам Петр умер в двадцать четвертом! А члены Нептунова общества – те, кому доверили тайну, – решили поставить на его супругу Екатерину, а не на прямого наследника, который содержался в тайне. Что могли они получить от того, кого сами же выкрали из Цесарии и заточили в тюрьме? Ты подумал?
– Да… – протянул доктор. – Ничего хорошего.
Последняя записка была самой короткой. Ни имени получателя, ни подписи отправителя. Только два слова: «Он умер».
– Наверное, это от смотрителя обители. От Якова Петровича Эльгина, – предположил Галер, не оборачиваясь. – Вы согласны?
Ответом ему была тишина.
Доктор повернулся.
Иван Андреевич Крылов, не шевелясь, смотрел мимо него прямо на пламя свечи. Галер быстро встал, опрокинув стул, вытащил из сумки небольшое зеркало и поднес к полуоткрытому рту пациента. Поверхность отражала эти толстые старческие губы, не замутненная теплом человеческого дыхания.
Крылов умер.
14. Лжец
Санкт-Петербург. 1844 г.
Нет, доктор Галер в тот момент не подумал о том, как вернуть пациента к жизни. Единственная мысль ударила ему в голову – деньги. Крылов не расплатился за работу. Прощай ставшая уже привычной пусть бедная, но не нищенская жизнь. Прощай аппарат. Прощайте планы переезда на юг. Бедная Лиза! Теперь тебя не спасти. Он растерял всю клиентуру, доверившись толстому старику, а тот…
– Погоди, – вдруг сказал он себе. – У тебя в руках целое состояние. Рукопись. И личные письма царя. Это стоит…
Он не знал, сколько дадут за рукопись и письма, но чувствовал – речь идет не о сотне рублей, а о тысячах.
Галер мельком взглянул на дверь, потом лихорадочно сунул письма обратно в шкатулку, опасаясь, что вот сейчас войдет Саша. Шкатулка полетела в сумку доктора. Туда же он сунул рукопись. На цыпочках подошел к двери, оглянулся на кровать, где продолжал молча лежать Крылов, потом осторожно отворил, тихо прошел коридором, схватил пальто, шляпу и спустился в парадное. Холодный влажный ветер ударил доктору в лицо. Путаясь в рукавах, он натянул пальто и тут увидел черную карету. Дверца ее была открыта.
Первой мыслью доктора было – бежать. Бежать, спрятаться, отсидеться до завтрашнего утра. А тогда – найти издателя или букиниста. Но тут на его плечо легла тяжелая рука.
– Барин, – прогудел мужской голос.
Галер вздрогнул, попытался вырвать плечо, но рука держала цепко.
– Барин, пожалуйте на два слова в карету. Хозяйка зовет.
– Хозяйка? – взвизгнул доктор, но тут же осекся. – Не знаю никакой твоей хозяйки.
В ответ его толкнули вперед.
– Хорошо! – сказал доктор, холодея. – Отпусти, я сам дойду.
По пути к черному экипажу он чувствовал спиной, что кучер не отстает, готовый в любой момент снова вцепиться и отволочь к своей хозяйке.
Наконец доктор очутился перед дверью экипажа. Он снова вспомнил, как и Крылов, и его сестра Лиза говорили про смерть, которая ждет. И вправду – как только Иван Андреевич умер, дверь кареты оказалась открытой. Но только почему-то для него. Смерть хочет говорить с ним?
– Дай подсажу, – прогудели сзади, и доктор буквально влетел внутрь.
Там сидела старуха, одетая в черное. Один глаз ее был закрыт – провалившееся веко указывало на его отсутствие. Женщина была очень стара, но держалась прямо.
– Доктор Галер? – спросила она сипло.
– С кем имею честь?
– Баронесса де Вейль.
– Я вас не знаю, сударыня?
– Нет.
– Что вам от меня нужно? Я спешу к сестре. Но вы это знаете, поскольку навещали ее. Зачем?
– Столько вопросов, – сказала старуха сердито. – А у меня к вам тоже есть один. Как там Крылов?
Доктор хотел ответить, что Иван Андреевич болен, но что есть надежда… Однако решил не лгать – уж больно странным казалось поведение старухи.
– Он умер.
Баронесса спокойно кивнула. Это известие не было для нее неожиданностью.
– Вы несколько дней были у него очень подолгу, – продолжила она. – Врачи обычно уделяют пациентам намного меньше времени.
Галер пожал плечами и не ответил. Он смотрел на старуху, и с каждой минутой его робость проходила. Опытным взглядом он искал следы болезней и слабости на ее лице. Так было проще разговаривать – не со зловещей Смертью, а с пожилой и не очень здоровой дамой.
– Он рассказывал вам, – баронесса не спрашивала, ее тон был утвердительным.
– О чем?
– Не увиливайте, – строго сказала старуха. – У Крылова была тайна. Он рассказывал вам. Что у вас в сумке?
– Инструменты и лекарства.
– Вы прижали ее к груди, когда я спросила, – заметила баронесса. – Что там? Бумаги? Крылов отдал вам бумаги?
– Какие бумаги?
Единственный глаз старухи обреченно закатился.
– Не играйте со мной, – просипела она. – Эти игры не для вас, доктор Галер. Эти тайны – не ваши. Я сейчас велю кликнуть будочника. Вас задержат и обыщут. Если окажется, что бумаги у вас, вы будете обвинены в воровстве у покойника.
– Нет! – встревоженно крикнул Галер. – Вы не посмеете! Я врач.
– Плевать! – отрезала старуха. – Много лет назад Крылов нашел в Москве бумаги, которые должен был передать мне. Они при вас?
– Вы… – ошарашенно произнес Федор Никитович. – Вы Агата Карловна?
– Агата Карловна де Вейль, – кивнула баронесса. – Де Вейль по мужу. Итак, вы показываете мне бумаги, а я не зову будочника. И мы расстаемся.