— Какие були? Говори по-человечески! — повысил голос Нугзар, которому и раньше действовал на нервы их птичий язык.
— Полиция поймала, — перевел Васятка, обходя нож и проскальзывая в комнату. Юраш попер за ним.
— А вы почему на свободе? — не идя за ними и не закрывая двери, словно не веря, что Сатаны нет, или готовясь их выгнать, спросил Нугзар.
— Мы увидели булей, кричим ему: «Цурюк,[130] цурюк!» — а он прет, как танк, вперед… Мы — деру, а его повязали…
«А ведь это я послал его на такое тухлое дело, я!.. Сам не проверил, не пошел, а его послал… И даже о двадцати пяти тысячах думал!.. Какой ты после этого вор!..» — выругал себя Нугзар и раздраженно спросил:
— А что такое «цурюк»?
— Ну, это… как его… Вертайся, значить, ни-ни… тудым-сюдым…
— Назад, что ли? Что, своего языка не знаете? — Нугзар стал колюч.
— Ну да, назад… Мы ему — назад, а он — вперед… Фашистов на него штук пять кинулось…
— В каксах, как на войне, ебаный кебан, — добавил Юраш, виновато укладывая кулаки на стол.
— Говори по порядку, — Нугзар убито пустился на стул.
Выяснилось, что вначале все шло хорошо: они засели у Юраша, играли в карты, пару раз выезжали смотреть к автохаусу, что да как, оставили Юраша следить, когда хабалда Андреас уходит и приходит — словом, делали так, как говорил Сатана.
— Он, видать, не в первый маль это делает — все приготовил, липкую ленту толстую, нож кухонный, херинга[131] велел купить… Как в кино, говорит, сделаем захе.[132]
— Закуток в ванной отгородили, куда Андреаса дожить, — напомнил Юраш.
«Ванные он любит», — невесело отметил Нугзар, у которого свербило: за вчера и сегодня он потерял двух близких людей, одного — навсегда, другого — явно надолго, если в ход пошли скотч и селедка…
— Я хотел к Андреасу идти, грозить, чтоб гельд давал. Но Сатана не пустил: он, говорит, тут же настучит. А я пошел…
— Почему? — сдвинул брови Нугзар. — Он ведь тебе сказал не ходить?
— Ну… — замялся Васятка, опустив глаза (Юраш тоже отвел взгляд). — Я к нему и так часто заходил, то по-хорошему просил, то по-плохому лаял… Думал, даст… Смотри, говорю, швайн поганый, ежели не отдашь фатеру долг — плохо будет!.. А он мне: «Шел бы ты на хер, сопляк!» Ну, гляди, говорю, кто там первый окажется. Он — в стол, за револьвером, газ-пистоле. Газ, говорю, себе в арш засунь, понял-нет? А он — иди, пока жив.
Из своей комнаты на шум вылез Норби, худ, небрит, всклокочен, стал шарить взглядом по столу. Нугзар шикнул на него:
— Нет ничего, утро, рано, иди к себе!
Не здороваясь с парнями и что-то бурча, Норби убрался на кухню, начал там скрипеть дверцами шкафа.
— Не надо было заходить. Тебе ведь Сатана сказал… Тут главное неожиданность, внезапность…
— Ну еб же еб, — печально подтвердил Васятка, а Юраш переспросил:
— Впезан…ость? Чего такое?
Ему не ответили. Васятка еще ниже опустил голову:
— Да я думал — он по-хорошему отдаст, без крови…
И рассказал дальше, как пошли на дело. Дождались, когда Андреас на перерыв к своей тачке пойдет. Сатана дал ему сзади по затылку. Подогнали машину, затащили в салон — и ходу. По дороге он очнулся, так Сатана добавил пару раз, «аж челюсть скрыпнул». Так, вырубленного, довезли до Юраша, а потом кровь с поганой морды утерли, взяли с двух сторон, как пьяного, и проволокли по двору до квартиры.
— Одна бабка даже клацнула: вот пьянцы, с утра жрут… — добавил Юраш. — Там русская гетта, одне русаки живут… Бабки день-ночь во дворе гомозят, следят, кто кого за сиську лапнул…
— В такое место везти тоже не годится, — вздохнул Нугзар (будь он там, не допустил бы такого балагана).
— А куда ж его? Не к тебе ли в Амстик? — поднял глаза Васятка. — Сатана предлагал в вальде[133] спрятать, да тут вальды такие, что лесники и бегуны постоянно туда-сюда снуют, как крысы… Турист ходит. Немцы же вандерн[134] любят больше всего…
— Ага, сосиськами не корми, дай повандеровать, — подтвердил Юраш. — Сколько раз тут в лес ходил с ними, на горы сразу лезут… давай, кричат, на тот берг[135] взберемся и там выпьем. А хули на туда переть, когда и внизу выпить ништяк?
Нугзар прервал его:
— Дальше что было?
Васятка покрутил соломенной головой:
— Ну, затащили на хату. Сатана ему глаза завязал лентой и говорит: «Когда бабки будут? Я должен с тебя полный долг получить!» Тот очнулся, что-то начал пыхтеть. Сатана дал ему по почкам, в ухе сигарету потушил, велел его лентой клеючей обкручивать, с ног до головы… Три мотка на него спеленали, как кокон стал…
— Как кукон блескучий! — уточнил Юраш.
— Ну… на елку вешать. Открытым только нос оставили… Сатана попинал его маленько и в ванную забросил. Сели в карты играть, ширнулись, то да се. Сатана еще шутил: «Те дни жизни, когда я пил, ширялся и ебся, я считаю хорошими днями, а все остальное — дрянь!»
— Это он часто говорил. — И Нугзар с неприязнью к самому себе отметил, что тоже стал говорить о Сатане в прошедшем времени. — Дальше!
Юраш обтянул спортивную пижаму:
— Лучше б его не было, этого дальше! — а Васятка закурил новую сигарету:
— Выкатил он вечером кокон в комнату и говорит: «Сейчас жене позвонишь, чтоб завтра пятьдесят тысяч в сумке принесла к садику у городской стены». Про этот гартен[136] мы еще раньше шпрехали,[137] тихий, людев мало. «Не принесет — крышка тебе: селедкой с солью кормить буду без воды, сигареты в ушах и глазах тушить, а потом в бетон кину… Если она в полицию цынканет — всю семью изведу!» Прорезали на коконе рот, набрали телефон. Андреас сказал, как ему велено было. Жена кричит: «Принесу, не проблема, только его не трогайте, звери!» Стрелку забили на двенадцать часов. Кинули кокон в загон, в карты доиграли. А утром в садик пошли. Видим — стоит жена Андреаса, и сумка рядом. «Вот, принесла!» — обрадовался Сатана. Тут Юраш каску за бушем углядел, на солнце блесканула. «Були! Бежать надо!» А Сатана — вперед. Я ему: «Цурюк!» А он: «Какой урюк?» — и вперед, к сумке. А мы — назад, и деру. Издали увидали, как на него полицаи кинулись.
— Да, по-глупому все, — согласился Нугзар и спросил (скорее у себя, чем у этих пацанов): — Как же это Сатана так просто стрелку назначил? Без всяких уловок? Без подстраховок?
— Да уж не знаю… Поверил, видать, ей… А нам куда? Что с этим коконом делать? К Юрашу забежали, кокон из окна выбросили — там невысоко, трава. Машину подогнали, кокон в багажник, а потом на улице, где меншен[138] мало, вывалили около мусорного ящика, небось, найдут по крикам… И прямиком сюда, к тебе.
— Прямо? Ко мне? А вдруг за вами слежка? — недовольно сказал Нугзар и встревожено выглянул с балкона. Как все нелепо сделали! И Сатана тоже хорош — простых вещей не знает! С заложниками надо ласково говорить, а не сигареты у них в ушах тушить! В кино каком-нибудь, наверно, дурацком насмотрелся. Ну да что теперь: Сатана залетел, и надолго, если разбитый кокон умрет на той безлюдной улице.
— А он вообще жив был?
— Да еще как, всю дорогу материл нас из багажника…
— Не, кукон живой был будь здоров, только крякнул, когда мы его на тратвар скинули, — уверенно сказал Юраш.
— Масок, конечно, не надевали?
— Какое там! Ширялись до утра. И это тоже ошибки Сатаны.
— И где он сейчас?
— У булей, где еще… Или в тюрьме. А нам что делать, Нузгарь, к хуям на хуй? — спросил Васятка.
— В побег идти, что еще. Если ваш кокон жив — он все расскажет. Если умер — еще хуже, найдут и квартиру, и ленты, и вашу селедку…
— Селедку Сатана слопал, после третьей ширки, нас чуть не стошнило, — вступил Юраш.
— В общем, понять, кто был с Сатаной, нетрудно. Сатана ментам ничего не скажет, будьте уверены, но там и так все ясно, — заключил Нугзар.
— Это конечно, не сдаст. Да он и имен наших толком не знает: меня то Валеркой, то Витюшкой звал, а его имя вообще запомнить не мог — то Елдашом, то Юзгашом…
— Вы много пили?
— А то…
— И фиксались по-черному, — добавил Юраш, задирая рукава пижамы и показывая исколотые руки. — Ну он и глот! Каждый полчас ширлавку вытаскивал, мазаться…
— Вот в этом и вся беда, это все сгубило. — И Нугзар опять пожалел, что не удержал Сатану, наоборот — послал его, одного, с этими птенцами… Со вздохом спросил: — Тут, в тюрьмах, много наших?
— Наших — это каких?
— Русских, грузин, армян, молдаван, украинцев… Советских.
— Полным-полно. Кто тут, кроме них, разбойствует и грабит?
«Ничего, значит, среди своих будет, займет свое место… Вот если одни немцы, а он — без языка, тогда худо… А так — устроится, не впервой… Эх, жаль, не успел ему про азил рассказать!.. Хотя при таком разбое и мародерстве никакой азил не поможет… Значит, я могу стать Кокой Гамрекели! — вздулась старая мысль на новый лад. — Паспорт чистый, с визой… правда, на Францию… но виза на Францию лучше, чем вообще без визы, как у меня…»
Ребята сидели молча, подавленно ковырялись в карманах, царапали стол и курили. Их положение было тоже незавидным. Потом Васятка сказал:
— Легко сказать — побег! А куда бежать-то? Где место, гельды? Немцы всюду выловят, ищейки, ебаный кебан, годами дела ведут, не забывают… Вот у Юраша случай был — он на диско кому-то мауль[139] намылил, так его три года искали — и нашли. Штраф пришлось цален.[140]
— И пердупеждение, — с трудом выговорил Юраш.