По крайней мере, настолько довольны, насколько могут быть довольны такие вечно недовольные всем люди.
Марко решил, что будет лучше, если о концерте объявят в последнюю минуту и заставят людей бояться, что они пропустят все, если не бросят свои дела и не пойдут на «уникальное» событие – «Оливию Дарлинг», практически воскресшую из мертвых.
Удивительно, как быстро возвращение имени в новостные заголовки может заставить людей связать все факты. Буквально никто не узнавал меня все выходные. А теперь, когда я танцевала с Уолкером, мне казалось, что все смотрят на меня и говорят обо мне.
Под кожей начинался знакомый зуд. Тот, который заставлял меня хотеть расцарапать все тело до неузнаваемости…
Рядом промелькнул чей-то телефон, и я вжалась в грудь Уолкера, будто он каким-то образом мог защитить меня от того, что должно было произойти.
– Новости распространяются быстро, – пробормотал Уолкер, вытаскивая телефон из смокинга и смотря на экран. Я рассказала ему о концерте еще вчера, так что новость не стала для него сюрпризом.
– Не гугли мое имя, – пробормотала я. – Тебе не понравится то, что ты увидишь.
Он фыркнул, как будто я сказала что-то смешное.
– Я получал новости о тебе из поисковика с той самой секунды, когда узнал, кто ты. Нет ничего, чего я не хотел бы знать о тебе и что могло бы изменить мое мнение.
Теперь засмеялась я. Но резко и саркастично.
– Это мы еще посмотрим.
Он прижал меня к себе крепче, как будто его объятия могли доказать мою неправоту.
Я закрыла глаза и заставила себя поверить в то, что никто на меня не пялится. Церемония была прекрасна. Мэдди и Харли все время плакали. А Уолкер, выглядящий как образ из сна в этом смокинге, все время смотрел на меня, будто он давал те же клятвы мне, что и они друг другу.
Или, по крайней мере, такое воображала моя ненормальная часть личности. Та, которая с каждым часом все больше и больше отчаянно хотела удержать его.
Хотела побыть вот так с ним еще немного, остаться в этом безопасном пузыре и сделать вид, что завтрашний концерт ничего не изменит.
– Ты ведь не сомневаешься во мне, да? – внезапно сказал он, с тревогой в голосе.
– Я не знаю, что я чувствую сейчас, – сказала я ему, уткнувшись лицом в его грудь. – Или, по крайней мере, не знаю, что конкретно чувствую, кроме страха.
– Я надеялся, что мое вчерашнее откровение заставит тебя почувствовать себя лучше сегодня.
Я фыркнула, когда его «маленькое откровение» уперлось мне в живот. Член Уолкера – достаточно обычное явление, ничего удивительного в том, чтобы увидеть его, не было. Но вот мое имя, выложенное у основания этого члена… ну, это определенно нечто.
Я никогда раньше не слышала о чем-то подобном. И тем более не знала, как относиться к тому, что он сделал это после всего лишь одной ночи со мной.
Я не была настолько хороша в постели.
Но морально мне стало намного лучше после того, как он показал мне свой пирсинг. Та часть меня, которая ужасно хотела, чтобы меня хотя бы кто-то полюбил… захотел меня – она была в восторге от того, что он решился на что-то столь постоянное и нелепое.
Моей психопатической стороне требовалась эта одержимость. И мое имя на чьем-то члене было буквальным определением этого слова.
– Я все еще пытаюсь понять, как относиться к твоим… бусинам из браслета дружбы, – наконец поддразнила я, и он обнял меня крепче, словно боялся, что я сбегу.
– Не помешаю? – раздался глубокий голос позади меня.
– Помешаешь, – лаконично ответил Уолкер и прижал меня к себе.
Я обернулась и увидела того парня, который пытался заговорить со мной на вечеринке по случаю помолвки – тот, из команды Харли. Как его имя?
– Да ладно тебе, чувак. Дай нам всем шанс пообщаться с ней. Оливия Дарлинг всегда была любвеобильна.
Я замерла, грудь прострелили ниоткуда появившаяся боль и стыд. Вот оно снова. Думаю, двух лет было недостаточно, чтобы люди забыли все слухи обо мне.
Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что Уолкер тоже напрягся.
– Что за херню ты только что выдал? – прошипел он, его голос был тяжелым и… немного пугающим.
Я раньше не слышала от него такого тона.
Уолкер притянул меня к себе, все еще держа под мышкой.
Парень отступил назад, явно напуганный внезапным изменением поведения Уолкера, но нервно рассмеялся.
– Дэвис, я просто пошутил, – пробормотал он, вся его напускная дерзость исчезла под испепеляющим взглядом Уолкера.
Глаза Уолкера сверкнули едва сдерживаемой яростью, кулаки сжались по бокам.
– О, ты думаешь, что это гребаная шутка? – гортанно прорычал он. – Ты думаешь, что можешь сказать такое, и я позволю тебе уйти безнаказанным?
Уолкер сократил расстояние, которое разделяло их, увлекая меня за собой даже в момент, когда он возвышался над парнем.
– Позволь мне прояснить тебе одну вещь, – сказал он низким и пробирающим до мурашек голосом. – Оливия моя. Если ты когда-нибудь снова хотя бы подумаешь о том, чтобы проявить неуважение к чему-то, что принадлежит мне… я тебя, черт возьми, прикончу.
Глаза парня расширились от страха, его показная храбрость рухнула под тяжестью угроз Уолкера. Он запнулся, попытавшись взять свои слова назад, но Уолкер не собирался принимать его извинения.
– Думаю, тебе лучше уйти с вечеринки, – предложил он голосом, который я теперь буду называть голосом «серийного убийцы», потому что от него становилось не по себе. – Будет очень весело, когда мы увидимся в следующий раз на льду.
Парень повернулся и выбежал из зала, как будто Уолкер вытащил настоящий нож и помахал им перед ним.
Уолкер секунду смотрел ему вслед, словно проверял, не появится ли он снова.
Наконец он повернулся ко мне, его взгляд тут же смягчился.
– Ты в порядке? – спросил он немного грубоватым от беспокойства тоном.
– Да, – прошептала я дрожащим и полным благоговения голосом. – Спасибо. Но не стоило этого делать.
Он покачал головой.
– Я докажу тебе это в конце концов, – тихо сказал он в ответ.
– Докажешь что?
– Что теперь у тебя есть безопасное место, Оливия. Что я и есть то самое безопасное место.
Он снова притянул меня к себе, не дождавшись ответа. Биение его сердца было похоже на тиканье часов, отсчитывающих минуты до возвращения в реальность… и до момента, когда я пойму, сказал ли он правду.
Глава 18. Оливия
Гримерка была привычной для меня клеткой из неуверенности в себе и отчаяния. Я уставилась на свое отражение в зеркале, еле сдерживая слезы, которые грозили пролиться из моих карих глаз. Руки дрожали.
Зачем я согласилась на это?
Перед глазами сразу же появилось лицо Уолкера.
Не то чтобы я заранее знала, что он проведет со мной эти выходные.
Комната казалась ужасно маленькой, будто стены смыкались вокруг меня. Разум лихорадочно работал, и вдруг меня захлестнуло оно, ужасное желание.
Одна таблетка, и я смогу выйти на сцену, не чувствуя абсолютно ничего.
Одна таблетка, и я смогу сделать вид перед всей этой толпой, что со мной все в порядке.
Что мне все это нравится. Одна таблетка.
Я зажмурилась и сосчитала до десяти. А затем снова сосчитала. Снова и снова, пока не почувствовала, что жажда отступила.
Хотя бы немного.
Настолько, чтобы можно было отказаться от приема таблетки.
Черт, я рада, что Уолкер сейчас не здесь, и он не видит меня такой. Дверь открылась, и мне не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто пришел.
Они с Марко всегда просто врывались в комнату – никто больше так не делал.
Все пространство тут же заполнили ядовитые пары самодовольства. Джолетт.
Одного ее присутствия было достаточно для того, чтобы кровь застыла в жилах. На ее лице играла кровожадная улыбка, от которой у меня по коже побежали мурашки.
– Постарайся не опозориться на сцене, – сказала она вкрадчиво, голос сочился сарказмом и ядом. – Ты много сделала и, кто знает, может быть, публика простит тебя за то, что ты вела себя как жалкое подобие человека.
Я не ответила.
Слова резали меня по живому, как и всегда, но я не собиралась показывать ей свою слабость. Она была настоящим вампиром, который высосал всю мою любовь к творчеству и пению. Она пила мою страсть к музыке, пока она не иссякла. Тогда я сломалась. Я не знала, наступит ли когда-нибудь момент, когда она не сможет причинить мне боль, когда маленькая девочка внутри меня – та, что все еще надеялась, что достойна чьей-то любви, – перестанет искать материнского одобрения.
Но, может быть, я чувствовала себя немного сильнее после выходных в объятиях Уолкера, впечатавшего себе в память каждую впадинку и все изгибы моего тела. Потому что на этот раз я смогла сохранить совершенно безразличное выражение лица.
После минуты неловкого молчания, когда она просто стояла в дверях, ожидая, что я сломаюсь… Джолетт наконец издала звук вроде «хмф» и вышла, не сказав больше ни слова.
Как только дверь за ней захлопнулась, я выдохнула и нависла над туалетным столиком, пытаясь сдержать рвотные позывы. У меня закружилась голова от переполняющих эмоций и воспоминаний, которые она смогла вызвать всего несколькими словами. Тряхнув головой, я наконец выпрямилась, снова нанесла красную помаду, словно боевой раскрас, способный превратить меня в кого-то другого.
Я посмотрела в зеркало, и заставила себя стать Оливией Дарлинг.
Как бы я ее ни ненавидела.
Когда вышла на сцену, почувствовала себя не в своей тарелке. Свет был слишком ярким, толпа – слишком громкой. Их энергия опустошала меня подобно суккубу, высасывающему жизненные силы. Такую публику, как уже признавалась Уолкеру, я ненавидела. Они только забирали, не отдавая ничего взамен.
Никто из группы, с которой я сегодня выступала, не был мне знаком. Моя старая команда, очевидно, ушла. Было бы странно просить их остаться, учитывая, что я сказала, что никогда не буду выступать, пока нахожусь под опекой.