Возьми себя в руки. На твоей лодыжке сейчас кандалы.
– Потрясающе выглядишь, – сказал Линкольн, изучая меня. Я посмотрела на свои футболку и леггинсы, которые надела еще утром, до того, как он ушел на игру, поскольку переодеваться могла, только когда он снимал с меня кандалы.
Я покраснела против своей воли, и тепло разлилось в моей груди.
– Спасибо.
Как же раздражало, что он был таким милым.
Линкольн наклонился, его губы оказались всего в нескольких дюймах от моих.
– Ты смотрела игру? – с надеждой спросил он.
Тут-то мне и нужно было солгать. Сказать, что, разумеется, ничего я не смотрела. И надеялась, что он проиграет. И пошел он к черту.
– Да, смотрела, – непроизвольно слетело с моих уст, и я увидела, как на его и без того великолепном лице появилась ослепительная улыбка. – Поздравляю.
Я кричала и ликовала после двух его голов… и сердечек, которые он изображал для меня руками на камеру. По всей видимости, стокгольмский синдром проявился гораздо быстрее, чем я рассчитывала. И я безумно ревновала, когда на него набросилась непонятно откуда взявшаяся сексуальная голая девица. Его тело принадлежало мне. Но, само собой, я в жизни в этом не признаюсь.
Линкольн все еще таращился на меня, и в голове возникали предупреждающие сигналы. Мне хотелось протянуть руку и запустить пальцы в его влажные волосы, почувствовать мягкие пряди своей кожей.
Однако я отвела взгляд и притворилась, что читаю книгу. Пока не сотворила глупость. Линкольн вырвал ее у меня из рук и швырнул через всю комнату.
– Эй! – вскрикнула я, но тут же закрыла рот, заметив, что он достал из кармана маленький ключ, чтобы расстегнуть кандалы на моей лодыжке.
Линкольн подхватил меня на руки, вышел из гостиной и направился в спальню.
– Хватит, – сказал он и бросил меня на кровать. – Я понимаю. Ты злишься. Ты в ярости. И не доверяешь мне. Но мне, черт возьми, все равно. Потому что я знаю, что ты тоже без ума от меня. Не настолько, как я. Но я тебя знаю. И если бы я сказал тебе, что ты свободна, ты бы никуда не ушла.
– Так я свободна? – спросила я, сбитая с толку.
– Черта с два, – огрызнулся Линкольн оскорбленно, словно я его обидела.
– Тогда что ты несешь? – спросила я нетерпеливо и дерзко.
– Мы движемся дальше. Мы продолжим работать над отношениями, только теперь ты знаешь, я сделаю все, чтобы удержать тебя. Что угодно, лишь бы сделать тебя счастливой. Заставить тебя полюбить меня. И я не остановлюсь.
– То есть, чего хочу я, никогда не будет иметь значения? Собираешься поступать, только как считаешь ты?
– Наверное! – внезапно крикнул Линкольн. Он впервые повысил на меня голос. – Или, по крайней мере, до тех пор, пока ты не поймешь: все, что происходит между нами, будет противоречить всякой логике. Мы не будем жить по правилам, которые установил остальной мир или твоя гребаная мамаша…
– Ты ничего не знаешь о моей матери.
Линкольн склонил голову набок.
– Я знаю, она разбила тебе сердце, как смерть моего брата разбила мое. Я знаю, ты слышишь ее голос в своей голове, тебя преследует твое прошлое. Это из-за нее ты боишься принять то, что я жажду предложить!
– Любовь не должна быть такой! – закричала я в ответ и зажмурилась, потому что рисковала захлебнуться собственными слезами.
Линкольн схватил меня за подбородок и заставил посмотреть в глаза.
– К черту любовь, Монро. Любовь – это ничто. Ее можно испытывать к кому угодно. А я к тебе чувствую боль. Часть моей гребаной души живет вне моего тела, и я наконец нашел ее! И если потеряю ее теперь, то просто умру. Вот, что между нами. Любовь – это бледная пародия для тех, кому не повезло найти свою родственную душу. А между нами с тобой – все.
Его слова что-то сделали со мной, переключили что-то в мозгу, я словно получила разрешение принять безумие, принять тьму и то, что наши отношения идут вразрез с общепринятыми нормами. С тем, о чем предупреждала моя мама.
Я смогла признать, что не выживу без него.
Линкольн крепко меня поцеловал. Отчаянно. И этот момент стал кульминацией нашего существования. Наши губы соприкоснулись, воздух сотрясали наши стоны, и я впервые за неделю позволила себе по-настоящему дотронуться до него, провести руками по его прекрасному телу. Я водила по его коже пальцами, и он вздрагивал и постанывал, словно я причиняла ему боль.
Линкольн резко отстранился, и я захныкала. Он тем временем как одержимый сначала сорвал одежду с меня, а потом уже стащил спортивные штаны и трусы с себя, после чего отбросил их в сторону.
Пальцами он скользнул по моему горлу, на мгновение остановился, нащупав пульс, и мягко толкнул меня на спину. После ослабил хватку, широко развел мои ноги и устроился между ними. Он обхватил свой член, провел им по моим половым губам и вошел в меня всего на пару дюймов.
– Черт возьми, да, – хрипло прорычал Линкольн. – Как же я этого хотел, малышка. Отчаянно хотел, чтобы ты приняла мой член. Черт возьми, впусти меня, – он выгнул спину, задрал подбородок к потолку, и все его бугрившиеся мышцы оказались у меня перед глазами, как если бы голодающего подвели к столу, ломящемуся от деликатесов. Мышцы его пресса сокращались с каждым толчком, а напряженными руками он силился раздвинуть мои ноги еще шире.
Я испытала оргазм мгновенно, неспособная сдержать себя из-за открывшейся передо мной чрезвычайно эротичной картины. Это с ним сделала я. Я свела его с ума. Он так возбудился, что не мог думать.
– Линкольн, – простонала я, пытаясь принять весь его невероятно толстый член. Сначала мое тело сопротивлялось, он был слишком большим, а неделя без него оказалась крайне долгим сроком, и я захныкала. Линкольн же схватил меня за бедра, притянул ближе и, установив со мной зрительный контакт, вогнал свой толстый член глубже в мою пульсирующую киску.
– Почти вошел, малышка. Ты сможешь его принять, – он говорил одновременно повелительно и умоляюще, толкаясь, наполняя меня и растягивая до предела. – Какая ты хорошая девочка, – хвалил он меня охрипшим от похоти голосом, крепко стискивая мои нежные бедра пальцами, чтобы удержать на месте.
Сначала я ощутила непродолжительный укол боли, но вскоре она сменилась ощущением жидкого, растекавшегося по телу экстаза. Я застонала, мое тело инстинктивно отозвалось на его умелые прикосновения.
Линкольн стал входить в меня агрессивнее, вводя член так яростно, как будто отчаянно хотел, чтобы я почувствовала, где он проведет следующую неделю.
А мне все это нравилось. Нравилось, как его стоны разносились по комнате, когда он наполнял мое набухшее лоно. Меня одолевали самые разные ощущения, все тело пронизывало едва выносимое, всепоглощающее удовольствие. Своими сильными толчками он почти доставал до шейки матки, приближая меня к краю.
Оказавшись глубоко во мне, он остановился и громко выдохнул:
– Че-е-ерт.
Мышцы внутри меня сократились, и я сжалась вокруг его толстого члена. Меня захлестнул обжигающий прилив удовольствия, в груди бешено заколотилось сердце, а дыхание стало прерывистым.
Он застонал.
– Черт, да. Души мой член. Какая ты идеальная.
– Линкольн, я хочу… – захныкала я, прижимаясь к нему бедрами.
– Чего ты хочешь, милая? Чтобы я тебя трахнул? Позаботился об этой красивой киске? – рычал он.
– Да! Да, пожалуйста, – взмолилась я.
Линкольн крепко поцеловал меня, вышел из меня и снова вошел. Внезапно он остановился, уставился на меня сверху вниз, и в его диких глазах читалась… решительность.
– Что ж, сначала мне кое-что от тебя потребуется, малышка, – пробормотал он, до боли медленно вынимая свой блестящий, покрытый моими соками член.
– Что угодно, – выдохнула я.
Линкольн сжал мои бедра, чтобы я не могла сдвинуться ни на дюйм, и у меня тут же возникло ощущение дежавю – он так уже делал. Тогда он не получил того, чего добивался. Но я не сомневалась – сейчас он это получит.
– Да, я вижу это по твоему лицу. Ты знаешь, что мне нужно. Что я должен получить. Чего я отчаянно хочу. Просто скажи это, милая, – умолял он, погружаясь в меня невероятно медленно, и я едва сдержала рвавшийся крик. Линкольн стиснул зубы. Его мышцы напряглись, он старался себя контролировать. Себя он мучил так же сильно, как и меня.
Я тоже этого хотела. Больше не могла этого отрицать, и, честно говоря, устала бороться. Я наконец была готова дать ему то, о чем он просил.
– Скажи это. Произнеси это вслух, – рычал Линкольн, пока моя киска вбирала в себя всю его длину.
– Я люблю тебя, – прошептала я, и на глазах выступили горячие слезы.
Он застонал и кончил, меня заполнили горячие струи спермы.
По опыту я знала, что Линкольн обладал сумасшедшим самоконтролем. А значит, он кончил только от моих слов. В груди расплылось пьянящее тепло.
– Ты так гордишься тем, что сотворила со мной. Да, милая девочка? – он ухмыльнулся и вошел в меня снова, потому что, несмотря на то, что он сейчас кончил, его член не упал ни на йоту.
– Линкольн! – закричала я, мое тело оказалось на грани опустошающего оргазма.
– Да, моя малышка. Ты принадлежишь мне, не так ли? И никогда, черт возьми, не бросишь меня. Ты позволишь заботиться о тебе. Позволишь дать тебе все. Верно? – требовал он.
– Да! – закричала я, когда он вошел в меня.
– И ты любишь меня. Только меня, – Линкольн говорил грубо и настойчиво, каждое слово впечатывая в меня своим толстым членом, идеально задевая нужные точки. – Скажи это.
Задыхаясь, я выдавила:
– Только тебя, Линкольн. Я люблю тебя. Пожалуйста…
Он безжалостно врезался в меня бедрами, толкая ближе к краю. Моя плоть набухала вокруг его члена, все сильнее сжимаясь с каждым движением.
– Только я знаю, что тебе нужно, Монро. Только я смогу тебе это дать, – ревел он, наклоняя бедра под нужным углом и входя в меня долгими, глубокими толчками, от которых я хватала ртом воздух.
Линкольн трахал меня быстро и жестко, и в итоге довел до головокружительного оргазма, от которого я содрогнулась с головы до ног. Он простонал: