я.
– Нравится, когда я выставляю себя дураком, солнышко? Тебе от этого становится легче? Потому что я буду делать это весь день, если ты будешь улыбаться.
– Никто не будет против того, что мы тусуемся? – осторожно спросила я, вспомнив историю о девушке со вчерашнего вечера, которую мне рассказала Шарлотта.
Замешательство Ари от этого вопроса было очевидным, и он уверенно покачал головой.
– Никто не будет возражать, – заверил он непоколебимым тоном. – И даже если бы стал, мне было бы все равно. Ты поймешь, что я из тех парней, которые готовы на все ради любимой, детка.
– Ладно, пошли, – прошептала я, беря его за руку. В голове вспыхнуло воспоминание: другая ситуация, с другим парнем, но то же чувство – будто шагнула к краю пропасти и приготовилась к падению.
– Вот так, умница, – улыбнулся он, помогая подняться. Потом он повел меня по переулку обратно к дороге, наши руки все еще были переплетены.
Я взглянула на него еще раз, пока мы шли туда, где была припаркована его шикарная спортивная машина. На приборной панели лежал штраф за незаконную парковку.
– Не больше, чем друзья, верно? – спросила я.
– По крайней мере, на сегодня, солнышко. Побудем просто лучшими друзьями.
Он помог мне сесть в машину и потянулся через колени, чтобы пристегнуть ремень безопасности.
– Эм…
– Я всего лишь выполняю обязанности лучшего друга, – серьезно сказал он, защелкивая ремень.
От него так чертовски хорошо пахло.
Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вжаться спиной в сиденье, а не наклониться и принюхаться к нему второй раз.
– Должно быть, Линкольну очень нравится эта часть вашей дружбы, – заметила я.
Он запрокинул голову и рассмеялся. А я пораженно сидела и не понимала, как он мог так сексуально смеяться. Его смех – буквально самое сексуальное, что я когда-либо слышала.
– О, не сомневайся, это его самая любимая часть.
Мы зависли так: он склонился надо мной, на наших лицах были широкие глупые улыбки.
И вдруг я поняла, что не могу вспомнить ни одной причины моей сегодняшней печали.
Ари
Руки вцепились в руль, но внимание было сконцентрировано не на дороге.
Далеко не на дороге. Я был зациклен на ней, Блэйк, которая сидела на пассажирском сиденье. Ее красота была той силой, которую невозможно игнорировать.
На ее щеках все еще виднелись следы слез, а в глазах было отчаяние, от которого хотелось сжечь мир дотла за то, что кто-то посмел огорчить ее. Боль Блэйк разорвала меня на гребаные кусочки. Ее слезы были одновременно самым прекрасным и ужасным, что я когда-либо видел.
Хотя она всегда была моей грустной девочкой. С самого первого дня, как мы только встретились. С того момента, как попала в детский дом после смерти родителей, слезы были ее постоянным спутником. Чаще всего я заставал Блэйк свернувшейся калачиком в каком-нибудь углу, рыдающей над тем, что она потеряла.
Мое положение было куда лучше, чем ее. Я не помнил родителей, которые отказались от меня, а она стала свидетелем их ухода. Видела, как отец убил маму… а потом и себя.
В досье, составленном на нее частным детективом, не было множества подробностей о приемных родителях. Я знал только то, что они были богатыми людьми и очень часто посещали различные светские мероприятия в Нью-Йорке.
Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять: они не обращались с Блэйк как любящие родители. Возможно, даже оскорбляли. Что заставляло еще больше злиться на ее «парня», потому что он чертовски плохо защищал ее последние пару лет. Не потеряй я Блэйк раньше, сделал бы все, чтобы она была в безопасности.
Что угодно.
В Блэйк всегда было это опьяняющее сочетание хрупкости и силы. Она – шедевр, лучшее, что когда-либо существовало. Теперь, когда она вернулась, я сделал целью своей жизни подарить ей улыбку. Мне хотелось заменить затравленность в ее глазах счастьем.
Блэйк смотрела в окно, и я приложил максимум усилий, чтобы не заставить ее повернуть голову в мою сторону. Она настолько была погружена в себя, что даже не подумала спросить, как я нашел ее. И хорошо, поскольку она вряд ли бы поверила, что я случайно заметил ее, проезжая по случайной улице в одном из крупнейших городов мира.
Но это все равно было лучше, чем сказать, что я ждал ее после прослушивания, потому что был настоящим одержимым ею сталкером.
Я включил какой-то трек Тейлор Свифт, чтобы разговорить Блэйк, и, конечно же, как только заиграла High Infidelity, – кстати, потрясающая песня, – Блэйк повернула голову в мою сторону.
– Я начинаю верить, что ты и правда хороший парень, – выпалила она, на ее щеках появился великолепный румянец, когда я удивленно взглянул на нее.
– Солнышко, кажется, ты близка к разгадке, – ухмыльнулся я, одарив ее улыбкой, от которой намокают все девушки.
Ее щеки стали пунцовыми.
Мне действительно казалось прекрасным то, что я, одержимый ею, последовал за ней в Лос-Анджелес, установил приложение для слежки на телефон и подбросил наркотики в машину ее парня. Все остальные вещи, которые были в мое плане на будущее, я тоже считал идеальными.
Через несколько минут мы наконец подъехали к пекарне, которую я нашел на второй день пребывания в Лос-Анджелесе, когда остро нуждался в своем традиционном полуночном брауни.
Фиалковые глаза уставились на меня с вопросом.
– Заметил, что сладкое всегда поднимает мне настроение, – поделился я, когда открывал дверцу машины.
Она задумалась: взгляд метнулся к соблазнительно лежащим на витрине угощениям.
– Только не тогда, когда зарабатываешь на жизнь тем, как выглядишь, – прошептала она с ноткой неуверенности в голосе.
Я демонстративно пробежался взглядом от кончиков пальцев на ее ногах до ангельского личика, Блэйк заерзала на его сиденье.
– Сладкое не может изменить совершенство, Блэйк. Оно только подсластит. – Застенчивая улыбка засияла на ее губах, и Блэйк внимательно посмотрела на меня, будто хотела убедиться, что я действительно хотел сказать именно это.
– Сладкое действительно звучит заманчиво, – наконец пробормотала она, и в глазах появилось что-то сильно похожее на обожание.
«Хорошая работа, Ари», – подумал я. Когда ты хорош, важно мысленно себя за это хвалить.
– Не двигайся, – быстро сказал я, когда увидел, как она потянулась открыть гребаную дверь. Странно ли, что я реально встревожился при мысли о том, что дам ей выйти самостоятельно?
Да.
Беспокоило ли меня это? Нет.
Я поспешил к двери и открыл ее, потянув Блэйк за руку чуть сильнее, чем нужно, поэтому она упала мне на грудь. А я пользовался любой возможностью прикоснуться к ней.
Маленькая уютная пекарня была спрятана в тихом уголке города. Когда мы вошли, на губах Блэйк появилась легкая улыбка, – она уловила аромат сладостей. Очевидно, у нее был хороший вкус, потому что здесь пахло бомбически.
Блэйк оглядела стеклянную витрину. В обычное время я бы тоже смотрел на витрину, но сейчас все мое внимание было приковано к Блэйк. Кажется, наблюдение за ней было единственным, чем я занимался в последнее время.
Ее глаза бегали от одного соблазнительно выглядящего лакомства к другому. Но, казалось, чем дольше она смотрела на них, тем сильнее было ее беспокойство. Меня пугало то, как она сомневалась в себе; она ведь была просто идеальна.
Почему она этого не видела?
Решив, что закажу, я наклонился над стеклянной стойкой и почти подпрыгнул, когда увидел, как пристально на меня смотрит продавщица, девушка-подросток.
Немного меньше зрительного контакта, большое спасибо.
– Она будет клубничный кекс, – заявил я, уверенный в своем выборе. Это было ее любимое лакомство в детстве.
Она выгнула бровь – в глазах читалось искреннее удивление.
– А что, если я хочу что-то другое?
Игривая улыбка тронула уголки моих губ.
– Ну, ты можешь есть все, что хочешь… но у меня просто хорошее предчувствие по поводу клубничного кекса.
Сейчас самое время рассказать ей, кто я на самом деле. Не знаю, почему я еще этого не сделал.
Может быть, это был бы простой способ вернуть ее.
Но если честно, я ничего не сказал, потому что боюсь, что она забыла обо мне.
Что восемь месяцев, проведенные в детском доме, навсегда исчезли из ее памяти.
Тогда как в моей голове они застряли навсегда.
Пока что я наслаждался нашим воссоединением, и делал все, чтобы она влюбилась в сегодняшнего Ари.
– Вообще-то я правда хочу клубничный кекс, – наконец прошептала она и нахмурилась, когда сотрудница начала упаковывать его в коробку. – Раньше он был моим любимым… Я не ела его с тех пор, как… – ее слова оборвались.
– С каких пор?
Она улыбнулась, но на этот раз в ее улыбке читалась тоска и грусть.
– С тех пор, как я была маленькой девочкой.
Я не стал больше на нее давить и заказал то же самое, – на случай, если Блэйк захочет еще, после того как она доест свое, – мы вернулись в машину.
Она снова погрузилась в свои мысли, пока мы не подъехали к въезду в район, где я снимал дом. Аренда стоила как почка, но из-за того, что у меня был контракт с командой на год, я не хотел вкладывать деньги в недвижимость. Она будет бесполезна, когда мы вернемся в Даллас в следующем году.
Акцент, конечно, на «мы».
Я был уверен, что смогу убедить Блэйк рассказом о преимуществах жизни в Далласе, которых было… На самом деле в жизни в Далласе были одни плюсы.
– Великолепно. Это твой дом? – спросила она с ноткой нервозности в голосе. Я не понимал, из-за чего Блэйк переживала, потому что выяснил из досье, что ее приемные родители были очень богаты, как родители в фильме «Богатенький Ричи». Она должна была привыкнуть к роскоши.
– Да, дом, милый дом. Не волнуйся, я не буду брать с тебя плату за вход, – хохотнул я, подмигнув.
Она прикусила губу и, наконец, немного расслабилась. Я припарковался на дорожке у дома. Блэйк даже улыбнулась, когда мы вышли из машины.