Министр внутренних дел начала царствования Александра III, покинувший этот пост после провала его предположений о созыве земского собора; предположений, клонящихся если не к конституции, то, по крайней мере, к созданию эмбриона ее, гр. Н.П.Игнатьев был в некоторых отношениях прямой противоположностью Палена. Умный, тонкий и весьма хитрый, он был, несомненно, выдающийся дипломат и оказал огромные услуги России в бытность посланником в Пекине, при заключении весьма выгодного для нас Айгунского догово-ра[160]. Не менее значительна была его деятельность в качестве русского посла в Константинополе, где он сумел поднять на необыкновенную высоту престиж русского имени, причем сам пользовался исключительным авторитетом и обаянием. К описываемому времени он, однако, почти совсем удалился от всяких государственных дел, предавшись на склоне дней самым разнообразным аферам, совершенно в конечном результате его разорившим. В прениях Совета он участвовал редко, причем определенностью своих заявлений не отличался.
Живым памятником старины являлся также П.П.Семенов-Тянь-Шанский, еще участвовавший, несмотря на свой возраст[161], в работах департаментов Совета. Бывший при подготовке реформы 19 февраля 1861 г. личным секретарем первого председателя редакционной комиссии Я.И.Ростовцева и принимавший до конца участие в работах этой комиссии, Семенов считал себя хранителем заветов творцов крестьянской реформы и с жаром отстаивал положения 19 февраля во всей их полноте. Земельная община с ее периодическими переделами была для него святыней, прикасаться к которой могли лишь враги России. Интересным Семенов был, однако, лишь вне стен Мариинского дворца, когда он в частной беседе рассказывал с каким-то особым благоговением об эпохе великой реформы и живыми красками рисовал личности ее творцов.
К деятелям прежнего времени несомненно принадлежал военный министр в течение всего царствования Александра III, П.С.Ванновский, хотя он и был на короткое время извлечен из архива назначением в 1901 г. министром народного просвещения. На этой должности Ванновский, как известно, ограничился провозглашением нелепой по существу, но оправдывавшейся характером предшествующей деятельности министерства, — «эры любви» в школьном деле. Военный по недоразумению, он был, однако, хорошим организатором военного хозяйства, с педагогикой имел мало общего, хотя некогда и работал в области военного образования.
Среди прежних деятелей упомяну в заключение еще про Е.А.Перетца, занимавшего некогда должность государственного секретаря. Типичный по наружности представитель чиновника-бюрократа времен Александра II с обязательными для того времени подстриженными бакенбардами и бритыми усами и подбородком, Перетц был прекрасным оратором. Речь его отличалась не только плавностью и тщательностью отделки, но неизменно заключала какие-либо отвлеченные принципы, изложенные не без притязания на ученость и, во всяком случае, на широкие государственные взгляды. Наравне с другими обломками старины выступал он, однако, редко.
Если перечисленные лица не принимали постоянного участия в занятиях Совета и вообще не оказывали на них сколько-нибудь существенного влияния, то все же их значение не было ими вполне утрачено, но проявлялось оно спорадически и притом вне их прямой компетенции в качестве членов Государственного совета. Значение их состояло в том, что они, наравне с некоторыми другими лицами, привлекались для более или менее келейного предварительного обсуждения каких-либо исключительно важных или особо острых вопросов. Происходило это всего чаще, когда кому-либо из министров нужно было либо провести меру, встречавшую возражения влиятельных кругов, либо — и это в особенности — когда необходимо было провалить какое-либо вдруг возникшее, более или менее стороннее предположение. Испрашивалось в таких случаях рассмотреть данный вопрос в специально образованном совещании. Вот в эти совещания вводились как иконы прежние заслуженные деятели, а затем министры опирались на их «испытанный государственный ум и опыт» для достижения своей цели. Нельзя, однако, сказать, что такие совещания собирались для проведения каких-либо личных взглядов, а тем более выгод. Они чаще всего обусловливались необходимостью парализовать какое-либо постороннее влияние и предотвратить крупную государственную ошибку или явно невыгодную для государства аферу. В таких случаях министры временно забывали свои взаимные нелады для дружного отпора дилетантским затеям или покушениям авантюристов на казенный сундук.
В подобное совещание был передан приведенный мною выше проект Сипягина. Приведу для примера и другой случай другого свойства, а именно дело о составленном инженером Балинским проекте сооружения метрополитена в Петербурге[162]. Проект этот был грандиозный — осуществление его требовало ни много ни мало как 380 миллионов рублей. О значительности этой суммы можно судить по тому, что заключавшиеся нами в ту эпоху государственные займы никогда не достигали такой суммы, не превышая обыкновенно 200 миллионов рублей. Между тем иностранные капиталисты, согласные финансировать это предприятие, желали получить правительственную гарантию, не помню, в каком размере про — центов на влагаемый в это дело ими капитал. Витте, разумеется, против этого восстал, но Балинский успел заручиться весьма солидными сторонниками, весьма разнообразного общественного положения. Его поддерживал состоявший с ним в дружеских отношениях Горемыкин, за него же усиленно ходатайствовала небезызвестная балерина Кшесинская. Через ее посред ство проект Балинского получил предварительное одобрение свыше, выраженное в весьма решительной резолюции. Добился каким-то образом Балинский и сочувствия Сипя-гина, бывшего в то время министром внутренних дел. Провалить это дело при таких условиях Витте единолично не решился и прибег к испытанному средству — образованию особого при Государственном совете совещания под председательством Сельского. Совещание это не замедлило дать определенно отрицательный отзыв на представленный ему проект, высказавшись, однако, за оплату Балинскому расходов по сос — тавлению проекта в размере, если память мне не изменяет, 100 тысяч рублей. Проект Балинского представлял, однако, по — видимому, значительные достоинства. Судить об этом можно в особенности по тому, что иностранные капиталисты, после отказа в гарантии, выразили согласие на осуществление проекта и без казенной гарантии, при условии предоставления им права беспошлинного ввоза необходимых для сооружения метрополитена материалов и частей, но Витте и это признал (уже впоследствии единолично) недопустимым.
Ближайшему и притом нередко весьма тщательному во всех их подробностях обсуждению подвергались законопроекты в департаментах Государственного совета. Среди членов, заседавших в департаментах, имелись специалисты по всем главнейшим отраслям государственного управления, и отказать им в добросовестном изучении проектов и стремлении изменить их к лучшему отнюдь нельзя. По вопросам финансовым и экономическим такими специалистами за взятый мною период считались В.В.Верховский, Н.В.Шидловский и Ф.Г.Тер-нер.
Верховский — талантливый, речистый и даже блестящий в своих репликах — не был, однако, серьезным экономистом и принадлежал к категории дилетантов, слишком легко все схватывающих, так сказать, на лету, чтобы дать себе труд углубиться в серьезное изучение предмета. Он был известен в Совете как ярый противник Витте и его финансовой политики. Выделился он в этом отношении в особенности при рассмотрении Советом проекта о введении в России золотой валюты. Невзирая на то что он занимал в то время лишь должность товарища главноуправляющего учреждениями императрицы Марии[163] — Протасова-Бахметьева — и собственно членом Государственного совета не состоял, ему тем не менее удалось, благодаря тому, что он постоянно заменял в Совете своего шефа, сплотить против проекта настолько значительную группу членов Совета, что Витте пришлось взять свой проект из Государственного совета и затем провести эту меру непосредственно Высочайшим указом. В последние годы описываемого мною времени Верховский уже значительно сдал и, хотя по-прежнему возражал почти против всех мер, предлагавшихся Министерством финансов, уже не имел прежней энергии и, во всяком случае, не был лидером оппозиции против Витте. Его выступления понемногу все больше приобретали характер выпадов, а не серьезной критики.
Значительно менее талантливый и тоже не обладавший серьезными познаниями в области экономики — насколько помнится, он вообще имел лишь домашнее образование — Н.В.Шидловский[164] отличался дотошностью и входил в тщательное рассмотрение всех подробностей проекта, вплоть до редакции его отдельных статей. Последнее объяснялось его прежней службой в Государственной канцелярии, где он был статс-секретарем одного из департаментов и благодаря этому близко знаком с законодательной техникой. Шидловский был также противником политики Витте, и представителям Министерства финансов в департаментах Совета приходилось постоянно вести с ним словесную полемику.
Более беспристрастным, можно сказать, бесстрастным участником прений по финансовым вопросам был Тернер. Бывший профессор Петербургского университета, перу кото — рого принадлежало несколько небезынтересных исследований по экономическим вопросам[165], Тернер стремился подвергать ученому анализу отражающиеся на народной жизни проекты экономического либо финансового характера. От науки он, однако, уже к этому времени несколько отстал и вообще заметно устарел, так что большого впечатления своими речами не производил и значительным влиянием не пользовался.