шение подавляющей части общества к Плеве было определенно и резко отрицательное.
По этому поводу не могу не указать еще на одну особенность Плеве, а именно на неумение его использовать то средство, которым пользуются решительно все правительства и которым умело пользовался Витте, а именно гласностью. Он поддерживал близкие отношения с такими органами печати, как «Московские ведомости» и «Гражданин», которые не толь — ко не пользовались влиянием в сколько-нибудь широких общественных кругах, а, наоборот, презирались. Поддержка этих органов только вредила общественному положению Плеве, вредила и тем мерам, которые он проводил. Даже такую благонамеренную газету, как «Новое время», всегда готовую помочь правительству, не сумел Плеве использовать в этом отношении.
Я вынужден признаться, что сам тоже вовсе не заботился об этой стороне дела. Центр тяжести в то время находился еще всецело в известных правительственных кругах, и мне думалось, что на них следует в особенности воздействовать, причем полагался и на то, что, когда местные люди ознакомятся с выработанными проектами, они поддержат и разовьют те заключающиеся в них правила, которые были направлены к созданию всесословной волости, с одной стороны, и к упразднению общины — с другой. Но я вполне сознавал, что с этим делом надо спешить, и поэтому прилагал все усилия к скорейшему окончательному завершению уже чисто технической части работы, а именно отпечатанию всего нужного количества экземпляров пространных трудов «редакционной комиссии», в существование которой каким-то странным образом, кстати сказать, сам уверовал.
В результате в половине января 1904 г. вся эта работа была закончена, а также составлена подробная программа порядка рассмотрения образованными уже к тому времени Высочайшим указом 8 января губернскими совещаниями посланных на их заключение проектов. Программа эта, имевшая в виду по возможности облегчить сложную работу губернских совещаний, а вместе с тем дать возможность впоследствии без особого труда составить свод их заключений, отнюдь не имела в виду в чем-либо стеснять свободу их суждений. Наоборот, в ней подчеркивалось желание получить определенные ответы на все принципиальные вопросы, связанные с пересмотром крестьянского законодательства, причем в препровожденных опросных листах было обеспечено особое место для выраженных в среде совещаний мнений как большинства, так и меньшинства, а равно особых мнений по вопросам, относящимся к такой постановке крестьянского дела, которая проектом не предусмотрена либо не предположена.
Одновременно мне рисовался и будущий ход дела, а именно я надеялся, что не далее осени 1904 г. заключения губернских совещаний поступят в министерство и что, следовательно, к началу 1905 г. возможно будет на их основании соответственно переработать проекты и представить их в Государственный совет. При этом предполагалось испросить согласие государя на образование в Государственном совете особой комиссии для рассмотрения представленных проектов, подобно тому как это было сделано в отношении нового уголовного уложении, что, разумеется, значительно бы ускорило ход дела и, быть может, привело бы его к окончанию в осеннюю сессию 1905 г.
Меня не смущало то обстоятельство, что в Высочайшем указе Сенату об образовании губернских совещаний для рассмотрения проектов новых узаконений о крестьянах было, между прочим, сказано: «Признали Мы необходимым сохранить за крестьянами сословный строй и неотчуждаемость крестьянских владений надельных земель». Сословный, крестьянский строй вовсе не препятствовал превращению волости во всесословную, что же касается закона о неотчуждаемости надельных земель[260], то хотя я и признавал его за вредивший и едва ли не более всего остального тормозивший слияние крестьян с другими сословиями, но хорошо знал, что об его отмене в то время, как, впрочем, и позднее до самой революции, не могло быть и речи. За сохранение этого закона в своем ослеплении стояли одинаково рьяно как все правительство, так и вся сколько-нибудь передовая общественность.
Правительство видело в этом законе обеспечение от внедрения в сельскую среду посторонних крестьянству элементов; общественность усматривала в нем охрану крестьян от их обезземеливания элементом капиталистическим, и в особенности мелкокапиталистическим. Кулак был тем жупелом, которого в особенности в то время пугалась наша сентиментальная, дряблая общественность.
Гораздо более смущало меня то обстоятельство, что в состав губернских совещаний вводились наряду с представителями дворянства, избранными собраниями предводителей и депутатов, члены от земства, приглашенные губернаторами в числе не менее одного на уезд. Такое различие, а в особенности сам факт включения в состав совещаний членов от земства не по их избранию, а по выбору губернаторов должен был сразу восстановить земскую среду против проектированных узаконений. Однако переубедить Плеве в этом отношении не было никакой возможности. Он сказал, что ему довольно опыта учрежденных в 1902 г. уездных сельскохозяйственных комитетов, составленных из лиц по выбору уездных предводителей, чтобы идти дальше по этому пути.
Единственно, чего я мог достигнуть, это согласия Плеве на определенное указание губернаторам, чтобы они не подбирали искусственно в земской среде лиц только правого направления, а приглашали бы наиболее видных земских деятелей независимо от их политических взглядов.
Отчасти с этой целью, но главным образом чтобы ввести губернаторов, имевших председательствовать в губернских совещаниях, в курс спорных вопросов, затрагиваемых узаконениями о крестьянах, я предложил созвать губернаторов в Петербург, разделив их на несколько очередей, с тем что бы здесь им можно было подробно разъяснить основную сущность проектов, а в особенности тот технический порядок, который необходимо было обеспечить для самой возможности использовать труды совещаний.
На это Плеве охотно согласился, и во второй половине января в Петербург съехались губернаторы первой очереди, если не ошибаюсь, числом около пятнадцати. На первом их собрании председательствовал Плеве, причем решительно заявил, что не должно быть и речи о подборе земских деятелей по их политическим убеждениям, что необходимо пригласить в особенности тех земцев, которые известны своим знанием крестьянского быта и крестьянских распорядков. Затем он предоставил мне слово, и я изложил сущность проектов, причем особенно подробно остановился на проекте положения о землепользовании крестьян, указав, что, в моем представлении, в нем заключается центр всего вопроса. Крестьяне, сказал я, чтобы быть полезными членами самоуправляющейся, хотя бы и сословной, единицы, должны быть прежде всего материально сами обеспечены. Этой обеспеченности крестьянину существующие земельные порядки не только не дают, но всецело ей препятствуют. Если не может быть речи о насильственном упразднении общины, то еще менее допустимо насильственное удержание в составе общины крестьян, желающих из нее выйти на экономический простор.
Далее Плеве предложил участвующим высказаться со своей стороны или предложить какие-либо вопросы, если они таковые имеют. Но здесь, увы, обнаружилась полная неподготовленность большинства прибывших губернаторов. Вопросы, которые они ставили, выказали это в полной мере, но в особенности отличился калужский губернатор Офросимов, про которого, впрочем, в Калуге говорили, что он глух умом, сердцем и ушами. Плеве, любивший ставить людей в неловкое положение, предложил ему какой-то вопрос, смысл которого Офросимов не расслышал и ответил поэтому нечто совершенно несообразное. Вообще среди прибывших тогда провинциальных администраторов на всех, а в том числе на Плеве, произвел наибольшее впечатление кн. С.Д.Урусов, бывший в то время губернатором в Кишиневе. Рассуждал он весьма толково, причем, однако, явно старался подладиться под тон министра. Не прошло тем не менее и двух лет, и кн. Урусов резко перекинулся в левый кадетский лагерь.
Дальнейшим съездам представителей губернской власти в Петербурге для ознакомления с основными взглядами министерства по крестьянскому вопросу не суждено было состояться. Не успели губернаторы, созванные в первую очередь, разъехаться по своим местам, как разразилась война с Японией, и пришлось вместо приглашения в Петербург намеченных во вторую группу губернаторов предложить находящимся в столице немедленно вернуться к местам их службы, дабы блюсти за производством последовавшей вследствие войны мобилизации запасных. При этом все остальные вопросы поневоле отошли на второй план, и собственно при Плеве пересмотр крестьянского законодательства, поскольку он производился в Министерстве внутренних дел, уже больше не двинулся ни на йоту.
Мне, однако, хотелось по возможности поддержать в тех кругах, которые могли оказать влияние на дальнейший ход этого вопроса, интерес к нему и пропагандировать в их среде то направление этого дела, которое казалось мне единственно правильным. В этих видах я воспользовался тем, что был участником так называемых экономических обедов, и предложил руководителям этих собраний сделать сообщение о произведенных в Министерстве внутренних дел работах по пересмотру крестьянского законодательства.
В те годы, о которых идет речь, когда общественная жизнь в столице была так мало развита, когда о публичном сообщении представителя правительственной власти о каких-либо предположенных реформах никому не могло и сниться, экономические обеды, происходившие обычно раз в месяц, а не то и реже и собиравшие от сорока до пятидесяти человек, представляли почти единственный общественный центр, могущий хоть сколько-нибудь, через посредство отдельных своих участников, влиять на принятие того или иного решения государственной властью.
За этими обедами собирались наиболее интересующиеся экономическими вопросами члены Государственного совета, которые и составляли основное ядро этих собраний; некоторые представители науки и научной публицистики, в том числе и принадлежащие к левому социалистическому лагерю, как, например, профессор Ходский, а также другие, более или менее известные лица. Постоянным секретарем этого кружка состоял гр. Ростовцев, председательствовали же по очереди наиболее видные участники обедов. Эти собрания в отдельном зале ресторана Донона состояли в том, что тотчас после скромного обеда один из участников делал сообщение по какому-либо злободневному, преимущественно экономическому, вопросу, за которым следовали прения. В общем в этой группе господствовало критическое отношение к экономической политике Витте, служившее, по-видимому, главным цементом, объединяющим участников этих собраний, и поэтому здесь подвергались обсуждению преимущественно мероприятия Министерства финансов как предположенные, так и уже осуществленные, последние — с точки зрения тех результатов, которые они порождали. В начале года неизменно обсуждался утвержденный государственный бюджет, причем докладчиком являлся П.Х.Шванебах. Приглашались иногда на эти обеды и лица, не принадлежавшие к постоянному составу их участников, преимущественно приезжие земцы.