[437][437] по образованию и погромщик по призванию» — в корне неверно. Даже Витте, в своих воспоминаниях отзывающийся весьма нелестно о Д.Ф.Трепове, отрицает, что он был охотником до погромов и вообще до дикого насилия[438]. Я скажу, что он не был и вахмистром. Образование его было действительно немногим большее, нежели у вахмистра, но отличительными для вахмистра свойствами — прямолинейностью и тонким пониманием своих прав и обязанностей — он вовсе не отличался. Наоборот, он постоянно хотел достигнуть преследуемой цели и осуществить возложенные на него обязанности не обыкновенным рутинным, единственно доступным для преобладающего числа людей способом, а какими-то особыми, сложными и новыми путями. Не считался он при этом ни с какими установленными порядками и даже законами. Последнее развилось у него, несомненно, в бытность его обер-полицмейстером в Москве, где под всесильной защитой великого князя Сергея Александровича, занимавшего должность генерал-губернатора, он привык не считаться ни с чем и ни с кем и столь же свободно нарушать права частных лиц, сколь игнорировать распоряжения, исходящие из центрального управления Министерства внутренних дел.
Иной человек был В.Ф.Трепов, бывший в описываемое время сенатором 1-го (административного) департамента, а перед тем таврическим губернатором.
Немногим более образованный[439], нежели Д.Ф., совершенно не склонный к отвлеченным рассуждениям, он отличался большим природным здравым смыслом, практической сметкой и деловитостью при железном характере и исключительной напористости в достижении преследуемой цели. Столь же убежденный консерватор и, разумеется, монархист, как и брат его, он все же видел в монархии не самоцель, а служебное начало для блага родины. При этом он вполне понимал, что сохранить единодержавный строй, разрушив те основы, на которых он зиждется, невозможно. Такой основой, в представлении В.Ф.Трепова, был существовавший в России сословный строй, правда, с каждым днем все более разрушавшийся и на деле во многих отношениях проявлявшийся лишь в различных, разбросанных в 16 томах Свода законов постановлениях, но все же сохранивший свою внешнюю видимость. Вследствие этого, когда Витте пустился в крикливую критику порядка вещей в империи и провозгласил необходимость слияния крестьян с прочими сословиями, В.Ф.Трепов вполне примкнул к стремлениям Горемыкина окончательно сломить шею Витте и, но возможности, захватить разрешение крестьянского вопроса в свои руки.
В результате получилось то, что сокровенным центром борьбы с Витте явилась квартира Горемыкина. Здесь, в тесном кружке, к которому присоединился Кривошеин, осуждались все действия Витте и обсуждались способы его устранения. Центр этот просуществовал довольно долго, а именно до весны 1906 г., т. е. до увольнения Витте от должности председателя Совета министров и назначения на его место Горемыкина. Действовал этот кружок через Д.Ф.Трепова, причем впоследствии тут составлялись особые записки, предназначенные для государя, а в некоторых случаях имеющие целью вразумить лишь самого Д.Ф.Трепова.
Действительно, хотя В.Ф.Трепов и имел влияние на своего младшего брата, но далеко не безграничное. Последний, как большинство слабовольных людей, боялся чужого влияния и, когда подозревал, что им хотят управлять, проявлял значительное упрямство. Подходить к нему надо было умеючи, оберегая его самолюбие и отнюдь не действуя на него нахрапом. Между тем В.Ф.Трепов, по свойствам своего горячего темперамента и несдержанного характера, не был способен на дипломатические подходы, в особенности к родному, да притом еще младшему, брату. Надо было дополнить непосредственное воздействие на Д.Ф. еще чем-либо иным. Вот в таких-то случаях и прибегали к особым запискам, написанным академически и в мягких тонах. Для составления этих записок был привлечен Кривошеиным Н.В.Плеве — человек определенно тупой, но хорошо владеющий пером и умеющий излагать и даже развивать чужие мысли. Но это было уже несколько позднее, а именно во время премьерства Витте, когда Д.Ф.Трепов состоял дворцовым комендантом и имел, следовательно, возможность ежедневно видеть государя.
В описываемое время центр этот только что образовался, но тем не менее весьма скоро добился существенного успеха. Руководимый хитроумным Улиссом — Горемыкиным, он сумел использовать усиливавшееся у государя недоверие к Витте, когда последний пустился в своеобразное исполнение предначертаний указа 12 декабря 1904 г., чтобы окончательно его свалить. Началось это с того, что Горемыкин принялся в сельскохозяйственном совещании уличать Витте в непоследовательности и в том, что он ныне усиленно порицает те самые меры правительства, которые он же сам в свое время защищал и проводил. Вопрос шел об отмене в законодательном порядке в 1895 г. статьи 165 положения о выкупе надельных земель, в силу которой каждый крестьянин-общинник имел право приобрести в личную собственность состоящий в его пользовании участок надельной земли путем досрочного взноса всей причитающейся за этот участок выкупной суммы. Так как отмена этой статьи служила главным препятствием к постепенному разрушению общины, то тем самым оказалось, что инициаторы этой меры в высшей степени содействовали закреплению у нас общины. Горемыкин между тем заявил, что всего решительнее высказывался за эту меру и горячо защищал ее перед Государственным советом при ее прохождении там не кто иной, как С.Ю.Витте, ныне высказывающийся за уничтожение общины.
Витте, весьма не любивший, чтобы его уличали в непоследовательности, а в особенности в совершении им каких- либо ошибок, отвечал с явной запальчивостью и наотрез отрицал утверждения Горемыкина. Не уверен, но мне кажется, что именно в пылу этого спора Витте и сказал ту фразу, которая и должна была его погубить. «Не пройдет и года, — пророчески заявил он, — как мы в этом или в каком-либо ином зале будем говорить о переделе частновладельческой земли».
Витте в данном случае проявил политическую прозорливость: в феврале 1906 г. Совет министров под его же председательством действительно обсуждал вопрос о принудительном в пользу крестьян отчуждении частновладельческих земель, но в то время прозорливость эта оказалась для него роковой. Не прошло и недели, как сельскохозяйственное совещание было Высочайшим указом закрыто и одновременно учреждено новое совещание об укреплении крестьянского землевладения под председательством Горемыкина. В данном на имя Горемыкина рескрипте[440] целью этого совещания было поставлено расширение крестьянского землевладения «при непременном условии охранения частного землевладения от всяких на него посягательств» и затем скорейшее отграничение крестьянских земель, «дабы вящим образом утвердить в народном сознании убеждение в неприкосновенности всякой частной собственности».
Помешенные в рескрипте фразы, конечно, не были ответом на слова Витте. Включены они были вследствие происшедших в начале апреля, т. е. недели за три до закрытия сельскохозяйственного совещания, аграрных беспорядков, охвативших довольно широкий район. Беспорядки эти были вызваны, как все подобные беспорядки, социал-революционной пропагандой, не прекращавшейся со времени первых аграрных волнений, происшедших в апреле 1902 г. в Полтавской и Харьковской губерниях. Особенно усилилась эта пропаганда с началом Японской войны, причем приобрела по мере испытываемых нами неудач все более благоприятную почву.
Казалось бы, два эти явления — неудачная война и успех проповеди насильственного отобрания крестьянами земли у помещиков — не имели ничего общего; между тем внутренняя психологическая связь между ними несомненно была. Тут действовали две причины различного порядка: возраставшее среди крестьян общее недовольство, порождаемое преимущественно призывом на войну запасных, и падение в народном представлении престижа государственной власти — неизбежное последствие поражений на поле битвы.
Как бы то ни было, Горемыкин торжествовал: после более пятилетнего вынужденного отдыха он вновь возвращался к активной деятельности, причем одновременно выбивал из седла, на которое рассчитывал сам сесть виновника этого отдыха — Витте.
Не могу не рассказать здесь небольшой сценки, происшедшей на последнем заседании сельскохозяйственного совещания, характерной как для общих условий того времени, так и для главного участника — Горемыкина.
Заседание это, как всегда вечернее, происходило в тот момент, когда юридически сельскохозяйственное совещание уже перестало существовать. Утром этого самого дня —30 марта 1905 г. — были подписаны государем акты об его закрытии и об учреждении нового совещания, причем рескрипт Горемыкину уже был ему доставлен.
Обстоятельство это не помешало Горемыкину не только появиться на этом заседании, но еще принести с собою документы, уличающие Витте в том, что он в 1895 г. поддерживал меры, фактически закреплявшие на неопределенное время существование земельной общины.
Как сейчас вижу входящую в зал заседания уже в то время слегка согбенную фигуру Горемыкина с непосредственно следующим за ним курьером, несущим два толстых фолианта: то были два дела Государственного совета, заключавшие бумаги и документы, касающиеся рассмотрения в 1895 г. вопроса об отмене упомянутой мною статьи 165 положения о выкупе надельных земель. Усевшись на своем обычном месте, Горемыкин с невозмутимо спокойным видом раскрыл положенные перед ним дела Государственного совета на заранее закладками отмеченных им местах, а по открытии заседания тотчас попросил слова. Разглаживая привычным жестом свои длинные пышные бакенбарды, принялся он за чтение высказанных Витте за девять лет перед тем доводов в пользу закрепления общинного землепользования вплоть до истечения срока выкупной операции. Доводы эти были, впрочем, исключительно фискального свойства и не касались существа вопроса