д ней внезапно предстал человек, с которым её связывает любовь и доверие.
Аскью ещё раз быстро оборачивается на дверь и переводит взгляд на Тюдора. Тот глазами отвечает на его невысказанный вопрос.
— Никто не входил?
— Ни одна живая душа.
Они застывают, уставившись друг на друга. Затем Аскью поглядывает на Ребекку:
— Припадок. Попытайся её опамятовать.
Тюдор приближается к оцепеневшей женщине, но останавливается на некотором расстоянии и, протянув руку, с опаской, точно прикасается к змее или свирепому хищнику, трясёт её за плечо. Ребекка по-прежнему не сводит глаз с двери.
— Крепче, крепче тряси. Небось не укусит.
Тюдор заходит ей за спину, отодвигает стоящий позади неё стул и берёт женщину за плечи. Ребекка остаётся безучастна, но он продолжает её тормошить, и вдруг она глухо вскрикивает, точно от боли. И даже не от боли, а как бы от осознания нестерпимой утраты. Просто удивительно, как этот вскрик напоминает рвущийся из глубины души вздох, которым венчается сближение мужчины и женщины. Ребекка медленно обводит глазами комнату. Увидев, что Аскью всё стоит перед ней по другую сторону стола, она тут же закрывает глаза и роняет голову на грудь.
— Посади её.
Тюдор подвигает ей стул:
— Извольте присесть, сударыня. Всё уже прошло.
Ребекка безвольно опускается на стул и клонит голову ниже. Закрыв лицо руками, начинает всхлипывать — смущённо, как бы стыдится своего срыва. Аскью подаётся вперёд и упирается руками в стол.
— Что это было? Что вы там такое увидели?
Вместо ответа женщина всхлипывает ещё громче.
— Воды. Подай ей воды.
— Не надо, сударь, не будем её трогать. Это как при нервической горячке. Сейчас отойдёт.
Аскью снова окидывает взглядом плачущую женщину и решительно подходит к закрытой двери. Пробует открыть, но дверь не поддаётся. Аскью с растущим раздражением дёргает ещё и ещё. Бесполезно: дверь заперта. Стряпчий теперь уже не спеша возвращается к окну и выглядывает на улицу. Смотрит и ничего не видит. В глубине души, где рассудок бессилен, Аскью потрясён не меньше самой Ребекки — правда, ни за что не хочет в этом признаться. Он не оглядывается, даже когда женщина, отбросив смущение, разражается пронзительными рыданиями, сотрясающими тело, надрывающими душу. Но вот всхлипы раздаются всё реже и реже, и лишь тогда он наконец оборачивается. Писцу удалось-таки напоить женщину водой, и теперь он стоит, положив руку ей на плечо. Но Ребекка по-прежнему не поднимает голову. Помедлив немного, стряпчий идёт к своему стулу, испытующе поглядывая на понурую фигуру, и взмахом руки отсылает Тюдора на место.
— Совершенно ли вы пришли в память, сударыня?
Женщина кивает склонённой головой.
— Можно продолжать?
Женщина опять кивает.
— Так что же это на вас напало?
Женщина качает головой.
— Отчего вы так вперились в эту дверь?
Только тут женщина, не поднимая головы, подаёт голос:
— Оттого, что я там нечто увидала.
— Да когда там ничего не было! Что молчите? Извольте, я вам всё прощу — и ваши громовые проповеди, и дерзости, и поносные слова обо мне. Расскажите лишь, что вы видели.
Стряпчий складывает руки на груди и ждёт ответа. Всё напрасно.
— Или вам стыдно того, что вы увидели?
Ребекка выпрямляется, поднимает на него глаза и вновь кладёт руки на колени. На её лице проступает скупая и всё же отчётливая улыбка. Аскью потрясён. Эта улыбка запомнится ему надолго.
— Мне не стыдно.
— Отчего вы улыбаетесь?
Женщина продолжает молча улыбаться, словно эта улыбка и есть ответ на вопрос.
— То был человек?
— Да.
— Житель этого света?
— Нет.
— Тот, кого почитаете вы Господом нашим, Спасителем?
— Нет.
— Особа, именуемая вами Святой Матерью Премудростью?
— Нет.
— Да полно, сударыня, скрытничать! Вы глядели так, точно кто-то вошёл в комнату и стоит позади. Верно? Признавайтесь же, кто это был?
Загадочная улыбка придаёт лицу женщины неуловимое выражение. Ребекка будто лишь теперь вспомнила, где она находится, узнала в собеседнике своего врага. Однако при дальнейшем допросе перед стряпчим уже другая Ребекка. Всякому ясно, что ей не победить — ни в этом историческом настоящем, ни в будущем. Всякому — но не ей.
О: Тот, кого вы ищете.
В: Его Милость? Вы положительно утверждаете, что видели Его Милость стоящим в этой самой комнате?
О: Всё равно не поверишь.
В: С каким выражением он смотрел?
О: Как мой друг.
В: Какое на нём было платье? То ли, в коем он ехал в Девоншир, или как в вашем мечтании?
О: Какое он носил в Вечном Июне.
В: Вошёл ли он, открыв и затворив за собой дверь?
О: Нет.
В: Так, стало быть, он пришёл как призрак, как тень, не препятствуемый ничем, что непроницаемо для обыкновенной плоти?
О: Он пришёл.
В: Говорил ли он?
О: Ему нет нужды в словах.
В: И вы не удивились такому его явлению? Ну же, сударыня, отвечайте. А может быть так, что вы уже имели с ним такого рода встречи после первого мая? Не так ли? Отвечайте: так или нет? Правду ли вы показывали, когда я при начале допроса спросил вас, не имели ли вы с ним после того дня каких-либо сношений? Может, было не так, как вы показали?
О: Всё равно не поверишь.
В: Это не ответ. Ну, виделись вы с ним или не виделись? Пусть не так, как нынче, пусть хоть как-нибудь, чтобы можно было сказать: «Да, я с ним видалась».
О: Он теперь мой друг.
В: Иными словами, виделись?
О: Я знаю, что он пребывает близ меня.
В: То бишь, как сказал бы человек не столь затейливый, вы чувствовали близ себя веяние его духа?
О: Совсем близко.
В: Но видали ли вы его, как нынче, — словно бы во плоти?
О: Что есть плоть?
В: Не бесите меня. Вам ли не знать, что есть плоть.
О: Я видала его не во плоти мира сего, а как он есть сейчас.
В: При тех оказиях, когда вы чувствовали близ себя дух Его Милости, не бывало ли, чтобы он к вам обращался?
О: Не словами. Духом.
В: И что же духом? Велел он вам: «Делай то-то и то-то, верь так-то и так-то»?
О: В душе.
В: Вашей душе указывают, как поступать и как верить?
О: Указывают, что она поступает и верит правильно.
В: А не было ли случая, чтобы дух Его Милости — или как это у вас зовётся — рассказал о себе, открыл, где пребывает его тело?
О: Не говорил. Нужды нет.
В: Вы не сомневаетесь, что оно теперь в этом вашем Вечном Июне?
О: Да.
В: Не сообщали вы об этих беседах кому-либо ещё, всё равно хоть мужу, хоть родителям, хоть друзьям или единоверцам?
О: Нет.
В: И никто не может свидетельствовать, что вы имели таковые видения, духовные беседы или как вы их там именуете?
О: Никто, кроме как сам он и Господь наш Иисус Христос.
В: Часто ли вы их имели, считая от первого мая? Да не качайте вы, сударыня, головой. С меня довольно будет и общего понятия. Много раз или нет?
О: Всякий раз, когда у меня есть надобность.
В: Часто или редко?
О: Сперва случалось часто.
В: И чем дальше, тем реже?
О: Да.
В: У ваших единоверцев есть обычай объявлять свои видения в ваших собраниях, сим удостоверяя силу своей веры, не так ли? Отчего же вы, сударыня, об этом ничего не доводили?
О: Это явление такого рода, что они не поверят.
В: Разве не сказывали вы, что Его Милость — человек духа Христова? Неужто им этого мало?
О: Он пока что незрим: время не пришло.
В: И открой вы им, что приключилось в апреле, они и тогда его не признают? Не поймут, за что вы его так возвеличили? Или ваши товарищи не имеют в себе столько прозорливости, сколько вы?
О: Я видала его в наших собраниях, ясно видала. А братья и сёстры никого не заметили. Являться перед всеми он пока не желает.
В: А придёт время — вы их уведомите?
О: Они сами уведомятся.
В: От кого же, если не от вас?
О: Правду не спрячешь. Все увидят. Выключая тех, кто осуждён.
В: «Осуждён»! Выговариваешь так, точно это слово тебе лакомо как кошке сливки. Разве по-христиански это — то и дело радоваться чужой погибели?
О: Я не радуюсь. Радоваться в этом мире всё больше достаётся тебе и подобным тебе. Знай радуетесь, что ничего вокруг не переменить, что ты со своей братией для тех, кто ниже вас, учинили на земле ад страшнее ада загробного. А вот я предложу тебе простой вопрос: это по-христиански? Известное дело, я женщина неучёная, а ты хитроумный законник. Так как же ты со своим законом ответишь на этот простой вопрос? Знаешь ведь, что это правда. Растолкуй же мне, почему так, какое тому есть оправдание.
В: По заслугам и награда. Так устроен свет.
О: А кто богаче, тому и награда богаче. Подлинно, что свет так устроен, да только не Божиим произволением, а произволением богачей.
В: Не будь на то Божиего произволения, Он бы не попустил.
О: Нынче попускает, а завтра, глядишь, и не попустит. Вольно тебе перетолковывать Его долготерпение в своё оправдание.
В: А вам, сударыня, Его гнев в отмщение за вашу обиду.
О: Милость Его — что заёмный грош. Придёт срок — с должников спросится, и горе тому, кто не сумеет расплатиться. И будет их участь такой страшной, чтобы другим неповадно. И обратится всё в прах и пепел, и воспылает пламя, какое было мне явлено.
В: Удержитесь вы пророчествовать. Вы толкуете о делах грядущего как о вещах уже совершающихся, и от этого речи ваши скорее показывают ваши нетерпеливые упования, нежели чем то, что произойдёт в действительности. Делаю вам прежний вопрос: каким способом мыслите вы переменить этот мир?