- Звала. Почему вы позволили Буденному прорвать фронт и теперь бежите со своим войском, аж пятки сверкают?
- Проше, пане, я не виноват. Мне Врангель не помогает.
- Как так? Почему? Позвать сюда Врангеля!
Смех среди зрителей возрастал с каждой минутой, но когда на сцене появился Врангель с кривой саблей, в волосатой бурке и красноармейской фуражке, надетой задом наперед, взорвался хохот. Махметка в роли барона Врангеля путался в словах, не знал, куда идти, и старался во всем подражать Леньке. Он тоже козырнул, звякнул шпорами и обратился к Буржуазии.
- Явился, госпожа-мадама, по вашему приказанию!
- Явился не запылился, - проворчала Буржуазия. - Почему пану Пилсудскому не помогаешь?
Повар Антоныч, сидевший на корточках под бричкой, злодейским шепотом подсказывал Махметке слова. Но тот вошел в роль и не хотел слушать суфлера, говорил, что в голову взбредет.
- Зачем Пилсудский на меня брешет? Он сам, зараза, хочет заключить мир с большевиками.
- Кто зараза? - обиделся Пилсудский, хотя по пьесе ему полагалось говорить другое. Но разве вспомнишь нужные слова в этакой суматохе? А тут еще ус оторвался, и пришлось его рукой придерживать, чтобы не упал. - Ты сам баронская морда и последний буржуй! Вот я тебя сейчас...
- Я сам тебя зарубаю! - не сдавался Махметка-Врангель.
Хохот стоял такой, что артистов не было слышно. Отовсюду кричали:
- Бей его! Лупи Врангеля!
На сцене началась потасовка, не предусмотренная действием пьесы. Пилсудский вцепился в волосы Врангелю. Врангель тянул Буржуазию за юбку, и, когда стащил, под ней обнаружились галифе. В это время на сцену выбежал красноармеец с длинной красной пикой. Под смех зрителей он стал колоть ею то одного, то другого. Буржуазия подняла руки и бросилась бежать, но, запутавшись в юбке, упала. Врангель ползал на четвереньках. Сергей задергивал занавес, а он, зацепившись, не поддавался. Хохот стоял такой, что листья на деревьях дрожали.
Спектакль понравился бойцам. Все оглушительно хлопали в ладоши, кричали: «Браво!», «Бис!» Никто не расходился.
Тогда Хватаймуха, не успевший снять одежду служанки, вышел на край повозки-сцены и объявил:
- Концерт продолжается. Сейчас Сергей Калуга прочтет стихи, которые сочинил сам, то есть выдумал из своей головы.
Прежде чем читать, Сергей поклонился направо и налево, откашлялся и объяснил:
- Стих называется: «Когда на пирах у тиранов». Это про наших отцов, которых угнетал царь:
Когда на пирах у тиранов
Столы заливались вином,
Сочились солдатские раны,
Мы гибли под вражьим огнем.
Под старой походной шинелью
Мы мерзли в окопах зимой...
Без ласки и помощи братской
Мы шли, позабытые, в бой.
Тишина стояла такая, что слышен был шорох листвы.
По воле преступных тиранов
Народ отдавал сыновей
Во имя нелепых обманов,
В защиту буржуйских рублей.
После концерта красноармейцы окружили артистов, рассматривали их как диковину, угощали махоркой.
- Молодцы буденновцы!
Позднее Сергей сказал Леньке:
- Теперь понял, как надо агитировать? То-то же!.. Не робей, воробей!..
5
Слишком мало дней было отпущено для формирования Второй Конной армии. Не успели по-настоящему развернуться учения, как надо было выступать. Штаб Юго-Западного фронта торопил: Врангель наглел день ото дня. Его отлично обученная кавалерия разбивала слабо вооруженные, измотанные непрерывными боями стрелковые части Тринадцатой армии. Шестая находилась на Правобережье Днепра, к районе Борислава - Каменки. Эту армию отделяла от врангелевских позиций широкая, с необъятными плавнями река. Поэтому вся надежда возлагалась на Вторую Конную: именно ей предстояло вырвать у противника инициативу.
Что и говорить: задача была непомерно трудная. По-прежнему недоставало лошадей, а те, что имелись, нуждались в отдыхе и лечении. Почти у трети кавалеристов не было настоящих седел, приходилось приспосабливать обрывки ковров, мешки с сеном. Были сформированы четыре конно-артиллерийских дивизиона, по три батареи в каждом. Но не хватало снарядов.
Лишь одно вселяло надежду на успех и радовало - заметно возрос революционный порыв бойцов. Красноармейцы подтянулись, и во всех частях восстановился наступательный дух.
Примером для всех была дивизия имени Блинова. Это она еще в июне, когда генерал Слащев только высадился в Северной Таврии и пошел на Мелитополь, стремительным ударом разгромила штаб белогвардейской части и захватила в плен генерала Ревишина. Тогда кавалеристы хорошо приоделись за счет противника в новое английское обмундирование. Хотели даже послать Врангелю «благодарность» за снабжение. Но тут случилась беда с корпусом Жлобы. И лишь одной дивизии имени Блинова удалось тогда избежать поражения. Теперь бойцы-блиновцы хорошенько отдохнули и готовы были к новым боям.
В один из ясных дней над Волновахой появился вражеский аэроплан-разведчик.
- Барон летит! Ло-жись!..
Бойцы схватили винтовки и, лежа на спине, открыли такую пальбу, что летчик почел за благо удалиться. Городовиков пристроил станковый пулемет на селянской бричке и сам вел огонь по врангелевскому разведчику.
Наконец красноармейцам были розданы боевые патроны, каждому по тридцать штук. Все стало ясно: скоро в поход.
В тот день ученья не прекращались. Люди и кони устали так, что едва держались на ногах. И все-таки вечером бойцы собрались у костра. Пришли те, кто любил песню и задорную пляску. Гармонист растянул мехи, и со всех концов села заспешили девчата, угощали бойцов ароматными жареными семечками, кружились в вальсе.
- А ну, Махметка, покажи, как пляшут буденновцы, - подзадорил товарища Сергей.
Махметка станцевал по-татарски, и все дружно захлопали ему.
Стали выходить в круг другие плясуны. Русские отбивали камаринского или барыню, украинцы - гопака, белорусы радовали крыжачком, латыши, поляки, башкиры показывали свои народные танцы. Но вот кто-то крикнул:
- А ну давай яблочко!
Цимбаленко снял тяжелую папаху, хватил ею оземь и пошел выделывать кренделя.
Ему на смену вышел сам командарм. Отовсюду сбегались красноармейцы, оживленно переговаривались.
- Что за шум?
- Командующий коленца откалывает, будь здоров!
Лихо, по-казачьи плясал Ока Иванович. Загорелось сердце у Прошки. Вот когда он докажет командарму, как на вербе груши растут! Не успел Ока Иванович пройти круг вприсядку, как Прошка развел руками толпу и козырем пошел по кругу, подсвистывая сам себе, прищелкивая пальцами, подмигивая девчатам.
Когда кончилась пляска, Городовиков, смеясь, вытер платком лоб и сказал Жлобе:
- Будем считать - ничья. Твои хлопцы удалые, и мои не подкачали. Теперь мы одна семья. Родилась младшая сестра Первой Конной. Как ты думаешь, родилась или нет?
- Бои покажут.
- А я считаю, что родилась, и будет она непобедимой.
- Хай будет так, - согласился Жлоба с улыбкой.
На западе догорала багряная заря. Бойцы расходились по домам и палаткам. Брели не спеша, предвкушая блаженный отдых кто на пушистом сене, кто на свежей траве, пахнущей чабрецом. Но не успели бойцы забыться в сладком сне, как запели сигнальные трубы.
Тревогу трубят, скорей седлай коня,
Но без суеты, оружие оправь, себя осмотри,
Тихо на сборное место веди коня.
Стой смирно и приказа жди!
Артиллеристы запрягали коней, шоферы заводили броневики, во все концы скакали вестовые, выезжали строиться всадники.
В эту ночь Вторая Конная выступила на фронт.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВСАДНИКИ-ДРУГИ
Глава седьмая. КРЕМЛЕВСКИЕ КУРСАНТЫ
В ответ усмехнулся
Палач-генерал:
«Спасибо за вашу работу!
Вы землю просили -
Я землю вам дал,
А волю на небе найдете».
1
Рано утром эскадрон входил в Гуляй-Поле. Разведка еще раньше донесла, что махновская столица занята бригадой красных курсантов, прибывших на фронт из Москвы и Петрограда. Конники невольно подтянулись, подравняли ряды: о курсантах говорили, что они бесстрашны, все до одного коммунисты и что в Москве охраняли правительственные учреждения и квартиру Ленина.
Окраина Гуляй-Поля встретила всадников тишиной, белыми хатками, утонувшими в садах по самые крыши. За глиняными загатами пестрели красные мальвы, выглядывали золотые круги подсолнухов.
В этот ранний час улицы села казались пустынными. Но так лишь казалось. Жители настороженно глядели сквозь щели в заборах: одни с ненавистью, другие с любопытством и радостью. Но они боялись, как бы соседи не донесли махновцам об их сочувствии Красной Армии.
Девчата прихорашивались, им не терпелось показаться на улице, да строг был запрет родительский.
Но вот грянула песня. Ее затянул Павло Байда:
Засвистали козаченьки
В поход с полуночи,
Заплакала Марусенька
Свои кари очи...
Какое сердце не забьется от дружной песни с лихим пересвистом!
Первыми высыпали мальчишки в холщовых рубахах, в залатанных штанишках: гуляй-польская голытьба. Одна за другой выходили девчата. На ходу рвали цветы, дарили бойцам. А когда матери увидели своих детей в седлах у кавалеристов, тоже заулыбались. Кто-то из мальчишек кинул яблоко, и Махметка на лету подхватил его на конец сабли, чем вызвал бурю восторгов.
В центре Гуляй-Поля большинство домов каменные. Улицы, как и в городе, пересекают одна другую. Центральная обсажена молодыми акациями и топольками.
Эскадрон сделал привал в сквере, где уже расположились курсанты.
Ленька привязал Валетку к стволу тенистой акации: здесь коню было прохладней. Гуляй-польские ребятишки наперегонки носили в ведрах колодезную воду, поили коней.
Курсанты разбили на площади временный спортивный городок. Тут шли учения: одни маршировали, другие практиковались штыковому бою.
Неподалеку рослый курсант, сбросив гимнастерку, упражнялся на перекладине. Легко и ловко он вертелся на согнутой коленке, взлетал над перекладиной, потом сел на ней, отдыхая.