- Не шуми, казачок. Снимай саблю...
Тачанки были захвачены.
В штабе события разворачивались своим порядком. Часовой хотел было загородить вход незнакомому полковнику, но в последний момент растерялся и пропустил.
Сразу же за входной дверью шла длинная застекленная веранда. Папаша рывком открыл дверь. Разведчики шагнули через порог.
- Руки вверх!
Туркул успел выхватить револьвер, но Папаша выстрелил первым. Офицер упал. Рыжий бульдог бросился на Прошку, норовя вцепиться ему зубами в горло, но разведчик ухватил собаку за ошейник и вышвырнул в окно.
Штабс-капитан дал себя обезоружить и покорно выполнял все приказания. Лицо у него побледнело, но он казался спокойным.
В штабе разведчики забрали документы, обрезали провода и, усадив в автомобиль двоих пленных офицеров, из которых первый так и не приходил в чувство, покинули село.
Едва успели отъехать на две версты, как в Белоцерковку вступили основные силы врангелевцев с броневиками.
Белые поняли, что произошло в селе, и полковник Шахназаров приказал поднять в воздух аэроплан, который стоял в поле за околицей и не был замечен красными. Железная птица взревела мотором и понеслась в степь догонять красных разведчиков. Врангелевская конница, наскоро напоив лошадей, тоже пустилась в погоню.
Вскоре над красными разведчиками появился аэроплан. Стрекоча пропеллером, он промчался над головами бойцов, распугав коней. Даже в ушах зазвенело от его оглушающего рева. Сразу же упало несколько коней, аэроплан расстрелял колонну из пулемета. Двух коней пристрелили, чтобы не мучились. Третья лошадь прихрамывала и уже не годилась под седло. Ее привязали к тачанке, а хозяин сел на казачью лошадь - их много было взято в Белоцерковке.
Между тем аэроплан снова стал разворачиваться, готовясь к новой атаке. Кое-кто из разведчиков, забыв об опасности, с удивлением и любопытством смотрел на аэроплан. Многие первый раз видели в глаза этакое чудо - летит в небе какая-то чертовщина, связанная тросами, и ничем ее не достанешь. Летчик в кожаном шлеме с огромными глазищами был виден почти по пояс.
- Ну что рты разинули? - послышался голос командира. - Открыть огонь!
Разведчики сняли карабины и, сидя на танцующих конях, стали палить по аэроплану. А он коршуном кинулся на колонну и осыпал конников ливнем пуль. Разорвалась бомба.
Лошади отпрянули, и всадники не могли их сдержать. У Шайтана лопнула подпруга, седло съехало набок вместе о всадником. Махметка еле выдернул ногу из-под упавшего коня. Сердитый от боли, он вгорячах подхватил камень и запустил им вслед аэроплану. Петро Хватаймуха засмеялся:
- Жалко, не попал, а то бы добру шишку на лбу у летчика набил.
Аэроплан заходил для атаки третий раз. Папаша велел остановить автомобиль.
- А ну, хлопцы, дайте-ка мне пару кавунов, тех самых, что под сиденьем спрятаны. Зараз мы этому «французу» покажем.
Он навел пушку в небо, выстрелил, но не попал.
Аэроплан обдал всех ветром, ранил еще одного коня. И как ни в чем не бывало, разворачиваясь, накренился на левое крыло. И тогда Папаша угодил в него вторым «снарядом». В первую минуту он сам не поверил, что попал в цель, и с удивлением смотрел, как полетел к земле носом врангелевский летун. Мотор с кабиной летчика, кувыркаясь, падал отдельно и шлепнулся на землю, объятый пламенем.
Далеко на горизонте заклубилась пыль. Это мчались в погоню враги. Но до своих было уже близко, и красные конники пришпорили лошадей.
5
Допрашивали пленных офицеров в штабе полка. Первым привели Каретникова. Военком армии Макошин сидел поодаль и не вмешивался в допрос.
Офицер вел себя покорно, сидел на табуретке, вежливо сложив руки на коленях, на вопросы отвечал охотно. Макошин, наблюдая за пленным, не мог разгадать: искренне отвечает он или хитрит, чтобы усыпить бдительность.
- По документам, которые нашли у вас при обыске, вы штабс-капитан Каретников, - начал допрос Байда.
- Так точно.
- Кадровый офицер?
- Никак нет.
- А отвечаете, как опытный военный, - заметил Байда и мельком взглянул на Макошина.
- Люблю дисциплину, - слегка нахмурившись, ответил офицер, и было неясно, досадовал он на свою оплошность или хотел изобразить обиду: почему, мол, не доверяют ему.
- К какой партии принадлежите? - продолжал допрос Байда.
- К партии «ии»...
- Что это означает?
- Испуганный интеллигент... - усмехнулся Каретников.
- Кто же испугал вас?
- Я могу быть откровенным?
- Хотите сказать: не повредит ли вам признание?
- Вот именно.
- Вам ничто не повредит больше, чем служба у Врангеля.
- Я русский и ненавижу ту Россию, которой правили цари. Они стыдились народа. Какой-нибудь плюгавый купчишка, обогатившись, покупал себе французский фрак, немецкие часы и начинал презирать собственный народ. Впрочем, вас, вероятно, не интересуют мои взгляды...
- Почему вы сражаетесь против рабоче-крестьянской власти? - спросил комиссар.
- До войны я жил в собственном доме в Калуге... - Офицер тоскливо глядел в окно. - Я вообще не одобряю войны. Дико и глупо брату идти против брата.
В комнату вошла сотрудница штаба с бумагами. Каретников встал, подчеркивая уважение к женщине.
- Сидите, - с некоторым раздражением сказал Байда.
Однако офицер продолжал стоять, пока женщина не вышла.
- Значит, вы не кадровый военный и были мобилизованы?
- Так точно.
- Почему так быстро получили высокий чин?
Каретников с усмешкой пожал плечами:
- У нас это делается просто: сегодня фельдфебель - завтра генерал. Нас еще называют «химическими офицерами».
- Почему?
- Быстро производят: не успеваем приобретать новые погоны - рисуем их чернилами.
- Кто же вас мобилизовал, если в Калуге белых никогда не было? - спросил Макошин.
Вопрос застал офицера врасплох. Все же он справился с собой:
- Я тогда был в Ростове у родных...
- Чем вы занимались до революции? - спросил Байда.
- Учился в гимназии, пробовал работать в театре...
- Значит, ты считаешь рабочих и крестьян братьями? - не выдержал Папаша, которого раздражал ложный аристократизм пленного.
Макошина тоже преследовала мысль, что офицер играет в благородство.
- Да, конечно, - ответил Каретников.
- Почему же воюешь против братьев?
- Принуждают.
- А если бы заставили убить мать, убил бы?
- Нет.
- А братьев можно?
Штабс-капитана коробила грубоватая прямота «бородача», в котором он без труда узнал «полковника», что так легко одурачил их всех. Но нужно было выдержать до конца тон раскаяния, и он продолжал несчастным голосом:
- Я понимаю, что мое положение безвыходное. Но если бы меня отпустили, я бы дал честное слово больше не воевать.
- И что бы стали делать? - спросил Байда.
- Поступил бы на сцену и служил искусству. Я в прошлом артист.
- Это заметно, - сказал Папаша.
Байда рисовал на бумаге кружочки, думая о чем-то своем.
- Уверяю вас: я безвреден на будущее, - говорил Каретников. - Мне трудно убедить вас, но скажу: если отпустите, не пожалеете. Брошу армию и порву с позорным прошлым. - Каретников помолчал и, хмурясь, добавил: - Что касается военных сведений, мог бы сообщить интересные факты, касающиеся тактики и стратегии главкома.
- Врангеля? - настороженно спросил Макошин.
- Так точно.
- Вы с ним знакомы?
- Одно время был близок к главковерху, как штабист, разумеется...
- Хорошо. У вас будет возможность рассказать об этом в штабе фронта.
Допрос Каретникова на этом закончился. Байда приказал часовому ввести второго.
Шатохин шагнул через порог с гордо поднятой головой. Кривая усмешка застыла на его тонких губах.
Присутствующие не обратили внимания на его вызывающий вид. Папаша прочищал трубку, Макошин вовсе ушел. Один Байда в упор смотрел на юнца.
- Кто вы?
- Поглядите и увидите, - с насмешливым превосходством сказал Шатохин.
- Прошу отвечать на вопросы, - одернул комиссар офицерика.
Вид у него был ощипанный: одна шпора позвякивала, другой вовсе не было. Китель с нарисованными на погонах звездочками был порван.
- Я офицер русской освободительной армии.
- Чернильный... - заметил Папаша.
- Кого вы освобождаете? - спросил Байда.
Шатохин ответил с апломбом:
- Россию.
- От чего?
- Не от «чего», а от «кого», - поправил Шатохин. - Если вы знакомы с грамматикой, то должны знать, что по отношению к предмету одушевленному, каковыми являются люди, ставится вопрос «кто» и «кого».
- А я думаю о другом, - мрачно сказал Байда. - Почему на вас военная форма, если вам еще нужно бегать в школу.
Любые муки готов был вывести Шатохин за то, чтобы к нему относились, как к офицеру. Сейчас он готов был лопнуть от обиды и ненависти.
- Вы хорошо знаете, почему я стал офицером... Из-за любви к вам.
- А мы не нуждаемся в вашей любви, молодой человек.
- Я не «молодой человек»! - закричал Шатохин. - И вообще прошу не затягивать допрос: отвечать больше не буду.
Всем надоела перепалка с мальчишкой. Папаша поднялся и подошел к нему.
- Сопляк ты, и больше никто! Ломаешься, как пряник копеечный. Снять бы с тебя штаны да выпороть...
Папаша вернулся к столу и сказал комиссару:
- Надо его отдать Леньке. Слыхал я, что у них давние счеты. Нехай выяснят...
6
Папаша как в воду смотрел. Ленька ходил под окнами во дворе и ждал, когда кадет «освободится», чтобы поговорить с ним по душам.
- Устинов, зайди в штаб! - позвал вестовой.
- Знаешь этого хлыща? - спросил Папаша и кивнул на Шатохина.
- Знаю, товарищ командир. Это сын помещика из-под Юзовки. Фамилия - Шатохин.
Пленный метнул на Леньку взгляд, полный удивления. Потом вспомнил, что, кажется, этот юнец сидел в автомобиле рядом с бородатым «полковником».
- Узнаешь земляка? - спросил Папаша у Шатохина.