- Слыхал, что тебе говорят? Живо в голову колонны, военком вызывает! - и сам пришпорил коня.
Ленька выехал из строя и поскакал следом за адъютантом.
Военком, усталый, серый от пыли, ехал шагом на своем Вихре, жеребце вороной масти. Ворот гимнастерки был расстегнут - всех измучила жара.
- Надо выбрать делегата на съезд комсомола в Москву, - сказал комиссар. - Посоветуйтесь с Байдой и с хлопцами, они лучше знают, кого надо выбрать. Времени остается мало, а до Москвы далеко, поэтому решайте вопрос в походном порядке.
Помчались вестовые по всем дорогам, где двигались войска. А оттуда группами и в одиночку спешили всадники, все в одном направлении. Съехались комсомольцы и сами удивились, как их много. Построились в каре и, не слезая с коней, открыли собрание. Когда было объявлено о причине сбора, кто-то крикнул:
- Устинова послать!
- Правильно! - подхватил Махметка. - Устинова давай!
Военком поднял руку, прося тишины.
- Устинова нельзя: он ранен, и его надо лечить.
- До свадьбы заживет!
- Нехай едет! Москва врачей много!
Из-за шума трудно было разобрать, кто что предлагал. Некоторые выезжали из строя и, вертясь на коне, выкрикивали каждый свое. Ленька, словно безучастный ко всему происходящему, сидел на своей лошадке и молчал. Ему хотелось одного - забыть пережитое, отдохнуть самую малость, а потом в бой, только в бой. За Сергея надо отомстить.
- Нехай другого выберут, - тихо сказал он Байде.
- Какие еще будут предложения?
- Нету. Устинова давай!
Байде ничего не оставалось, как приступить к голосованию.
- Кто за Устинова, прошу поднять руки!
Вверх взметнулись шашки и руки. Проголосовали дружно. Махметка даже сорвал карабин и бабахнул в небо, не зная, как еще выразить свою радость.
Нужно было соблюсти порядок и дать делегату наказ от бойцов. Байда обратился к Леньке, и голос его зазвучал торжественно:
- Дорогой товарищ! Вторая Конная дает тебе задание, которое не каждому по плечу. Ты поедешь в столицу Красной Республики. Твои глаза будут глазами Второй Конной. Смотри и слушай, слушай и запоминай, а когда вернешься, расскажешь про съезд комсомола. Передай московским рабочим привет и расскажи, как мы бьемся за свободу. И привези нам из Москвы пролетарское слово вождя... Все, Собрание считаю закрытым. Разобраться по эскадронам!
2
Надо было спешить в полештарм, чтобы получить документы на отъезд. Леньке дали свежего коня, двух «телохранителей» - Махметку и Сашко. Все трое поскакали вперед, и скоро их след пропал вдали.
В рейдовых частях уже было известно, что «в целях укрепления руководства Второй Конной армией» назначен новый командующий. Узнав об этом, Ленька огорчился и обиделся за Оку Ивановича. Почему отстраняют такого командарма? Ленька невольно почувствовал к новому командующему неприязнь. Кто может сравниться с Окой Ивановичем, который лично водит в атаку полки!
Нового командира Денька увидел в штабе армии и сразу же мысленно прозвал «усачом». Ничего не скажешь, усы у командира были красивые - черные, пышные. Только куда им до усов Семена Михайловича, которые видны за версту!
Можно было отправляться в дорогу, когда неожиданно пришла тревожная весть: врангелевская конница прорвалась на север и заняла станцию Синельниково. Путь на Харьков был отрезан.
Пришел Ленька к своему учителю и наставнику. Ока Иванович сидел на чурбачке и, словно ему нечем было заняться, точил саблю, пробуя жало на корявом пальце. Унылый вид мальчишки вызвал у Городовикова улыбку.
- У тебя получилось, как в том анекдоте. Пришел дядька на базар и спрашивает: «Квас есть?» - «Есть». - «Наливай. А сколько стоит?» - «Два рубля». - «Выливай». Так и с тобой: собрался в дорогу, уже и шапку надел, а тут опять раздевайся... Погоди денек-другой. Видишь, саблю точу? Отобьем у белых Синельниково, откроем тебе путь на Москву.
Показалось Леньке, будто за веселостью Ока Иванович скрывает свою печаль. Еще бы - армию создал, сколько врангелевцев переколошматили, а тут прислали замену. Вроде стал не нужен боевой командарм. Так думал Ленька, но ничем не выдал своих чувств. Только разве утаишь их от такого человека? Ока Иванович будто прочитан в душе у Леньки все его огорчения и тревоги:
- Все идет, как надо, Алексей Буденнович. Мы с тобой армию создали, и ей жить. А нам дорожка в другую сторону.
- Куда? - насторожился Ленька.
- А ты не слыхал? Первая Конная возвращается с Западного фронта. Сюда идет, понимаешь?
- Правда?
- Ну вот видишь, и ты скучаешь! А я как вспомню свою четвертую кавдивизию, сердце сжимается. Вся моя жизнь там, мой дом и моя семья...
Ленька хотел спросить: «А как же со Второй Конной? Она-то и вовсе детище!» Но заставил себя промолчать: не положено перечить командарму. Впрочем, и для Леньки половина сердца до сих пор оставалась там, в родной Буденновской.
- Значит, вы туда вернетесь? - спросил Ленька.
- Пока останусь здесь. А ты поезжай на съезд. Вернешься - поговорим...
Ровно через два дня, точно по заказу Оки Ивановича, красные части отбили Синельниково. Туда можно было ехать верхом, но кони были измучены. Махметка раздобыл летучку - открытую железнодорожную тележку с деревянной скамьей и ручным управлением. Дружно поставили ее на пути, и «карета» была готова.
В политотделе армии Леньке выдали документ длиной с полверсты. В нем строго предписывалось всем организациям оказывать делегату помощь для своевременного прибытия на съезд комсомола в Москву. Для верности делопроизводитель приписал внизу загадочные слова: «В случае невыполнения упомянутых предписаний предъявитель имеет право поступать по своему усмотрению».
Внизу стояла подпись и огромная печать, похожая на церковную.
- Вот это документ! - радовались друзья.
Они снаряжали Леньку заботливо и строго. Рваные сапоги велели снять и дали крепкие ботинки красной кожи с обмотками. Махметка настоял взять в дорогу шинель. Совсем как дите собирали в дорогу. Ленька даже обиделся.
- Зачем шинель? Вон какая жара.
- Здесь жара, Москва холодно, - наставительно заметил Махметка.
- Ну, куда я дену ее? - проворчал Ленька и накинул шинель небрежно на одно плечо.
- Привези царь-пушку из Москвы, - подсказывали бойцы.
- Верно. По Врангелю стрелять будем.
Когда сборы были закончены и выдан сухой паек на дорогу, Антоныч принес Ленькин маузер, хранившийся у него.
- Нехай у тебя остается, все равно патронов нема, - сказал Ленька с огорчением.
- Есть патроны. У старшины все есть, даже вот это. - И он дал Леньке шматок сала, завернутый в селянский рушник. - В Москве будешь закусывать, вспомнишь ридну Украину.
- И дружков своих...
Махметке жалко было расставаться с приятелем, хотелось подарить что-нибудь дружку, да не знал что. Если бы можно было душу отдать, отдал бы. Вдруг он вспомнил про часы с серебряными крышками и надписью: «За отличную стрельбу». Не колеблясь, вынул из кармана и отдал.
- К Ленину пойдешь, смотри часы, не опоздай, - заулыбался довольный своей щедростью.
Махметка, Махметка, добрая душа - ничего не жалел для друзей. Чем отплатить ему? Только верностью!
Друзья усадили раненого товарища на скамью летучки, сами сели по сторонам. Сашко держал на коленях легкий пулемет «на всякий случай». Махметка взялся за рукоятки управления, и тележка покатилась, загудела колесами по рельсам.
«Почетный эскорт» из всадников долго сопровождал ручную дрезину. А потом отстали и размахивали фуражками, сидя на конях.
До чего хорошо ехать на степном ветерке! Кругом поля неубранной пшеницы, торчат палки подсолнухов, исхлестанные пулями. Махметка даже песню затянул, крутя ворот. Потом его сменил Сашко. Ленька одной рукой помогал ему, другая была на перевязи.
Скоро впереди показался участок поврежденного пути. Слезли, перенесли тележку на себе, снова поставили на рельсы и покатили дальше.
В степи было раздольно и пусто. Одиноко кружил в поднебесье коршун.
Приехали в Синельникове засветло. Здесь еще плавала в воздухе копоть от пожаров, догорали вагоны с зерном, подожженные врангелевцами. В дыму копошились люди: чинили путь, тушили горящий состав, подметали перрон, усеянный обломками кирпича.
Ветер хлопал дверью, расщепленной пулями и распахнутой настежь, гонял по перрону обрывки бумаги.
Железнодорожники наскоро собрали «экспресс» на Харьков: старенький маневровый паровоз с помятым котлом, прицепили открытую площадку из-под камня и синий почтовый вагон с выбитыми стеклами.
Друзья стали прощаться.
- Ну, Сашко, бывай здоров! Труби сильнее, чтобы мне в Москве было слышно.
Когда было закончено прощанье и сказаны все слова, Махметка отвел Леньку в сторону и, волнуясь, сказал негромко:
- Скажи Ленину, что Махметка за него жизнь отдаст... Скажешь, а?
- Скажу, не беспокойся... Смотри тут, зря под пули не лезь.
- Якши.
- Ждите, скоро вернусь, - сказал Ленька, а у самого так заныло сердце, хоть плачь.
До самого Харькова не удалось даже присесть. Площадка была перегружена людьми, и Леньке пришлось перебраться на паровоз. Там было грязно, все в мазуте, но зато не так тесно. Ночью хлынул дождь, а укрыться негде. За Павлоградом поезд обстреляла банда. Пуля разбила стекло фонаря, и поезд шел вслепую, будто ощупью двигался по рельсам. На рассвете показались вдали знакомые очертания Харькова, загремели колеса на стрелках, завизжали тормоза.
3
В Харькове на вокзале и во всех прилегающих переулках и скверах было тесно от людей. Здоровые лежали вперемежку с тифозными, неделями ожидали поезда. Ленька не мог найти себе места для отдыха. Было объявлено, что поезд, идущий с Северного Кавказа, опаздывает на двое суток.
Лишь на другой день перед вечером дежурный по вокзалу нараспев оповестил, что поезд на Москву прибывает на первый путь и что посадка на него будет производиться по мандатам, выданным ЧК или военной комендатурой. Остальные документы и билеты недействительны.