[459]. Епископ Козьма, считавший насильственное крещение противоречащим предписаниям церковных законов и движимый справедливостью, попытался воспротивиться крещению евреев помимо их воли, но тщетно, так как не оказалось никого, кто бы ему помог. Ибо князь Бржетислав со всем своим войском в это время был в Польше и, разрушив польский град Брдо[460] на берегу реки Нисы[461], построил сильно укрепленный град, значительно ниже, по тон же реке, на высокой каменистой скале. Отсюда происходит название — Каменец[462]. Если несколько дней спустя евреи свергли иго Христово, презрели благодать крещения и спасительную силу христианской веры и вновь склонили свои шеи под иго Моисеева закона, то это следует приписать нерадению епископа и прелатов церкви. После того, как град Каменец был уже построен, князь Бржетислав, перед уходом оттуда, отозвал в сторону своего помощника и поверенного — Мутипу, сына Божея и, упрекнув его в оскорблениях, которые тот ему часто наносил, сказал: «Если бы не моя боязнь оскорбить бога, я, наверное, выколол бы тебе глаза, как ты этого заслуживаешь, но я не хочу этого делать, ибо великий грех уничтожать то, что создал бог в человеке». [Бржетислав] отстранил Мутину от своего лица и руки и, приставив к нему только двух воинов, отправил его в Чехию, приказав забрать в казну все его имущество.
По своем возвращении Бржетислав немедленно послал отряд, чтобы захватить Божея, сына Цаца, родственника Мутины.
Князь всегда ненавидел этот род Вршовцев, так как знал, что это род очень гордый и коварный. По приказу [князя] Божей был схвачен вместе с женой и двумя сыновьями, посажен на судно и отправлен в Сербию; оттуда он отправился в Польшу, где нашел своего брата Мутину. Польский князь принял их весьма радушно.
5
В лето от рождества Христова 1097. Князь Бржетислав призвал к себе Ольдржиха, сына Конрада, приказал его схватить и отправить под стражу в город Кладско.
В лето от рождества Христова 1098. Князю Бржетиславу доложили, что некоторые евреи бежали, некоторые же тайно уносят свое богатство частью в Польшу, а частью в Венгрию. Князь был очень этим разгневан и послал [к оставшимся евреям] своего коморника и с ним несколько воинов, поручив им обобрать этих евреев с головы до ног. Явившись к евреям, [коморник] позвал к себе старших и так сказал им:
«О, израильское племя, о ты, порожденье негодных!
Мне князь повелел допросить вас: что ж вы бежите от чехов?
Зачем вы уменьшить хотите добро, что досталось вам даром?
Ведь это добро — оно наше: из вашего Ерусалима
Сюда ничего вы с собою — богатств никаких — не внесли.
По тридцать голов за монету ведь вас обложил Веспасьян[463],
И вы от него разбежались, по белому свету пошли.
Как были вы нищими раньше, такими же впредь вы останьтесь.
А то, что крестили вас, что же? Князь в этом совсем не повинен.
То божье веление было, да будет свидетелем бог.
А если вы опять возвращаетесь к иудейству, так пусть епископ Козьма решает, что делать в таком случае». Так, от имени князя, заявил [коморник], и [воины, прибывшие с ним], тотчас же ворвались в дома [евреев], захватили сокровища и лучшие вещи, которые там нашли. Они ничего не оставили [евреям], кроме зерна, необходимого для жизни. О, сколько денег было отнято в тот день у несчастных евреев! Столько богатства не было вынесено и из горящей Трои на Эвбейский берег[464].
6
В том же году, 10 декабря, епископ Козьма отошел к Христу. Козьма был епископом смиренным, прямодушным, терпеливым и весьма милосердным; он кротко переносил несправедливости, которые ему кем-либо причинялись; к тем, кто признавал свою вину, он относился милостиво; он был покровителем бедных, всех вдов, сиротам на помощь прийти был готов, он немощных охотно посещал; с готовностью погребальный обряд совершал[465].
7
Князь Бржетислав, проявляя после смерти [епископа Козьмы] заботу о человеческих душах и считая, что ему дана от бога власть выбирать жениха для своей церкви, начал с тревогой и вниманием в душе своей молча думать о нравах своих священников, размышлять о жизни и поведении отдельных из них, чтобы решить, кого из них лучше всего возвести в высокий сан епископа. И хотя [князь] сам знал, что представляет собой каждый из его священников, тем не менее он вспомнил изречение Соломона: «Делай все, сын мой, посоветовавшись» и, призвав к себе своего шурина Вигберта[466], человека умного и в подобных делах весьма опытного и осмотрительного, сказал ему: «Во времена моего отца, короля Вратислава, ты был всегда при его дворе первым среди его друзей. Ты изучил обычаи и жизнь чехов, ты знаешь и с внутренней и с внешней стороны не только светских людей, но и духовенство. Я хочу избрать епископа, руководствуясь твоим советом». На столь необычные слова этот герой ответил не менее своеобразно: «В то время, когда еще жил твой отец, совет мой имел значение, а теперь люди имеют [другой] нрав, они полагают, что сами стоят кое-чего, хотя они ничего собой не представляют. Они не любят ничьего совета, считаясь только с тем, что думают сами.
Вы же лучше меня знаете, что тот, кто берется советовать в столь святом деле на благо святой церкви, должен быть свободен от гнева и ненависти, состраданья и дружбы, ибо когда эти чувства руководят человеческой душой, человек может обмануться в своем суждении. Что же касается меня, то меня не связывают ни дружба, ни сострадание к кому-либо, во мне не горит ненависть, не пламенеет гнев. Ничто не мешает мне сказать вам, чего требует справедливость. Есть человек, он когда-то был капелланом твоего отца, а ныне является твоим. Ты его знаешь лучше, имя его Герман. На службе у короля он проявлял непоколебимое постоянство, тайну всегда хранил верно, обязанности посла исполнял точно. Сам он — добродетельный, рассудительный, смиренный и скромный. Он — не насильник, не честолюбив и не горд и очень образован, что является первой добродетелью для священника[467]. Если полагаться на людское мнение, то его можно считать человеком добрым, совершенных качеств, если только не мешает то обстоятельство, что он чужеземец»[468]. Тогда князь, удивляясь, что его мнение и мнение Вигберта совпадают, сказал: «Мое и твое сердце чувствуют одинаково. А то, что [Герман] чужеземец, так это даже будет полезнее для церкви: ему не будут мешать родственные узы, не будут обременять заботы о детях, толпа родственников не будет его разорять. Все что попадет к нему, откуда бы ни было, все это будет принадлежать его невесте и матери — церкви.
Сделаю так, чтобы стал пражским епископом он».
По желанию князя, точас же были созваны в граде Болеславе вельможи страны и настоятели церквей. При одобрении всего духовенства и народа Герман[469], имевший звание дьякона, был повышен в настоятели Болеславской церкви и против его воли возведен в еще более высокий сан — в епископы. Это избрание произошло в лето от рождества Христова 1099, 28 февраля.
8
Поскольку император Генрих III[470] праздновал в этом году пасху в Регенсбурге, то было приказано, чтобы князь Бржетислав туда прибыл вместе со своим епископом. Отпраздновав пасху в городе Вышеграде, [Бржетислав] прибыл в Регенсбург на третий лень после отдания пасхи. Перед праздником он отправил дорогие подарки императору и вельможам, своим друзьям при дворе. Поэтому все они вышли за три мили навстречу [Бржетиславу] и проводили его в город с большим почетом. И при первой же его просьбе император подтвердил избрание чехов и вручил Герману перстень и епископский жезл. Своими просьбами [Бржетислав] добился также того, что император пожаловал знамя его брату Борживою, а всем чехам пришедшим заявил, что после смерти Бржетислава на чешский престол должен быть возведен его брат Борживой[471].
9
В том же году князь Бржетислав прибыл с войском в Моравию и вновь отстроил там град Подивин, возвратив его во власть епископа Германа, которому град принадлежал раньше. Там же, в деревне Сливница [Бржетислав] отпраздновал троицын день. Затем он вышел в поле, которое называется Лучско[472], навстречу венгерскому королю Коломану[473]. Там оба вели переговоры о многом, стремясь соблюсти выгоды обеих сторон. Обменявшись между собой большими подарками, они возобновили старый союз дружбы и мира и подтвердили его присягой. Бржетислав просил архиепископа Серафима[474] посвятить [в священники] его избранника дьякона Германа. [Серафим], прибыв в свою столицу, в город Остригом, ко времени, когда происходит посвящение в духовные степени, 14 июня посвятил Германа в священники. В эту же степень он возвел также и меня, хотя я и не достоин того. Возвращаясь после состоявшейся встречи, князь разбил лагерь у города Брно, ибо был очень разгневан па сыновей своего дяди Конрада, Ольдржиха и Литольда, которые, бежав от лица его, заперлись в укрепленных городах и отправили к нему послов с извещением, что остальные города братья передают ему. Они сделали это из опасенья, что [князь] опустошит страну. Между тем князь Бржетислав разместил охрану в городах, которые были ему переданы, и, поручив их своему брату Борживою, вернулся в Чехию. Сыновья же Оттона, Святополк и Оттон, с матерью своей Евфимией, были весьма послушны и верны князю