Достоверно не знает никто, от какого погиб кто ранения.
Мы знаем наверное лишь то, что чехи одержали победу, а лучане были перебиты все до одного, кроме, конечно, юге человека, которого перед сражением предостерегала мачеха. Он исполнил ее наставление и спасся с помощью стремительного бегства. Когда он вернулся домой, там оплакивали его жену. Муж, приоткрыв лицо [умершей], взглянул на нее. Оказалось, хотя это и похоже на сказку, что на груди трупа — рана, а уши у покойной отрезаны. Тогда муж вспомнил, что произошло во время сражения. Он вынул из сумы окрававленные уши с серьгами и убедился, что в облике того врага, которого он убил в битве, была его жена.
13
После всего этого чехи вошли в ту страну; не встретив никакого сопротивления, они подвергли ее опустошению и разрушили города, а деревни предали огню, взяв большую добычу. У одной старой женщины они обнаружили скрывающегося княжьего сына. Увидев его, князь проявил к нему милосердие и хотя сам был язычником, отнесся к нему как христианин!: он пощадил мальчика, тронутый его молодостью и красотой. На берегу реки Огржи, на равнинном месте, у деревни Постолопрты[158], там, где теперь виден монастырь св. девы Марии, князь построил новый город под названием Драгуш[159] и вверил его и мальчика воспитателю, которому в свое время отец [князя] доверил его самого; воспитателя звали Дуринком, родом он был серб[160]; это был человек, погрязший в пороках, самый что ни на есть плохой; по своей жестокости он превосходил любого зверя. Так было сделано, но сонету всех комитов[161] для того, чтобы [народ], рассеянный [по стране] мог собраться к сыну своего [старого] князя, как к своему князю, подобно пчелам, которые слетаются к своей матке; чтобы каждого, кто вздумал бы оказать сопротивление на этом ровном месте, можно было бы легко схватить и чтобы местным жителям не легко было входить в сговор с чужеземцами. Устроив все это, чехи с великой радостью вернулись домой и внесли свои победные знамена опять в свой лагерь.
Между тем преступный серб, будучи хуже неверного, совершил жестокое злодеяние. Однажды рыбаки известили его, что в тихой воде под тонким льдом они обнаружили большое скопление рыбы, ибо лед был прозрачен, его еще не тронуло ветром и не занесло песком. Тогда Дуринк, этот второй Иуда, решив, что настало подходящее время, чтобы выполнить злой умысел, который он вынашивал уже давно в своем дурном уме и в своей дурной душе против жизни своего господина, сказал мальчику: «Пойдем ловить рыбу», готовясь обманным путем убить его. И когда они пришли, Дуринк сказал: «О, мой маленький господин, взгляни как много рыбы, более тысячи плавает подо льдом». И тот, будучи ребенком, по - детски преклонил колени и стал рассматривать рыб сквозь лед, беспечно подставив нежную шею под удар топора. Так тот, кого пощадил враг, пал от руки своего воспитателя. А Дуринк, будучи хуже всякого злодея, то, что не смог сделать одним ударом топора, завершил ножом. Он отрезал у своего маленького господина голову, как у поросенка, и, как бы из уважения к своему господину, завернув ее в кусок чистой ткани, спрятал под плащ. Он сделал это, намереваясь отнести ее князю, который на свое горе доверил ему, несчастный, своего сына. Он несет без промедления свой страшный дар, надеясь за содеянное получить несметное вознаграждение, и находит князя в Пражском замке, на совете с дружинниками. Рассудив, что лучше всего будет известить о своем поступке в присутствии всех, Дуринк входит, приветствует князя и, получив ответ на свое приветствие и дождавшись, когда на него будет обращено внимание, говорит: «Вот что сделал я один с помощью только своего топора, чтобы теперь вы все могли спать спокойно, на оба глаза. Ведь часто бывает, что одна маленькая искра, которую сторож по неосторожности забыл дома под тонким пеплом, становится причиной большого пожара, и тогда не только дом, но и сами владельцы дома сгорают. Остерегаясь подобной искры и предвидя, что в будущем она может повредить вам, я погасил ее как бы по предостережению божественного промысла и защитил, таким образом, вас и ваших потомков от грядущего бедствия.
Вы же, которые являетесь правителями, найдите название моему поступку. Если это моя заслуга, то оповестите всех о том, сколько я заслужил, если же вы считаете, что совершенное мною — преступление, то вы обязаны мне тем более, потому что вам не надо совершать теперь самим этого преступления. Неужели вы должны были пощадить ребенка, зная, что отец его убил наших детей и хотел, чтобы ваши жены кормили грудью щенят? Поистине
Бешеный волк ведь не вкусен,
Ни мясо его, ни подливка к нему.
Так вот, без пролития вашей крови повержен тот, кто мог стать мстителем за отцовскую кровь, тот, кто мог бы причинить вам вред. Ну так идите, княженье примите без промедленья. Что будете вечно и счастливо вы им владеть. нет опасенья».
Сказав это, он показал при этом на тарелке детскую голову, которая черты живые еще хранила, но лишь не говорила. Князь ужаснулся, сердца дружинников затрепетали, поднялся ропот. Тогда князь от страшного дара взор отвращает и такую речь начинает:
«Прочь с наших глаз с твоим даром, о подлый злодей и преступник.
Преступления твои уже все превосходят, за подобное люди должных кар не находят. А за проступок такой ведь придумать нельзя ни меры пристойной, ни казни достойной. Иль ты думаешь, я не посмел бы свершить все то, что ты сделал, когда б захотел? Мне можно было убить недруга. но не тебе своего господина. Содеянное тобой превышает то, что может быть названо проступком. Всякий, кто убил бы тебя или присудил бы к смерти, совершил бы двойное прегрешение, так как он был бы грешен в том, что убил тебя и в том, что ты убил господина и из - за этого двойного прегрешения он стал бы втройне грешен. Если ты надеялся получить вознаграждение за столь необычное преступление, то знай, что мы даруем тебе самую высокую милость, — право выбрать один из трех [видов] смерти: или ты бросишься вниз с высокой скалы, или сам повесишься на каком - либо дереве, или покончишь с преступной жизнью с помощью своего меча». На что преступник ответил со вздохом: «О, как плохо человеку, когда происходит не то, на. что он надеялся», и, отойдя в сторону, тотчас же повесился на высокой ольхе. Поэтому ольха эта, пока не упала, так как стояла у дороги, называлась ольхой Дуринка[162].
Так как описываемое произошло в древние времена, то мы предоставляем читателю судить о том, имело ли оно место или было вымышлено[163]. А теперь я очиню перо для повествования о том, что сохранилось в правдивых рассказах верных людей; перо мое, хотя и притупилось, однако оно будет добросовестно описывать то, что достойно памяти.
14
В лето от рождества Христова 894. Был крещен Борживой, первый князь святой христианской веры[164]. В том же году Святополк, как в просторечье его называют — король Моравии, исчез среди своего войска и больше нигде не показывался. Однако он поистине пришел в себя, когда понял, что поступил несправедливо, подняв оружие против своего господина и кума — императора Арнульфа, как бы забыв об оказанном ему тем благодеянии, ибо [Арнульф] покорил для него не только Чехию, но и другие области до реки Одры, и оттуда в сторону Венгрии, вплоть до реки Грон[165]. В раскаянии [Святополк] вскочил на коня и под покровом ночи, никем не узнанный, проехав через свой лагерь, бежал туда, где некогда три еремита[166] с его помощью построили церковь на склоне горы Зобер[167], среди большого и неприступного для людей леса. Прибыв сюда, [Святополк] в укрытом месте, в лесу, убил коня, а свой меч закопал в землю; с наступлением рассвета он явился к отшельникам, и те не узнали его, потому что он был пострижен и одет подобно еремитам. И в течение всего времени, пока Святополк жил здесь, он оставался неузнанным. Лишь почувствовав приближение смерти, [он] открыл монахам свое имя и вскоре умер[168]. Королевством короткое время владели его сыновья. Однако их правление было менее счастливым. Часть королевства была захвачена венграми, часть восточными тевтонцами, часть совершенно опустошили поляки[169].
15
У Борживоя родились два сына: Спитигнев и Вратислав[170]. Они были от дочери Славибора, правителя града Пшов[171], носившей имя Людмила. Когда Борживой мирно вступил на путь вечной жизни, ему наследовал Спитигнев; после его смерти княжеством завладел Вратислав; в жены он взял себе Драгомиру, женщину из сурового племени лютичей[172], из области Стодор[173]; в отношении веры она была тверже скалы. Драгомира родила двоих сыновей: Вацлава, который был желанным богу и людям, и Болеслава[174], братоубийцу, достойного проклятия. Мы предпочитаем умолчать о том, каким образом, по милости бога, все определяющей и всюду поспевающей, князь Борживой принял святое крещение, как его преемники изо дня в день распространяли в этих странах христианскую религию, так же как и о том, какой из первых христианских князей сколько основал церквей во славу бога; мы предпочли лучше опустить это, чем вызвать недовольство читателя, ибо обо всем этом можно прочесть и трудах, написанных другими: частью — в привилегии Моравской церкви