в, что Кац проиграл его самого и его сто крон поручику Лукашу, Швейк только уточняет: «А что, сорвали банк у вас или же вы на понте продули?».
Столь же невозмутимым остаётся Швейк и при известии о том, что и его самого, и Лукаша посылают на фронт из-за того, что он выкрал для поручика любимую собаку полковника. Он только умилённо восклицает: «Как это будет прекрасно, когда мы с вами оба падём на поле брани за государя императора и всю августейшую семью!». И хотя с ним поступают как с вещью, Швейк лишь иронически констатирует перемены и, не унывая, ищет возможности приспособиться к новой ситуации. С этим связано ещё одно обстоятельство.
Один из важных стимулов пробуждения читательского интереса в любом приключенческом романе — страх за героя, постоянно попадающего в опасные положения. Гашек этим стимулом почти не пользуется. И комический тон повествования, и само крайне спокойное отношение Швейка к подстерегающим его на каждом шагу опасностям делают несомненным счастливый исход.
Как мы видели, разница между сюжетом «Похождений бравого солдата Швейка» и классического плутовского романа, да и вообще приключенческого романа, велика. Дело в том, что Гашек глубоко современный автор, и задачи его иные. Кроме нанизывания бесконечных приключений Швейка, в романе имеется другой, внутренний сюжет, придающий им особый смысл и весьма важный для общего замысла Гашека.
Первая фраза романа как бы пускает в ход механизм огромной силы и сложности: «Убили, значит, Фердинанда-то нашего!». Выстрел в Сараеве — и вот уже заработала гигантская машина, которая безжалостно втягивает в себя миллионы людей, ломает их судьбы. Всё дальнейшее вполне закономерно. Швейку не суждено укрыться от войны ни за стенами тюрьмы, куда его упрятал ретивый сыщик Бретшнейдер, ни в благословенном приюте, именуемом сумасшедшим домом, ему не отсидеться в тылу в денщиках у поручика Лукаша. Его путь лежит на фронт, и перспективы этого пути определяются в романе выразительной формулировкой фельдмаршала Конрада фон Гетцендорфа: «Солдатам всё равно подыхать». Но Швейк отнюдь не собирается «подыхать». История Швейка — это история упорного и изобретательного сопротивления человека машине антинародного государства, и таков внутренний сюжет романа.
Но не только судьба Швейка важна для Гашека. Если присмотреться к построению отдельных глав романа, то можно увидеть, что в первой части повествуется исключительно о приключениях Швейка, а в конце второй части романа судьба Швейка несколько отходит на задний план — начинается история 11-й маршевой роты 91-го полка — и прослеживаются все перипетии её многострадального пути на фронт. Это изменение отразилось даже в названиях глав: если в первой части почти в каждом заголовке фигурировало имя Швейка, то начиная с главы «Из Моста-на-Литаве в Сокаль» в заголовках всё чаще встречаются названия, обозначающие пункты следования маршевой роты 9. Теперь рядом со Швейком вместо эпизодических персонажей, преобладающих в первой части, появляются образы, которым уделяется большое место в романе: это денщик Лукаша, обжора Балоун, писарь Ванек, твёрдо уверенный, что никогда не следует спешить, исполняя приказы начальства, телефонист Ходоунский, повар-оккультист Юрайда и т. д. Самостоятельную роль в повести приобретают и такие сатирические персонажи, как злобный тупица подпоручик Дуб и кадет Биглер, законченный идиот, мечтающий о ратных подвигах. Можно сказать, что охват жизни в романе становится всё шире по мере развёртывания действия.
Для понимания структуры произведения важно проанализировать функцию времени в «Похождениях бравого солдата Швейка». Автор, в сущности, не ограничивается событиями, происходящими во время действия романа. Швейк постоянно вспоминает о своём прошлом, при этом довольно трудно бывает отличить правду от мистификации, были от небылиц. И всё же «объективная информация» относительно событий прошлого обычно даётся, хотя носит она скорее иронический характер и дисгармонирует своей нарочитой краткостью с нескончаемой болтовнёй Швейка. Сколько, например, фактов сообщается в одной из первых фраз романа: «Швейк несколько лет тому назад, после того, как медицинская комиссия признала его идиотом, ушёл с военной службы и теперь промышлял продажей собак, безобразных ублюдков, которым он сочинял фальшивые родословные». Одна фраза вобрала биографию героя в течение нескольких лет, предшествующих началу действия.
Можно сказать, что в романе господствует «эпическое время», т. е. время, определяемое движением сюжета и необходимое для этого движения. Когда происходит много событий, Гашек излагает их в точной временной последовательности. Так всё, что случилось со Швейком в первые сутки, после того как он узнал об убийстве эрцгерцога Фердинанда, прослежено буквально по часам. Поделившись своими соображениями по поводу этого события со служанкой пани Мюллеровой, он отправляется в трактир «У чаши». Прямо оттуда тайный агент Бретшнейдер препровождает его в полицейское управление. В тот же вечер Швейку предъявляют обвинение в государственной измене, а утром его отвозят в областной уголовный суд, и судья принимает решение направить его на медицинскую комиссию, затем он оказывается в сумасшедшем доме. Так же подробно и последовательно фиксируются все события, заполнившие первые дни службы Швейка у Лукаша. В первый день он знакомит кошку с канарейкой, что приводит к безвременной гибели последней, во второй день он собирается отправиться на поиски пинчера для Лукаша, но тут появляется непрошенная гостья, приехавшая с визитом к хозяину, и Швейк идёт искать поручика в казармы, затем добросовестно выполняет по просьбе поручика все капризы гостьи вплоть до самых деликатных.
Довольно часто мы имеем дело у Гашека с «открытым временем», по определению Д. С. Лихачёва, т. е. со временем, определяемым ходом исторических событий. «В то время, когда галицийские леса, простирающиеся вдоль реки Рабы, видели бегущие через эту реку австрийские войска, в то время, когда на юге, в Сербии, австрийским дивизиям, одной за другой, всыпали по первое число (что они уже давно заслужили), австрийское военное министерство вспомнило о Швейке, надеясь, что он поможет монархии расхлёбывать кашу». Или: «В то время как австрийские войска, прижатые неприятелем в лесах на реках Дунаец и Рабе, стояли под ливнем снарядов, а крупнокалиберные орудия разрывали в клочки и засыпали землёю целые роты австрийцев на Карпатах, в то время как на всех театрах военных действий горизонты озарялись огнём пылающих деревень и городов, поручик Лукаш и Швейк переживали не совсем приятную идиллию с дамой, сбежавшей от мужа и разыгравшей теперь роль хозяйки дома». Однообразие этих эпических зачинов («в то время как») и само несоответствие масштаба исторических и частных событий, естественно создают комический эффект.
Один из новейших исследователей Гашека, болгарский литературовед Н. Георгиев 10 сделал интересное наблюдение: он считает, что не только в содержании, но и в самой форме романа о Швейке есть элементы пародии. Действительно, Гашек издевался не только над официальной милитаристско-бюрократической идеологией и над порядками в Австро-Венгрии, он безжалостно осмеивал и модную литературу, пародировал традиционные приёмы повествования.
По своей теме роман «Похождения бравого солдата Швейка» может быть отнесён к героическому эпосу, по содержанию же — это своего рода пародия на героический эпос, так же как сам образ Швейка в известном смысле — пародия на эпического героя.
Герой Гашека постоянно после множества приключений оказывается в исходном положении. Глава, в которой Швейка отпускают из полиции и он неожиданно предстаёт перед своей служанкой, так и называется: «Прорвав заколдованный круг, Швейк опять очутился дома». Неоднократно Швейк прорывает заколдованный круг и каждый раз снова возвращается к уже уверенному, что расстался с ним навсегда, Лукашу. Повторяются и встречи Швейка с Мареком на гауптвахте.
Гашек пародирует не только мотив возвращения, но и мотив узнавания. Когда Швейк получает в лазарете подарки от баронессы фон Боценгейм, на вопрос врача, знаком ли он с баронессой, Швейк отвечает: «Я её незаконнорождённый сын. Младенцем она меня подкинула, а теперь опять нашла». Впрочем, это «узнавание» стоит Швейку добавочного клистира.
В качестве признака пародии можно рассматривать и необычайно высокий «коэффициент обманутых ожиданий». Как раз того, чего можно было бы ожидать, т. е. военных похождений Швейка, в романе на удивление мало, и дело тут не только в том, что автор не успел написать основные, военные части романа. По мере приближения к фронту богатство происшествий значительно иссякает, да и сама непомерно растянутая «тыловая» часть романа является своего рода «подвохом», пародией. Кроме того, нежелание автора придумывать какие-то сложные обстоятельства, помогающие его герою выпутаться из отчаянных ситуаций, тоже можно воспринять как пародию на серьёзное намерение писать приключенческий роман. Тем более что и сам Швейк уверен, что «ничего не может случиться», и эта «антиэпическая» уверенность постоянно оправдывается.
Н. Георгиев, анализируя сюжет романа, вообще увидел в нём отрицание всякого эпически связанного развития действия, которое проявляется, в частности, в несоответствии между «главной, приключенческой линией и бесчисленными ответвлениями» 11. Но с абсолютизацией пародийного начала в романе Гашека вряд ли можно согласиться. Все указанные особенности композиции, наряду с пародийной, выполняют и другую важную для художественного замысла Гашека функцию. Само развитие действия, полного неожиданностей, внезапных отклонений, побочных эпизодов, является своеобразным художественным доказательством того, что жизнь богаче любых схем. Поэтому ошибались критики, которые, особенно в первые годы после выхода в свет романа, относили эти его качества за счёт небрежности или неумелости автора. При внимательном анализе стало ясно, что за мнимой небрежностью композиции обнаруживается очень оригинальная и продуманная художественная структура. Как бы то ни было, ни постоянные отклонения, ни повторения, ни обманутые ожидания читателя, даже если Гашек порой несколько увлекается этим приёмом, не мешают тому, что роман Гашека долгие годы остаётся увлекательным чтением, вызывает напряжённый интерес, который не ослабевает до конца. Не следует упускать из вида ещё одну особенность художественной структуры романа о Швейке: важную роль бесконечных историй, которые кстати и главным образом некстати рассказывает «бравый солдат». Площадь, которую занимают в романе рассказы Швейка, исключительно велика, а их роль совершенно иная, чем роль вставных новелл в плутовском романе, у Рабле или Сервантеса. О рассказах Швейка никак нельзя сказать, что они выполняют функцию ретардации, по выражению Шкловского, пожалуй, наоборот, именно эти истории и являются ядром повествования, и без них действие теряет свой смысл, в них возникает особая картина мира, которая так мастерски воссоздаётся в романе.