Как мы уже говорили, цель нашего исследования — выяснение роли чешского романа в развитии и обогащении европейского реализма XX в. Таким образом, речь пойдёт о реалистическом романе в его соотношениях с другими направлениями, а главное — о тех линиях, которые прочерчиваются внутри реалистического романа. От типологии жанра намечается путь к типологии реализма, так как именно в жанре романа прежде всего проявляется многообразие и исключительное богатство реализма нашего века.
Для того чтобы перейти к непосредственной теме исследования, необходимо оглянуться назад, на тот период развития чешского романа, который предшествовал его яркому расцвету в 20-е годы.
Для литературной ситуации в Чехии в XIX в. характерно заметное преобладание поэзии над прозой. Национальное содержание наиболее полно выражается в стихотворных произведениях Я. Неруды, К. Гавличка-Боровского, В. Галека, С. Чеха, Я. Врхлицкого.
Становление чешского романа как жанра, претендующего на серьёзную роль в национальной литературе, обозначилось во второй половине XIX в. Первым видом романа, достигшим больших успехов, был исторический роман, переживавший в конце 80-х — начале 90-х годов расцвет в творчестве А. Ирасека. Исторический роман подобного типа ставил своей целью осмыслить прошлое, чтобы использовать его опыт для решения современных задач, вставших перед обществом. Значение ирасековского историзма и его концепции народа как активного фактора исторического процесса для развития реализма в чешской литературе чрезвычайно велико.
В те же годы происходит и становление социального романа из современной жизни. В чешской эстетической мысли сталкиваются в этот период разные концепции искусства, рождённые в ходе обострившихся общественных столкновений в связи с кризисом определённого этапа национально-освободительного движения на рубеже веков. Традиционно будительская концепция искусства, одушевлённого просветительскими и национально-освободительными идеалами, представляется теперь многим писателям архаической и не соответствующей задачам современности. С этим связан острый интерес в Чехии к творчеству и теориям Золя, проявившийся уже в 80-е годы. Золаизм воспринимается как высшая и наиболее модерная ипостась реализма, наделённого способностью безжалостного, свободного от иллюзий обличения зла в действительности, как нечто противостоящее патриархальности и провинциальному идиллизму. В то же время чешских писателей привлекают возможности синтеза критического и утверждающего начала в русском реализме, что и было осознано такими его сторонниками в Чехии, как Вилем Мрштик, который пропагандировал Толстого и Достоевского рядом с Золя и испытал в своём творчестве воздействие как натурализма, так и русского романа. От натурализма была прежде всего почерпнута не его биологическая направленность, не физиологизм, а документальность, интерес к научно-точному воспроизведению среды, и тут можно говорить, что золаизм ответил потребностям социологического исследования, господствовавшим в чешской литературе. В русском же романе, как литературе в целом, чешским писателям была наиболее близка его общественная направленность и этическая проблематика.
Первые социальные романы, выходившие в те годы, были отмечены значительным влиянием натурализма. Это относится к одному из наиболее заметных чешских романистов той поры — Чапеку-Ходу. Воздействие натурализма наиболее ощутимо в романе «Турбина» (1916), о котором А. М. Пиша справедливо писал: «В „Турбине“, где Чапек-Ход следует, конечно по-своему, примеру западного натурализма и воспроизводит жизнь большого города, переживающего процесс постепенной индустриализации, полная пассивность героев и жестокая детерминированность их судьбы воплощены в самом заглавии романа» 11.
Более синтетично изображение действительности в романах А. М. Тильшовой, которую можно отнести к наиболее зрелым представителям критического реализма в чешском романе первых десятилетий нашего века. Хотя и Тильшова не свободна от влияния натурализма и ей свойственна импрессионистская манера изобразительности, но ей удаётся более монументальная и общественно значимая картина жизни общества в романической дилогии «Старинное семейство» (1916) и «Сыновья» (1918), представляющей собой классический роман поколений, повествующий о постепенном упадке некогда влиятельной и процветавшей буржуазной семьи.
Противостоит натурализму своего рода лирическая проза, в которой эпическое действие, весьма, впрочем, несложное, является как бы только предлогом для богатой гаммы лирических картин и чисто лирического воспроизведения внутреннего мира человека. Можно назвать прежде всего роман Ф. Шрамека «Серебряный ветер» (1910). Здесь по-тургеневски поэтичное восприятие природы сочетается с выразительным, импрессионистским воспроизведением юношеских чувств и переживаний.
Начало XX в. было для чешского романа временем поисков ориентации. Если в русской литературе, долгое время развивавшейся замедленно, происходит резкий скачок, и в XIX в. она в известном смысле обгоняет более передовые до той поры литературы Европы, то в чешской литературе подобный скачок происходит, на наш взгляд, после образования независимой Чехословакии, в 20-е годы XX в., в годы невиданного накала общественной борьбы, когда чешская литература сразу же выходит в ряд самых передовых европейских литератур. Исторические условия в Чехословакии после первой мировой войны несомненно благоприятствовали рождению новой литературы. Война потрясла основы общественного устройства Австро-Венгрии и завершилась установлением независимой республики Чехословакии. Это было большой победой народа, и завоевание долго чаемой национальной независимости всколыхнуло жизнь страны до основания. Но едва только над Градом взвился трёхцветный национальный флаг, как стало ясно, что победу использует буржуазия, и социалистическая республика, грезившаяся многим, не может возникнуть в тех условиях классической буржуазной демократии, которая быстро складывалась в Чехословакии под эгидой одного из видных теоретиков и адептов этого государственного устройства Томаша Масарика, ставшего первым президентом республики. После единодушного взрыва радости по поводу завоёванной национальной независимости, в условиях непрекращающейся политической борьбы происходит резкое размежевание в сфере искусства и особенно литературы.
Для европейской литературы 20-х годов как бы пробным камнем стала тема минувшей войны и отношение к колоссальным катаклизмам послевоенной действительности. В чешской литературе мы почти не найдём изображения трагических фронтовых будней, которыми так богата западноевропейская литература, нет в ней и романа «потерянного поколения». В литературе не было, правда, недостатка в воспевании «подвигов» чехословацких легионеров на заснеженных полях Сибири, но по понятным причинам подлинно значительных писателей это реакционное крыло чешской литературы не выдвинуло. С глубоко оригинальными и высокоталантливыми антивоенными произведениями выступили революционные писатели — Гашек и Ванчура, но на их романах мы остановимся позднее. Что же касается чешских романистов, творчество которых было связано в довоенные годы с развитием критического реализма и отчасти натурализма, то в их произведениях грандиозные исторические события преломились скорее в новой этической и эстетической проблематике.
Глубокое объяснение причин возникновения одного из направлений, по которому пошли искания чешского послевоенного романа, мы найдём в высказываниях Карела Чапека. Вспоминая впоследствии о своих переживаниях в годы войны, Чапек писал: «Пожалуй, ни одно поколение не почувствовало на своей шкуре столько жестокости и эгоизма, трусости и унижения, как наше. И… его инстинктивной реакцией, защитой против такого неуважения к человеку было поразительное, почти экстатическое погружение в свой внутренний мир, горячая любовь к человеку … речь уже не шла о спасении жизни, речь шла о спасении души» 12. Эти настроения определили многое в чешском романе 20-х годов. В романах Чапека-Хода, Тильшовой, Бенешовой на первый план выступает тема моральных исканий человека, преодоления индивидуалистического заклятия, поисков сверхличных ценностей. Эта проблематика связывается в ряде романов с проблемой смысла искусства и назначения художника («Искупление» А. Тильшовой, 1923; «Человек» Б. Бенешовой, 1919), эта же проблематика в своеобразной философско-эссеистской форме раскрывается в романе «Марионетки и работники божьи» Ф. К. Шальды (1918). Если в довоенном романе нередко в центре оказывался процесс разложения личности под влиянием среды, то теперь романисты воспроизводят отчаянные попытки индивидуума воспротивиться фатуму, борьбу за сохранение своей личности, нравственное возрождение и очищение. На место пассивного героя — жертвы обстоятельств — появляется активная личность, хотя человеческая активность понимается этими романистами скорее в индивидуалистическом и идеалистическом духе.
Близок по своей проблематике к произведениям этого типа и роман И. Ольбрахта «Странная дружба актёра Есения» (1918). Однако в этом романе, в котором также затрагиваются вопросы искусства, звучат многие темы, определившие в дальнейшем содержание творчества Ольбрахта, ставшего убеждённым выразителем социалистического идеала. Романист в кровавом хаосе войны ищет возможность для индивидуума не только сохранить свой человеческий облик, но и вырваться из пут индивидуализма и причаститься к борьбе за сверхличные ценности. У Ольбрахта выход его героев к общественно значимому действию, к участию в народной борьбе за освобождение в этом романе означал определённую веху на творческом и идейном пути писателя, вскоре приведшем его в ряды коммунистической партии и к созданию произведений, которые справедливо относятся к пролетарской литературе.
Вообще же проблематика и структура романов, о которых шла речь, позволяет говорить о типологически сходных явлениях, ознаменовавших в послевоенные годы развитие чешского критического реализма, в значительной степени смыкавшегося на предыдущем этапе с натурализмом. Прежде всего теперь можно отметить более явственное размежевание между двумя методами, хотя и в этот период влияние натурализма в чешском романе довольно значительно. Размежевание идёт по линии тематики и основного конфликта — активных поисков личностью этических, а порой и социальных ценностей и участия в их отстаивании; преодолевается концепция фатальной детерминированности человека средой и обстоятельствами, на первый план выходит активный герой, и энергично звучит тема личной ответственности человека.