2 замечает, что Чапека отличает от Г. Уэллса, которому он во многом близок, сатирическая трактовка научно-фантастического сюжета). Современная критика постоянно сопоставляет научную фантастику Чапека с Г. Уэллсом, А. Франсом, Честертоном. Пожалуй, наиболее часто к такого рода сравнениям прибегает А. Матушка в книге «Человек против гибели» 3 о творчестве Чапека. Однако и он сравнивает произведения Чапека с другими явлениями европейской литературы чрезвычайно бегло, останавливаясь подробнее скорее на сходстве прямых авторских высказываний Чапека и Франса.
Больше внимания уделяет проблематике места Чапека в европейской литературе современное советское литературоведение. В книге С. В. Никольского 4 сделано немало интересных наблюдений, касающихся сходства и различий Чапека и Уэллса, Чапека и Франса. Здесь сопоставления касаются не только идейного содержания, но и структуры чапековских произведений в сравнении с другими произведениями современной научной фантастики. Впрочем, С. В. Никольский не ставит перед собой цель систематизировать и обобщить эти наблюдения.
Существенные соображения по интересующему нас вопросу содержатся в работах Б. Сучкова и С. Никольского в семитомном собрании сочинений К. Чапека 5. Б. Сучков подчёркивает скорее отличие Чапека от Уэллса, отмечая важность для чешского писателя свифтовской традиции, а также традиции реалистического гротеска от Рабле до «Носа» Гоголя и Салтыкова-Щедрина. С. Никольский высказывает мысль, что Чапек обогатил «сам арсенал типов социально-фантастических произведений и их художественные средства, поэтику» 6.
В данной работе мы ставим перед собой цель рассмотреть в целом проблему соотношения фантастики Чапека и европейской литературы, определить место фантастических романов Чапека в современном развитии этого жанра. Подойти к конкретному сопоставлению невозможно, на наш взгляд, без определения соотношения этой линии творчества чешского писателя с проблемой развития реализма в XX в.
А. Матушка в упомянутой книге, казалось бы, несколько парадоксально связывает реалистические устремления Чапека именно с фантастикой, замечая, что Чапек «вернулся» от Аполлинера к Анатолю Франсу и Вольтеру, а из англичан — к Уэллсу, Шоу, Честертону. Действительно, писатель настороженно относился к таким модернистским новшествам, как увлечение психоанализом, как разложение традиционной формы романа. Однако он понимал реализм как нечто глубоко современное, и фантастика входила в его представление одним из компонентов современного реалистического творчества.
Чапек не очень любил слово «реализм», порой оно казалось ему синонимом бескрылого натуралистического описательства. В отношении к традиционному реализму его взгляды иногда неожиданно перекликались с авангардистскими. Так, в своей оценке Голсуорси чешский писатель сближается с самой крайней позицией отрицания, выраженной Незвалом в период его авангардистских увлечений. Незвал призывал «ниспровергнуть унылый реализм, возглавляемый королём банальности в современном романе — Голсуорси» 7, а Чапек вторил Незвалу: «…сейчас мы думаем о нём как о чём-то далёком и безвозвратно минувшем; помилуй бог, последняя дремота старого мистера Форсайта, смерть одряхлевшего пса, тихий уход всяческих дядюшек и тётушек — всё это тронуло и нас, но было уже в каком-то давно ушедшем, ином мире» 8. И вместе с тем в 1924 г. он писал в предисловии к книге своего брата Йозефа Чапека: «Да, кстати, о реализме — по поводу этого грубого и позорного слова нам придётся теперь предъявлять рекламацию. Как известно, реализм вульгарен, поверхностен, приземлён материалистически и вообще низок; к тому же он уже давно и много раз превзойдён — и всё же! Быть современным, обыкновенным человеком, достаточно искушённым и очень внимательным, иметь открытые глаза и открытое сердце, не кадить громкими словами, не оглушать лозунгами, и деловито, чётко, по-мужицки делать своё дело — это реализм. Схватывать суть вещей не просто глазами, нюхом и грязными лапами, а всем своим разумом и духовным началом, всеми ясными и парящими функциями духовного в человеке, удостоверяться в вещах посредством пристальных размышлений, ощупывать их своим страстным сочувствием и определять их место с помощью чистой логики — это реализм» 9.
И тем более знаменательно, что Чапек именно по поводу своей фантастики наиболее определённо говорит о реалистических принципах творчества. Возражая против того, чтобы его роман «Война с саламандрами» считали утопией, он заявлял: «Это не утопия, это современность. Это не спекуляция на будущем, а отражение того, что есть, что нас окружает. Для меня дело было не в фантазии; фантазию я сколько угодно могу поставлять задаром и ещё с надбавкой: кому сколько потребуется; для меня всё дело было в действительности… Я ничего не могу с собой поделать, но литература, которая не заботится о действительности и о том, что происходит в мире, — письменность, не желающая реагировать на всё происходящее так сильно, как это только доступно слову и мысли, такая литература не для меня» 10.
Мысль о реалистическом характере фантастики Чапека развивает С. Никольский: «Фантастика и объектирование жизненных наблюдений всё время взаимопроникают в произведениях Чапека. Соблюдение жизненной логики, её внутреннего взаимодействия с фантастическими допущениями — та незримая нить, за которую держится писатель, создавая ситуации, сцены, типажи» 11.
Понимание реализма, столь отчётливо выраженное писателем, связано с одной общей особенностью искусства XX в., чреватого огромными историческими потрясениями, — со стремлением к обобщённому, интеллектуальному осмыслению действительности, с поисками особой формы для её философского аналитического воспроизведения. Чапек считал, что современная действительность сама по себе требует обострённого интеллектуализма в искусстве: «Современная действительность непостижима для эклектического взгляда… Она не может быть только материалом; в ней самой содержится определённая духовная концепция или организация. И современное искусство проникнуто непосредственно выраженным стремлением к концептуальности; поэтому оно антинатуралистично и не может ограничиться описанием и констатированием данного положения вещей» 12.
Утопические романы Чапека — своего рода гипотезы, исследование определённой модели. Это моделирование, рационалистическое исследование данных и выведение результатов характерно скорее для Брэдбери или для Лема, чем, скажем, для Уэллса, и в этом смысле Чапек ближе научной фантастике наших дней. «Каждая утопия, естественно, рождается из определённых размышлений и в свою очередь побуждает к размышлениям. Изображать обстоятельства, которых нет и никогда не было в действительности, поместить изображаемое в неконтролируемое отдаление в пространстве или времени, освободиться от близкой и чёткой действительности, — для чего же автору делать это, если не для того, чтобы провести определённый мысленный эксперимент, решить какую-то задачу, сконструировать какое-то идейное настроение, доказать правильность определённой программы?» 13 — пишет Чапек. «Доказать», «разрешить задачу» — эти выражения не случайны. Все произведения, о которых пойдёт речь, построены в этом смысле одинаково. «Если… будут заданы такие-то и такие условия… то…» Чапек вскрывает конкретное социальное зло (с этим связаны элементы сатиры в его утопиях), вместе с тем он выходит за пределы конкретной социально-обличительной сатиры и даёт обобщения философского порядка, касающиеся положения современного человека в мире и судеб человечества. Такие же тенденции Чапек прежде всего ценил в Г. Уэллсе, о котором он писал: «…английский фантаст соединяет утопическую фикцию и фантастику с документальным реализмом и колоссальной эрудицией» 14. Эта оценка перекликается с высказыванием самого Уэллса о художественных принципах своего творчества: «Когда писателю-фантасту удаётся магическое начало, у него остаётся одна забота: всё остальное должно быть человечным и реальным. Необходимы прозаические детали и строгое следование гипотезе. Всяческая выдумка, которая выходит за пределы основного предположения, немедленно придаёт всему сочинению оттенок безответственности и глупости» 15.
Впрочем, чапековское понимание «реалистической фантастики» гораздо более определённо противопоставлено прямолинейной рационалистичности, чем уэллсовское. Он неоднократно писал, что литература не столько «решает проблемы», сколько открывает новые глубины в понимании действительности, которая не может быть сведена к «шахматной задаче или математическому уравнению». Противоречие? Вряд ли. Понимая жанр романа-утопии как своего рода конструировавание модели, Чапек подразумевал и своеобразное обнажение приёма, сдобренное гротесковой и юмористической трансформацией материала, которое уж само по себе противоположно рационалистической схеме.
И искания Чапека в области создания романа-утопии были многообразными и многонаправленными. С ними связан, например, интерес Чапека к так называемым «периферийным жанрам», о которых он в 20-е годы написал целую серию статей. В романах-утопиях Чапека наиболее полно воплотилось его представление о подлинно народном искусстве. В них присутствуют те качества, которые Чапек считает, наряду с доступностью формы и языка (а это неотъемлемое свойство всего чапековского творчества), важнейшими признаками народности произведения, — эпичность, увлекательное, напряжённое действие. «Фабрика Абсолюта» даже печаталась с продолжениями в газете, что определило особое внимание автора к остроте сюжета и увлекательности. Авантюрная стихия сильна и в «Кракатите» (его даже упрекали за избыток убийств, похищений, таинственных исчезновений и других потрясающих событий).