Не менее остро Чапек разоблачает и смысл той «политики невмешательства», которую вели по отношению к агрессору западные державы. За три года до позорного Мюнхенского соглашения он, собственно, предсказал его в потрясающей сцене конференции в Вадузе. Здесь писатель в форме делового и объективного репортажа с убийственной точностью запечатлел те недостойные манипуляции, которые были так характерны для тогдашней западной дипломатии, по отношению к агрессору. Горький сарказм Чапека достигает своего апогея, когда, после того как были устроены роскошные купальные помещения для саламандровых делегатов, появляются их нетерпеливо ожидаемые представители, которые оказались… людьми. Трудно было создать более безжалостное обличение страшного предательства, которым явилась, по существу, политика «невмешательства». Чапековская тема «предательства интеллектуалов» доведена тут до своего логического завершения.
Теперь писатель не ограничивается предсказанием грозящей катастрофы, он раскрывает её подлинные, социальные, а не метафизические причины. В заключительной главе романа автор задаёт вопрос и сам на него отвечает: «Знаешь, кто днём и ночью работает лихорадочно в лабораториях над изобретением ещё более эффективных машин и веществ, предназначенных разнести мир вдребезги? Знаешь, кто ссужает саламандр деньгами, кто финансирует Конец Света, весь этот новый Всемирный потоп?
— Знаю. Все промышленные предприятия. Все банки. Все правительства…».
Чапек в ряде произведений внимательно всматривается в положение человека в современном обществе. В комедии «Из жизни насекомых» (1921), написанной совместно с братом Йозефом Чапеком, представлены как бы два варианта «массового человека». Первый, когда человек выступает в статуте частного лица. Эпизоды с бабочками, сверчками, жуками и кузнечиками представляют пёструю и весьма зло изображённую картину суетни и толкотни людей, движимых эгоистическими собственническими интересами. В этой пьесе с большой силой изображён и другой, казалось бы, противоположный полюс общественной организации — государство муравьёв, в котором каждый движется в чётком, бешеном темпе, определяемом муравьиным диктатором. Послушная немыслящая масса идёт умирать и убивать из-за нескольких сантиметров пространства. Эта картина проникнута чувством ужаса и отвращения. Нетрудно обнаружить связь между муравьями, роботами и саламандрами, и ясно, что Чапек весьма прозорливо уловил опасность превращения обезличенного, механизированного человека в слепое орудие различных фашистских диктаторов, в пушечное мясо для различных авантюр, направленных на захват мирового господства.
И особенно глубоко он раскрыл в «Войне с саламандрами» связь между своекорыстным «частным человеком» и «человеком-деталью» в сколоченном с железной чёткостью механизме. В этой двуликости и кроется секрет сложности образа саламандр в романе. Бесспорен конкретный антифашистский смысл этого образа. Но вместе с тем — это сатирическое обобщение «массового стандартного производства» человека как «высшего технического достижения» современного общества. В романе, по существу, нет противопоставления саламандр и человека. С одной стороны, само представление о чём-то скользком, холодном, мокром, лишённом человеческих страстей и чувств, делает саламандр бесконечно чуждыми человечеству, а с другой — ведь саламандры не только вскормлены людьми, они переняли, как блестяще показал Чапек, облик «массового» человека современного собственнического общества. Саламандры — не только враги людей, саламандры — это люди. И такое постоянное сатирическое взаимоотражение саламандр и рода людского позволяет автору гораздо глубже заглянуть в моральный и философский смысл той трагической опасности, которую принесли человечеству невинные «топтыжки» патриархального капитана Ван Тоха. «Саламандры освоили в человеческой цивилизации только то, что в ней посредственно и утилитарно, механично и повторимо… Самое страшное, что они бесконечно размножили утилитарный, самодовольный и глуповатый тип цивилизованной посредственности».
В саламандрах воплощены с гротескной чёткостью типические свойства «среднего» обезличенного стандартизированного человека. Блестяще пародируя научно-бюрократические документы, Чапек приводит заключение учёной комиссии, обследовавшей «симпатичную говорящую саламандру» в лондонском зоопарке и пришедшей к весьма знаменательным выводам: «Названная саламандра умеет читать, но только вечерние газеты. Интересуется теми же вопросами, что и средний англичанин, и реагирует на них подобным же образом, то есть в соответствии с общепринятыми традиционными взглядами. Её духовная жизнь — поскольку можно говорить о таковой — ограничивается мнениями и представлениями, распространёнными в настоящий момент среди широкой публики.
Ни в коем случае не следует переоценивать её интеллект, так как он ни в чём не превосходит интеллект среднего человека наших дней». Эту же мысль Чапек подчёркивает в вымышленном ответе Бернарда Шоу на вопрос, есть ли у саламандр душа, данном в обычной парадоксальной манере Шоу, блестяще воспроизведённой Чапеком: «Души у них, безусловно, нет. В этом они сходны с человеком».
По мере разворачивания действия образ саламандр и человечества, ослеплённого саламандровой сенсацией и быстро научившегося использовать труд этих новых роботов, как бы взаимоотражается. «Саламандризм» сочится из одуряющей, тупо однообразной газетной пропаганды, бьёт фонтаном в безапелляционных пошлостях самодовольного обывателя, льётся потоком гладких фраз с университетских кафедр и трибун проповедников, вдохновляет писателей и деятелей кино. Воплощение «саламандризма» — в бешеном производстве стандартных товаров, которое лишает технический прогресс одухотворённости и делает его страшной, враждебной человеку силой. И наконец, апофеозом трагического шествия саламандризма является тот момент, когда человек сам вкладывает в трогательно неуклюжие, но чрезвычайно цепкие лапки саламандр изготовленное ими же оружие. Это начало конца человеческой цивилизации — полное торжество «истинной саламандренности».
Что же может противопоставить Чапек гротескному и страшному триумфальному шествию саламандризма?
С поисками ответа на этот вопрос связана новая и гораздо более горестная постановка вопроса о так называемом «маленьком человеке». Здесь мы встречаемся с «маленьким человеком» в образе привратника в учреждении всесильного шефа саламандрового бизнеса Г. X. Бонди — пана Повондры. Как и все чапековские герои такого типа, пан Повондра обладает живым чувством юмора, он тоже большой поклонник пива и кнедликов. Но в отличие от других героев Чапека, пан Повондра отнюдь не склонен укрыться от превратностей мира. Напротив, он претендует на участие в «делании истории». Именно Повондра, поддавшись внезапному порыву, допустил никому не известного капитана Ван Тоха к пану Бонди, нарушив тем самым строгое распоряжение шефа. Как он потом гордится своим участием в организации саламандрового бизнеса, как заботливо собирает все газетные вырезки и слушает радиопередачи, свидетельствующие о быстрой карьере «топтыжек». Право, он готов считать себя благодетелем человечества… Но всё дело в том, что этот «маленький человек», который раньше был способен противопоставить Абсолюту пиво и окорок как более несомненные ценности, в самом существовании которого Чапек видел гарантию сохранения человечества, несмотря ни на какие пертурбации, представляется теперь писателю в ином свете. Теперь граница между естественным «маленьким человеком» и «механизированным человеком» саламандрового общества становится почти незаметной. Недаром пан Повондра глотает газетные сообщения с такой же жадностью, как саламандра в лондонском зоопарке, и высказывает столь же плоские и пошлые суждения. И он бездумно принял внушённую пропагандой самодовольную уверенность в полной гарантированности покоя, порядка и безопасности.
Но в «Войне с саламандрами» впервые появляется новый для Чапека мотив ответственности «маленького человека». И юмористическая по своему тону сцена, когда Повондра, увидев на поверхности Влтавы чёрное скользкое бревно — саламандру, обвиняет себя в гибели человечества, приобретает неожиданную серьёзность и становится философским прологом к последнему этапу творчества писателя. В этот период в драмах «Белая болезнь» и «Мать» он по-иному ставит вопрос об ответственности «маленького человека».
Чапек принял участие в задуманном М. Горьким издании «День мира». Именно здесь он, пожалуй, впервые высказывает мысль, всё отчётливее одушевляющую его дальнейшее творчество. В своей заметке он сообщает о завершении работы над «Войной с саламандрами» и добавляет: «Я хотел бы иметь столь длинную руку, чтобы протянуть её в Лондон, схватить первого попавшегося англичанина, который бы мне попался хотя бы на крыше автобуса, будь это рабочий или адвокатский клерк, потом я посадил бы его перед собой и сказал бы ему: „Извините, пожалуйства, сэр, но что вы лично изволили сделать в абиссинском конфликте?“» — и Чапек с горечью добавляет: «Теперь уже не говорят о людях и их совести, а только об Италии, Англии, Абиссинии и тому подобное, как будто политику не делают больше люди» 39. Люди и их совесть — теперь для писателя конкретное историческое понятие, и приходит он к нему в результате глубоких раздумий о сущности процессов, определяющих положение современного человека в обществе.
В издевательской утопии О. Хаксли «Прекрасный новый мир», представляющей то, что произойдёт с человечеством через 800 лет, становление механизированного, утилитаризированного человека доведено до своеобразного совершенства. Все граждане изображённого в романе Хаксли государства будущего с самого рождения делятся на касты, причём их заранее «освобождают» от всего, что не требуется для выполнения предназначенной им функции. На близость открытого Хаксли нового человеческого типа и саламандр Чапека указывается в статье П. Палиевского о творчестве О. Хаксли: «Хаксли вывел новый психологический тип. Он подметил, как капиталистическая пресса, радио, а ныне и телевидение формируют из наиболее податливого людского материала абсолютно новые существа. Эти существа только сохраняют человеческую форму, внешние признаки человека, на самом же деле мозг их давно застыл и подчинился вбитой туда „логике“, так что машина капитала полностью, незаметно поглощает их и превращает в ужасных роботов… С безотказной чёткостью распрямляют они любую проблему и движутся как заведённые в одном направлении, истребляя по дороге всё живое. „Саламандры“ Чапека были продолжением и развитием этого типа»