Современные фантасты рассмотрели возможность осуществления и торжества «саламандровой цивилизации». Собственно говоря, именно таков смысл романа Р. Брэдбери «451° по Фаренгейту». Можно сказать, что в обществе, изображённом Брэдбери, «саламандровая цивилизация» достигла выдающихся успехов, осуществляя в полной мере свои основные принципы, но всё же брезжит оптимистическая перспектива, потому что остаются люди, сохранившие вместе со спрятанными книгами духовную жизнь и интеллектуальные интересы, которые обещают будущее возрождение человеческой цивилизации. Полное осуществление всех «принципов саламандризма» К. Воннегут изображает на сказочной планете Тральфамадор, куда совершает фантастическое путешествие Билли Пилигрим, герой романа «Бойня номер пять». Сходные проблемы затрагиваются и в романе С. Лема «Возвращение со звёзд».
Близок к «Войне с саламандрами» и по сюжетной структуре и по проблематике роман Пьера Булля «Планета обезьян». В предисловии к советскому изданию этого романа А. Араб-Оглы пишет: «Продолжающий свифтовскую традицию роман Булля стоит в одном ряду с такими замечательными произведениями, как „Первые люди на луне“ Г. Уэллса, „Остров пингвинов“ А. Франса и „Война с саламандрами“ К. Чапека» 47.
Если присмотреться к осуществлению технократической утопии и у Воннегута, Брэдбери, и у П. Булля, то мы увидим, что её смысл был сформулирован Чапеком даже не столько в пьесе «R.U.R.», сколько в «Войне с саламандрами». «Куда бы приковыляла человеческая эра со своей медленной безвкусной и бесполезной жвачкой, которая называется культурой, искусством, чистой наукой или чем-нибудь в этом роде! Настоящие сознательные люди саламандрового века не станут тратить время на размышление о Сути вещей, им хватит дела с одним их количеством и массовым производством», — иронически замечает Чапек в романе. И разве не напоминает безудержное восхищение саламандрами в человеческом обществе восторги современных «левых» крайними проявлениями тоталитаризма? Следуя принципу утилитарности, саламандры, а также власти в обществе, изображённом Брэдбери, изгнали из человеческой цивилизации «всё игривое, фантастическое, всю память о прошлом, они переняли только её чисто практическую, техническую или утилитарную сторону». Подробности этого страшного, глубоко враждебного человеку общественного устройства более конкретно изображены современными писателями, потому что современная техника подошла ближе к его осуществлению, а немало мыслителей на Западе и на Востоке пытаются обосновать пользу подобного устройства. Но страшное видение «саламандрового мира», рисовавшегося Чапеку в ту пору, когда угроза торжества одной из ипостасей саламандризма, т. е. фашизма, казалась реальной, остаётся актуальной и варьируется современными писателями. Каждый писатель по-своему в новых исторических условиях рассматривает конкретные варианты связи технизированного общества и антидемократического общественного устройства, но Чапек впервые глубоко раскрыл само наличие этой связи,
Конечно, продолжение традиций Чапека связано не с безнадёжным социальным пессимизмом, а с поисками выхода и верой в неискоренимые человеческие возможности, способные противостоять нашествию любых саламандр.
Проблема тех конфликтов, которые таятся в «обществе изобилия», также стала одной из излюбленных тем современной фантастики. Она присутствует и в названных нами произведениях, в которых изобилие и полный комфорт покупаются за счёт отказа от человеческой сущности. Чапек сосредоточивается на этой проблеме в «Фабрике Абсолюта», мы видели, как парадоксально он подошёл к её разрешению. Лучшие современные фантасты на Западе вкладывают в изображение технократической утопии тот опыт, который они почерпнули из практики «потребительского общества». Многие его симптомы были ещё неизвестны Чапеку, но в его романах и драмах, особенно в «Войне с саламандрами», содержится критика того индивидуалистического безразличия к судьбе целого, той психологии безответственности, которая, парадоксально сочетаясь с пристрастием к штампам и с трафаретностью мышления, и создала предпосылки для торжества «истинной саламандренности». По существу, те духовные факторы, которые действуют в «Фабрике Абсолюта», «духовное просветление» и религиозный экстаз, казалось бы, противоположны унификаторским тенденциям, связанным с изображением «общества изобилия» в современной литературе. Но не индивидуальное, не просветлённое мыслью механическое восприятие «откровений» Абсолюта, которое и повело к тому, что немыслящая, не способная к творческому восприятию жизни масса бежит за демагогами всех мастей, завершается кровопролитием. Агрессия духа, не нашедшего благоприятной почвы в человеческом обществе, порождает также полную бездуховность. Механика распространения бедствия, роль большого бизнеса, фабрикующей сенсацию массовой информации и различных духовных пастырей человечества, — всё это сближает, по существу, чапековскую проблематику с размышлениями современных фантастов о грядущем «обществе изобилия». У Чапека механизации человеческого сознания противопоставлена личная ответственность индивидуума, пробуждение которой он считает непременным условием преодоления грозящих человечеству катастроф.
Ответственность учёного за использование своего изобретения — одна из важных проблем духовной жизни современности. Эта проблема, на которой Чапек сосредоточивается в «Кракатите», находит своё раскрытие, например, в «Галилее» Брехта или в драме «Физики» Дюрен-матта. Вместе с тем опасность примата технократического сознания и его претензий становится всё более и более важной темой современной фантастики. Чаще изображены не попытки учёного активно защитить своё изобретение от злоупотребления им, а, напротив, доводится до гротескной чёткости обличение того отрицания критериев этики и социальности, которое типично для технократического сознания.
Рассмотрев характер утопий Чапека и их соотношение с другими явлениями этого же жанра в современной литературе, мы снова можем вернуться к затронутому нами в начале вопросу: каково же место чапековской фантастики в развитии реализма XX в.? Наше литературоведение пришло к общему выводу не только о возможном сочетании фантастики и реализма, но и об особой формообразующей роли фантастики в развитии реализма нашего века. Для современного реализма в высокой мере характерно то свойство, которое сформулировано Б. Л. Сучковым: «Реализм, в отличие от нереалистических направлений в искусстве, широко использует все возможности, заложенные в образном мышлении, способствующие выражению содержания познаваемого объекта» 48.
Можно сказать, что эстетические искания Чапека были, несомненно, направлены к обогащению реализма. Ему были близки те моменты в понимании современного реализма и эволюции этого метода, которые были свойственны вообще чешской эстетике 20-х годов (хотя и проявлялись по-разному у различных её представителей). Мы имеем в виду неприятие «описательного реализма», под которым понималось плоское жанровое бытописательство или натуралистическое копирование действительности. Претензии к такого рода псевдореализму, пожалуй, наиболее исчерпывающе, со свойственной ему остротой сформулировал Ф. Кс. Шальда: «Стал совершенно неприемлемым рудиментарный простодушный реализм, изображающий поверхность явлений, которого придерживаются примерно 99 процентов традиционной чешской прозы. Рассказывать историю всё в той же последовательности, в одинаковом по времени сонном темпе и ритме стало совершенно невозможно. Теперь мы уже не воспринимаем время только как рамку для действия; время стало для нас тайной, которая нуждается в разгадке, поэтому само по себе оно не может нам ничего ни объяснить, ни осветить. Плоскостная линейная эпичность изживает себя. То, что может ухватить в действительности такой статический реализм, — минимально. И правдивость его весьма спорна» 49.
В развитии европейского реализма в послевоенные годы играет значительную роль стремление постигнуть явления жизни в обобщённом виде, создать определённую модель общества и человеческих отношений, сделать человеческую мысль, интеллектуальную и духовную проблематику непосредственным объектом изображения. Интеллектуальность, высокая насыщенность повествования элементами философского анализа и обобщения — таков важнейший качественный признак многих явлений в реализме нашего века. В творчестве ряда писателей наблюдается стремление максимально сократить путь от конкретных, в их пластической форме выступающих явлений действительности к абстракции выводов и обобщений. Параболичность, аллегоризм, условность становятся важными стилеобразующими элементами реализма.
Фантастика, гротеск и различные формы условности способствуют углублению реализма в тех случаях, когда фантастика вбирает знания и опыт, накопленные человечеством, и не игнорирует законы, по которым развивается жизнь. К её определению подходят слова, сказанные одним из крупнейших современных фантастов, С. Лемом: «Я за такую фантастику, которая имеет максимальную познавательную и социальную ценность, которая не является бегством от действительности, а служит орудием её анализа» 50.
Так появился термин «реалистическая фантастика», в которой сама дистанция по отношению к реальности помогает проникнуть в её смысл, в скрытые движущие силы, сократив до минимума путь от явления к сущности, создав определённую модель общества и человеческих взаимоотношений. Авторы фантастики обращаются к необычной, оторванной от конкретики форме для выражения своих обобщённых выводов и высказывания прогнозов, касающихся будущего. Ещё одна особенность фантастики XX в. та, что в ней чрезвычайно существенную роль нередко играет гротесковое начало. Трагическое ощущение катастрофических сдвигов также окрашивает в наше время произведения многих писателей фантастов, и одной из важных функций фантастики становится безжалостная критика существующего общественного устройства. А это повышает роль гротеска, которому всегда свойственны элементы преувеличения злого и смешного до невероятных размеров.