В разных литературах делаются попытки эпического синтеза, соединения широкой фресковой живописи в изображении общественной действительности и глубокого раскрытия внутреннего мира человека, подробного изображения быта и постановки больших общественных проблем, волнующих современное человечество. С этим связано и появление многотомных романов и романических циклов у Ромена Роллана, Роже Мартен дю Гара, Ж. Дюамеля, Жюля Ромена, Генриха Манна, Л. Фейхтвангера. Эти произведения, конечно, значительно отличаются между собой, но в них проявляются общие структурные свойства — расширение рамок романа, введение общественно-исторических критериев, определяющих и композиционное построение, и систему образов, и концепцию героя, и изображение обстановки, т. е. буквально все художественные компоненты. Известный исследователь Э. Ауэрбах отмечает вообще связь новейшего этапа развития реализма с жанром широкого социального романа: «Серьёзное отношение к повседневной действительности, проблемно-экзистенциальное изображение широких социальных слоёв, с одной стороны, погружение любых обыденных событий и персонажей в общий ход современной истории, исторически подвижный фон, с другой стороны, — вот, по нашему мнению, основы форм современного реализма, и вполне естественно, что широкая и гибкая форма романа оказалась наиболее приспособленной к передаче этих элементов» 30. Именно форма становится доминирующей в развитии романа социалистического реализма в чешской литературе 30-х годов.
Конечно, не всякое широкое романное полотно можно считать романом-эпопеей. Эта форма романа подразумевает определённый уровень исторической значительности и концепцию героя, соответствующую этому уровню. Можно согласиться с тем определением жанра, которое даётся в книге А. В. Чичерина: «Роман-эпопея — это произведение большого масштаба, в котором частная жизнь связана с историей народа. В романе-эпопее сопоставлены и противопоставлены разные классы общества; при изображении смены поколений семья приобретает социальный, исторический смысл; в числе других изображены лучшие мыслящие люди своего времени, в сознании которых осмыслены трагедии и мечты современников» 31. Естественно, эта формулировка не претендует на полноту определения, в частности, тут не затронут активный характер соотношения героя и истории, но как бы то ни было, многие существенные черты жанра романа-эпопеи здесь отражены. Тот же исследователь отмечает, что «роман-эпопея — литературный жанр — гораздо более распространённый в литературе социалистического, чем в литературе критического реализма» 32. Несомненно, что сама специфика романа-эпопеи, её тенденции постижения действительности в сущностных исторических явлениях чрезвычайно соответствуют задачам, которые ставит перед собой роман социалистического реализма, что не обозначает, конечно, будто этот жанр является каким-то привилегированным типом, присущим только этому методу или исключающим другие формы романа. Во всяком случае, следует подчеркнуть, что именно 30-е годы ознаменовались появлением широких эпических романов в различных национальных литературах, в которых развивался метод социалистического реализма. В советской литературе с конца 20-х годов также начинаются поиски «монументальных форм».
От пролетарской литературы 20-х годов чешский роман 30-х годов отличается как раз тенденцией широкого, многостороннего охвата действительности, включающего и её развитие во времени, и широкий срез, и более углублённое постижение человека, его внутреннего мира, его индивидуального облика. На этом пути, как мы уже говорили, роман встречается с репортажем. Не менее сильным было воздействие и социально-психологического романа. Все эти традиции перерабатывались в новаторскую художественную систему. Этот процесс нашёл яркое воплощение в творчестве двух писательниц, чьи произведения ознаменовали вершинное достижение широкого эпического жанра в чешской литературе. Мы имеем в виду М. Майерову и М. Пуйманову. На трилогии Пуймановой, связанной во многом со следующим, послевоенным этапом литературного развития, мы остановимся позже, а здесь сосредоточимся на романе М. Майеровой. В рецензии на выход этого романа Й. Гора высказывает интересные соображения о разнице в путях советского и чешского романа социалистического реализма. «Лозунг социалистического реализма, проникающий к нам из Советской России и привлекающий молодое поколение наших романистов социалистического направления, иногда воспринимается у нас как безоговорочное требование эпического воплощения сегодняшней действительности» 33. Эти требования Гора считает оправданными только для советской литературы ввиду специфики новой действительности. К тому же он отмечает различие в традиции: в русской литературе была богатая традиция социального романа, в литературе чешской такой традиции не было. Это сказалось, как считает Гора, в изображении современности, особенно в романе о рабочем классе. Критик считает, что Майерова нашла выход, показав историческое становление рабочего класса.
«Сирена» занимает в творчестве М. Майеровой место своеобразно синтезирующего, подводящего итоги произведения. В романе нашли развитие и многие мотивы, связанные с жизнью рабочих, которые нередко возникали в её предыдущем творчестве.
Рассматривая отношение «Сирены» к произведениям, посвящённым пролетарской тематике, Р. Кузнецова отмечает: «Предшественники Марии Майеровой, обращавшиеся к теме классовой борьбы чешского пролетариата… не воплощали самый процесс становления и развития классового сознания рабочего как отражение важнейших экономических и общественных изменений эпохи» 34.
По своему построению роман, в действии которого переплетаются судьбы множества героев и создаётся образ сталелитейного Кладно, ближе всего к «Грудам» А. М. Тильшовой. Майерова подчиняет эту многоцветную картину и сложное переплетение человеческих судеб одной задаче: в истории семьи рабочих Гудцев она изображает изменение исторической роли класса, готовящегося к решительным боям и сознающего своё место в авангарде общества. Б. Вацлавек увидел в «Сирене» одно из наиболее удачных воплощений того синтетического романа, который он считал перспективным для развития чешской прозы 30-х годов. Критик подчёркивает, что из разрозненных картинок жизни рабочих, которых было немало в предыдущих произведениях Майеровой, ей теперь удалось создать эпическое произведение широкого дыхания. История нескольких поколений рабочей семьи Гудцов позволила писательнице нарисовать картину развития промышленного Кладно — от изготовления древесного угля кустарным способом до огромных современных промышленных предприятий. Художественное воплощение этой картины-процесса свидетельствует о несомненном обогащении реализма в чешском романе. Б. Вацлавек писал: «И это огромное по размаху действие представлено вовсе не абстрактно, но судьбы края, предприятий и рабочего коллектива воплощены в живые образы, индивидуализированные и в то же время типичные. Тут чешская проза берётся за решение очень крупных задач — за создание синтетической картины целой эпохи» 35. К этой задаче чешский роман начал подходить уже в 20-е годы, но только теперь он достаточно созрел для её осуществления. Для Вацлавека, чутко реагировавшего на новые явления в развитии родной литературы, такая постановка вопроса была новой.
Среди огромного количества персонажей Майерова сосредоточивает своё внимание главным образом на членах семьи Гудцов, каждый из которых чем-то примечателен для определённого исторического периода. Можно сказать, что она исходит из социально-исторической доминанты, характеризуя своих персонажей. Такой тип, как Гудец-изобретатель, был возможен в эпоху, когда ещё только закладывались основы будущих промышленных предприятий и в отношениях между рабочими и предпринимателями сохранялись следы некоей полуфеодальной патриархальности. Отношение человека и производства было ещё настолько индивидуальным, насколько это возможно при кустарном производстве.
Представитель второго поколения семьи — Пепик Фрайер находит разрядку от однообразного и изнурительного труда в диких пьянках, а его сын, прозванный Гудец-конвоир, уже становится участником организованной стачечной борьбы рабочих. Этот образ по-человечески глубок — в нём переплетаются гордость умелого работника и любовь к производству с ненавистью к тем, кто превращает его труд в подневольный, сознательное понимание необходимости общей борьбы и порывы анархистского бунта, когда он чуть не губит себя, решившись на бессмысленный террористический акт, отчаяние и вера в будущее, поэтическое мироощущение и мрачное отупение. Писательница выводит его из узкого круга жизни кладненских рабочих, он отправляется в Америку, после того как лишился работы, попал в список «подозрительных». Само расширение географических границ романа характерно для новой его формы.
Не всё в исканиях Гудца-конвоира одинаково убедительно, здесь, как и во всей концепции романа, сказались и собственные слабости Майеровой в политической оценке исторических событий. Однако ей удалось верно раскрыть основные тенденции пролетарской борьбы в Чехии. И, несомненно, прав Шальда, заметивший, что «главным невидимым героем «Сирены» является социалистическая идея» 36.
М. Майерова писала: «Роман о горняках не может быть биографией какого-нибудь определённого горняка, Петра или Павла, он должен включать жизненные истории многих, должен сосредоточить даже в жизни одного героя жизнь всего горняцкого сословия в её типических проявлениях, отношениях, в правдоподобных эпизодах и на фоне обстановки, как можно более точно изображённой»