37.
Подобный замысел требует, наряду с широким охватом материала действительности, высокого уровня типического обобщения. Вацлавек видит недостаток «Сирены» в том, что в композиции романа преобладают принципы монтажа, так как Майерова, подобно многим другим авторам широких социальных полотен, строит роман по принципу исторической последовательности, а не исходя из драматического развития индивидуума. Критик утверждает, что одна из самых трудных задач романа социалистического реализма — «сосредоточить в человеческих типах и типических событиях не последовательно во времени, а симультанно и драматически всё, что разыгралось в ту эпоху, которая должна быть охвачена великим синтетическим произведением» 38. Думается, Вацлавек тут не во всём прав, и исторически последовательное изложение событий не мешает не только авторам, придерживающимся концепции социалистического реализма, но и многим писателям, творящим, скажем, в рамках реализма критического (вспомним хотя бы романы Т. Манна, Голсуорси и Дю Гара), создавать подлинно эпические произведения. Вместе с тем тот недостаток произведений социалистического реализма, о котором говорит тут Вацлавек, когда историческое развитие только подтверждается конкретными человеческими судьбами, конечно, не связан исключительно с композицией. И как раз на примере романа Майеровой видно, как романист (не всегда с равной степенью успеха) преодолевает ту хроникальность, которая может (но совсем не обязательно) возникнуть при таком типе построения, когда судьбы нескольких поколений рассматриваются в связи с историческими изменениями эпохи. Кстати, подобный недостаток порой проявляется также в романах с другой композицией и порождён неглубоким, схематическим, малохудожественным осмыслением действительности.
Майерова строит свой роман отнюдь не по законам дотошной хроникальности. В этом смысле критик не совсем справедлив к ней. Прежде всего, в отличие от монотонной равномерности хроники, Майеровой свойственна динамическая концепция времени. Наибольшее внимание уделяется драматическому десятилетию в истории рабочего движения, 90-м годам, и центр этой части составляет глава, посвящённая кровавым событиям расправы полиции над рабочими. Другой кульминационный момент романа — большая забастовка 1900 г. Таким образом, в центре — главы с массовым героем и с исторически значительным действием, а эпизоды об отдельных персонажах представляют собой как бы самостоятельные новеллы. Соединительную роль между ними играют своего рода документальные главы, т. е. стилизация под документы — письма, дневники, а также подлинно документальный материал — обработка тогдашней прессы в главе «Сообщение редактора Вацлава Шерки» или глава «Записки горняка Индры Клёна», в которой используются материалы подлинных записей старых горняков. Такие «документальные» главы (их всего шесть из восемнадцати) выполняют функцию соединения отдельных эпизодов, представленных как бы циклом новелл, обогащают взгляд на действительность, показав её с разных точек зрения. Другая особенность композиции — постоянная смена коллективных эпизодов и эпизодов, в которых фигурируют отдельные герои.
В историях героев, в раскрытии их чувств, отношений, характеров Майерова достигает подлинного разнообразия, множество запоминающихся персонажей придают действию многокрасочность и сложность. Два персонажа проходят через большинство глав романа, в их изображении Майерова достигает наибольшей глубины и проникновенности — это мать рабочей династии Гудцева, жена Пепика Фрайера, и её сын Гудец-конвоир. В образе старой Гудцевой писательнице удалось создать такой тип, который концентрирует в себе глубинные человеческие, национальные и исторические качества. Не раз отмечалась близость этой рабочей женщины к Ниловне Горького. Постоянная трудная борьба за своих детей, стремление понять их и помочь им постепенно превращает эту суровую женщину в участника борьбы. В образе Гудцевой много общего и с классическим образом чешской литературы, с героиней повести Божены Немцовой «Бабушка». Как и бабушка Немцовой, старая Гудцева добра, мужественна, в ней столько же ясности духа и той этической устойчивости и мудрости, корни которой кроются в глубинах национального сознания. Она тоже знает бесчисленное количество народных поговорок, присказок и уснащает ими свою речь, насыщенную юмором. Это один из наиболее масштабных и ярких с художественной стороны образов в чешском романе той поры.
Новаторское расширение рамок романа и тем самым обогащение реализма выразилось и в стилевом богатстве писательницы. Разные стилевые пласты — вообще одно из важных свойств романа-эпопеи нашего века. У Майеровой переплетается контрапункт различных тональностей — от тонкого лиризма до острой публицистичности и ораторского пафоса, патетика соседствует с простодушным юмором и деловитостью репортажа.
Чешская марксистская критика 30-х годов хотя и указывала на родственность романа Майеровой «Сирена» с другими произведениями социалистического реализма, но в то время (да и потом) не ставила перед собой цели рассмотреть новые явления в отечественной литературе в свете широких закономерностей инонационального развития. В единственной работе, в которой этот аспект раскрывается более или менее последовательно, — книге Ф. Гётца «Чешский роман после войны» «Сирена» рассматривается в разделе «Роман актуальный и плюралистический». Это направление критик понимает как реакцию на «индивидуалистический роман», порождённую стремлением отразить современный мир в его социальной борьбе и в многообразных аспектах. Такой роман — самое яркое, по мнению Гётца, проявление современного реализма, в нём «идеалистический взгляд на мир в большинстве случаев заменялся социалистически материалистической точкой зрения» 39. Критик отмечает, что не всегда в подобных романах сырой материал находил подлинно художественное эпическое осмысление. В ряду представителей такого романа Гётц называет рядом с Дос Пассосом, А. Дёблином, «Люди доброй воли» Ж. Ромена, и др. Не приходится говорить, что такое соединение разнородных явлений не позволяет сколько-нибудь чётко определить сам характер выделенного критиком типа романа. Он останавливается также и на особенностях широкого романного жанра в советской литературе, в которой репортаж и монтаж фактов действительности складываются в подлинно живую и драматическую картину. С подобными явлениями в работе сопоставляется «Сирена» и «Плотина» Майеровой, но это сопоставление не развивается и остаётся абстрактным. Думается, следует подойти к этой проблеме более конкретно. Нам представляется наглядной общность структурного построения «Сирены» и «Дела Артамоновых» М. Горького. В обоих случаях мы имеем дело с «романом поколений». Горький, как и Майерова, ищет новую художественную концепцию, отвечающую его задачам и отличающую его роман от «романа поколений» в литературе критического реализма. В центре романа Горького — история семьи фабрикантов, у Майеровой — история рабочей семьи, но художественные принципы, положенные в основу обоих романов, во многом сходны. Прежде всего Горький осмысляет свой материал не как экстенсивную хронику, а как чрезвычайно драматично развивающееся действие, подчинённое исторической концепции писателя. В жанровом отношении это диктует особую функцию времени в романе. Горький показывает изменение исторической атмосферы как изменение смысла времени, а это удаётся ему благодаря выдвижению разных героев на передний план, благодаря смене темпа повествования и внутренних точек зрения на изображаемое. На удручающее однообразие медленно ползущего времени в провинциальном захолустье не влияет бешеная предпринимательская активность Артамоновых, но в канун революции события начинают ускоряться, подавляя неспособных осознать их представителей класса собственников и в конце концов сметая их. И сами семейные конфликты приобретают отпечаток динамики истории (уход из семьи Ильи Артамонова, посвятившего себя революционной деятельности).
На смену характерному для критического реализма «бытописательному времени», которое Д. С. Лихачёв, предложивший этот термин, определяет как воспроизведение повторяемости и неизменности явлений 40, приходит историческое время, само по себе определяющее драматическую концепцию романов. Майеровой, как и Горькому, о значении примера которого для своего творчества она не раз говорила, удаётся найти весьма эффективные художественные возможности для воспроизведения движения истории. Судьба героев у неё на протяжении десятилетий неразрывно связана с судьбой рабочего коллектива, идущего от анархического протеста к организованной революционной борьбе. Ясное понимание направления исторического развития придаёт роману Майеровой, как и книге Горького, особый драматизм и композиционную целенаправленность.
Как отмечает И. Гаек, и у чешской писательницы новая концепция человека и истории ведёт к структурным изменениям романа как жанра. Критик специально останавливается на изменении функции времени: «Временна́я последовательность является главным организующим принципом, с помощью которого изображаются люди в гуще событий. Но в «Сирене» отвергнут этот пассивный хроникально-описательный принцип во имя новой динамической концепции времени в романе» 41. Такая новая функция времени как динамического фактора также сближает «Сирену» с «Делом Артамоновых». И это не случайно. В развитии чешского романа, проникнутого социалистической идеологией, авторы которого черпают вдохновение в эстетике социалистического реализма, закономерны типологические схождения с романом советским и со многими явлениями в революционных литературах Запада. Стремление создать динамический портрет класса на протяжении определённой исторической эпохи сближает Майерову не только с Горьким. Эта же концепция проявляется и в других произведениях социалистического реализма, например в трилогии В. Бределя «Родные и знакомые» («Отцы», «Сыновья», «Внуки»), первая часть которой была написана немецким писателем в годы войны в эмиграции в Советском Союзе. В первой книге дана история основателя рабочей династии Йоганна Хардекопфа, его приход в ряды немецкой социал-демократии, искания и разочарования, связанные с перипетиями социал-демократического движения в Германии от 70-х годов прошлого века до первой мировой войны. По этому же принципу широкого многогеройного повествования построены и две последующие части трилогии (вторая часть доводится до 1924 г., а третья охватывает бурный в истории Германии период от 1933 до 1948 г.). Перефразируя слова Энгельса, сказанные о Бальзаке, немецкий критик А. Абуш замечает, что «об истории классовой борьбы в Германии и особенно об отношениях людей и различных классов общества на протяжении трёх четвертей века можно гораздо больше узнать из трилогии Вилли Бределя «Родные и знакомые», чем из книг буржуазных историков»