Эта бешеная активность выступает в особенно зловещем свете в эпизоде гибели Казмара: как и Томаш Батя, он разбивается во время авиационной катастрофы. Писательница вводит в роман детали, поднимающие это происшествие над обычной случайностью: боясь пропустить военные заказы в первый день мобилизации осенью 1938 г., «улецкий король» настоял на полёте в нелётную погоду. Когда пилот остался глух к угрозам и посулам, Казмар прибегнул к своей обычной демагогии, заявив, что полёт необходим для республики. Этот обман стоит им жизни. Бесславный конец одного из «некоронованных королей республики» как бы символизирует крах её показного благополучия.
Своеобразной параллелью к образу Казмара является история «головокружительной» карьеры сестры Ондржея Ружены. И она поднимается с самого низа социальной лестницы до самого верха, проявляя немалую активность и ловкость. Типичны все метаморфозы будущей мадам Ро Хойзлер, начавшей свою карьеру в качестве скромной маникюрши, умиравшей от желания попасть в «хорошее общество». Она покупает своё «счастье» ценой брака с «отвратительным стариканом» Хойзлером, а потом находит осуществление своих честолюбивых мечтаний в любовных связях с фашистскими офицерами.
Этой суетливой напористой активности хищников противопоставлена иная деятельность. Вера в человека, в его большие возможности пронизывает самые трагические страницы трилогии. Главные её герои — не одинокие существа, а частицы огромной силы народа. Эту связь вдруг почувствовал Ондржей, когда он решил заступиться перед грозным Казмаром за уволенную им работницу. Та же невидимая поддержка даёт силы Нелле в самые страшные минуты её жизни. И отчаявшийся, потерявший в жуткой атмосфере протектората желание жить, Станислав распрямляется и воскресает, почувствовав протянутые руки, которые помогли ему не только жить, но и начать бороться. Эта связь между людьми изображается Пуймановой с помощью тонких и разнообразных приёмов — не назидательно, не декларативно.
Проблема смысла человеческой активности оказалась в центре другого романа-эпопеи — «Хвала и слава» Я. Ивашкевича. Моральный, философский и общественный смысл судеб героев и человеческих деяний и тут соотносится со сложной и полной превратностей судьбой Польши. Особый аспект этой проблематики — проблема «несостоявшегося действия», воплощён в милом сердцу автора герое Януше Мышинском, в котором запечатлена своеобразная польская вариация типа «лишнего человека». Мышинский не только размышляет о трагической судьбе Польши, но и объясняет этим многое в своей судьбе, и сам автор связывает трагедию «несостоявшегося действия» с противоречивыми традициями польской шляхетской культуры.
Многие герои Ивашкевича пытаются выразить себя в художественном творчестве, но если Пуйманова изображает здоровую и радостную сторону творческого процесса, то Ивашкевич сосредоточивается на творческом деянии, насквозь пронизанном неурядицами и противоречиями мира.
В романе Ивашкевича борьба за общественные идеалы, как и пассивность, часто носит драматический характер. Настойчиво звучит тема трагического действия, обречённого на неуспех, оказавшегося в разладе с прогрессивным ходом истории, несмотря на субъективную честность и самоотверженность человека.
Ивашкевич воплощает исторически оправданную активность в рабочем-коммунисте Янеке Вевюрском. Хотя автор очень мало рассказывает о Янеке, но его место в произведении не ограничивается эпизодами с его непосредственным участием: его образ всё время как бы участвует в действии, играя огромную роль в духовной жизни Януша Мышинского, сказавшего о своём друге — «лучший из людей, которых я встречал в этой жизни».
Нередко активная позиция в жизни во многих малоудачных романах, порой писавшихся с самыми добрыми намерениями, изображается чисто внешне, а внутренняя жизнь человека проявляется главным образом в сфере интимных чувств. Только большим художникам-реалистам удаётся показать процесс общественного самоопределения человека как неотъемлемую часть процесса его духовного развития. Тогда находятся и тонкие глубинные связи между внутренним миром и жизнью внешней. Можно вспомнить, как по-новому складываются многие личные отношения в «Войне и мире», озарённые отблеском пожара Москвы, или тот особый накал и драматизм, который приобретает любовь Жака и Женни в «Семье Тибо» в лихорадочные дни начала первой мировой войны. У Пуймановой личное и общественное в человеке переплетается органично, и это придаёт её трилогии особую эпичность, ту широту и синтетичность ви́дения человека в мире, которая оказывается непременным условием современного романа-эпопеи.
Такое понимание человека не означает, конечно, что герои трилогии живут исключительно на площадях и не сходят с трибун митингов. Не многие писатели обладают таким тонким, как у Пуймановой, умением воссоздать «микромир» семьи во всей его бытовой теплоте и достоверности, в интимных, едва уловимых движениях человеческой души. Сцены «мира» играют такую же существенную роль в структуре трилогии, как и в «Войне и мире» Толстого. Вечные вопросы человеческой жизни, любви, смерти, отношения родителей и детей, супругов и возлюбленных — всё это входит важнейшим компонентом в художественное содержание романа. И в то же время события большого мира органично слиты с самыми интимными переживаниями героев и происшествиями в их жизни.
Пуйманова проводит своих героев через многие сферы действительности, наделяет их большим богатством конкретных житейских связей. Эта важная жанровая черта её романов характерна для реалистического романа вообще. Л. Толстой писал в первые годы своей творческой деятельности: «Я ударялся сначала в генерализацию, потом в мелочность, теперь, ежели не нашёл середины, по крайней мере, понимаю её необходимость и желаю найти её» 15. Толстой связывает такое сочетание «генерализации» и «мелочности» с выходом от частной жизни к истории.
Во взаимопроникновении «мелочности» и «генерализации», анализа и синтеза, психологической и бытовой детализации и эпической широты — основной принцип послетолстовского романа-эпопеи. Разрешение этой задачи — большая художественная удача М. Пуймановой. Она сама считала, что Толстой был её учителем в «эпическом понимании материала» 16. Никто из героев трилогии не вхож в здания парламентов или в комнаты тайных совещаний, где принимаются решения, определяющие ход истории, но они причастны к истории в своём духовном мире и в житейской практике, и эта причастность раскрывается с помощью разнообразных художественных приёмов.
В бурной обстановке конца 30-х годов частная жизнь как бы вплотную смыкается с историей. В трагическую для народа Чехословакии осень 1938 г. всё отступает на задний план перед страшной катастрофой, надвинувшейся на страну. Трудно сказать, увидена ли сцена демонстрации у Града, когда людей поражает общий удар, когда гнев и отчаяние народных масс достигают апогея, затуманенными от слёз глазами Неллы или глазами взволнованного автора.
В главах, посвящённых событиям осени 1938 г., Пуйманова использует особый композиционный приём: незаметно меняется внутренняя точка зрения, тон и слова, которыми передаются горькие события крушения республики. Вот слышится энергичная народная речь прислуги Барборки, узнавшей о событиях в Судетах: «Когда эти сопляки в белых чулках со свистульками безобразничали в Хебах, плевали на наших полицейских, те и пальцем не шевельнули, будто так и надо…». А это мысли Станислава, рассматривающего изуродованную карту родины: «Днём и ночью над Прагой висит мучительная фата-моргана пограничных гор. Прекрасная Чехия, моя Чехия! Карта детских лет оживает перед глазами: зелёная внутри и тёмная в гористой части по краям — такова страна, имеющая вид дракона, в которой пастушки с картинок Алеша в школьной хрестоматии разводили костры». Эмоционально приподнятый внутренний монолог Станислава сменяется деловыми, чёткими словами Гамзы, объясняющего рабочим политическую ситуацию, меткими, остроумными замечаниями сограждан Швейка на пражских улицах. Пуйманова не отделяет в этих главах внутренней речи персонажей от авторской, что придаёт повествованию особую эмоциональность и взволнованность. Ей удаётся избежать и схематической репортажности, и хаотического «потока событий».
Пуйманова стремится нарисовать широкую объективную картину происходящих событий, дать их взволнованную оценку и раскрыть переживания героев.
В эти тяжёлые дни исторических потрясений с особой силой проявляется коммунистическая убеждённость, душевное благородство и сила «старого льва» Гамзы; обретает мужество и отказывается от своей «системы наседки» Нелла Гамзева; преодолевает тяжёлый душевный кризис Станислав; вырастает в настоящую героиню Елена. И при этом в них сохраняется живая достоверность, делающая героев такими же близкими читателю, как хорошо знакомые живые люди. Эти интимные отношения с читателем возможны только у больших художников. Такое читательское восприятие достигается только тогда, когда персонажи существуют в произведении вместе с бытовой и эмоциональной атмосферой, их окружающей.
Именно это и есть у Пуймановой. Она писала незадолго перед смертью: «Даже в самые драматические периоды истории люди живут не только политикой, и среди самых потрясающих обстоятельств они переживают свои личные радости и печали, мечты и утраты, маленькие семейные стычки и свои увлечения» 17.
Герои Пуймановой так же естественно переходят из своего микромира в сферу героического действия, как садовница Франтишка Поланская выбежала, даже не сняв кухонного фартука, на площадь, где толпа бастующих пыталась освободить её арестованного мужа, прямо навстречу жандармским пулям, одна из которых сразила её.
Для Пуймановой связь человека и истории, человека и общества — нечто совершенно естественное, и она мастерски раскрывает эту связь. Интересны в этом отношении долгие и мучительные раздумья Ондржея Урбана утром после расстрела рабочей демонстрации в Нехлебах, «когда тревожная заноза в памяти Ондржея пробудилась раньше него». От смутных воспоминаний детства, среди которых встаёт образ садовницы Франтишки Поланской, накануне застреленной жандармами, от тревожных разрозненных мыслей, «сколько может весить пуля, которая убила Поланскую?» — Ондржей переходит к трудным размышлениям о том, кто же виноват в случившемся. Воспроизводя медленный, напряжённый, сбивчивый ход мысли человека, не приученного размышлять об отвлечённых предметах и к тому же ослеплённого многими предрассудками, писательница показывает один из этапов пробуждения того нового отношения к жизни, которое определит дальнейший путь Ондржея в рядах сознательных участников претворения действительности. Расстрел в Нехлебах предстаёт в размышлениях Ондржея во всей своей удруч