ском холме организовали в 1845 году, потом праздники то проходили, то не проходили, а с начала 1990-х, после распада совместного государства, стали регулярными, приобретя поучительный характер коллективных воспоминаний об использованных и, наоборот, растраченных шансах прошлого.
Ровно в девять часов утра участники мероприятия возлагают цветы к поставленному в 1990 году скромных форматов памятнику чешско-моравско-словацкой взаимности, а потом до самого вечера по горной и луговой округе звучат сольное и хоровое пение, народная и духовая музыка, рок-н-ролльные наигрыши и все такое прочее. С особым удовольствием исполняются композиции на цимбалах, это струнный ударный инструмент с долгой центральноевропейской традицией. Иногда выступают звезды, например чешка Зузана Лапчикова или словак Иржи Гужик.
В хорошую погоду под венчающим не слишком высокую (970 метров) гору телевизионным передатчиком собираются 10, а то и 15 тысяч человек, все в отличном настроении. Велка-Яворжину освоили любители велотуризма; здесь сложилась еще и традиция веселых, несмотря на причуды зимы, чешско-словацких встреч Нового года. Другой проверенный центр братских торжеств — горная гостиница на словацкой стороне горы, открытая в 1924 году и названная именем Йозефа Людовита Голуби, ботаника и литератора из евангелистских священников. В этих живописных краях пастор Голуби изучал родную природу, составлял гербарии (в самый обширный занесено более 12 тысяч образцов трав и цветов) и описания грибов, а также сочинял тексты на славянские темы. Й. Л. Голуби, как указывают специалисты, внес особо ценный вклад в систематизацию сортов малины.
Что бы там ни сохранялось в людских сердцах, но чешско-словацкая граница в реальности-то существует, более того, считается одной из самых стабильных в Европе, она не менялась считай что тысячелетие. Яворжинский телепередатчик расположен точно на государственной меже. Эта граница (если измерять строго, 251 километр 763 метра) почти прямой, но все-таки кривой линией ведет с северо-востока от деревни Хрчава на юго-запад через лесистые Бескиды, Яворники и Белые Карпаты, через буйные луга и зеленые поля, через долины голубых рек, до окрестностей городка Ланжхот, пока не утыкается в Австрию. Скреплена она 16 контрольно-пограничными переходами, на которых никакого контроля давно уже не производилось, временное исключение составила только пандемия коронавируса.
Межгосударственный фронтир, славянско-мадьярский, а по сути славянско-славянский, здесь образовался тысячу лет назад, после краха княжеско-имперской идеи Моймировичей. Он разделял и соединял сначала племена, а потом народы с похожими языками и культурами, но, как выяснилось в итоге, с разными манерами социальной рефлексии и способами восприятия действительности. С левой, чешской, стороны границы, почти на самом ее юге, есть небольшой «карман» (по-умному говоря, этнографическо-исторический район) на 2 или 3 тысячи квадратных километров, где межславянские различия на протяжении веков были в значительной степени стерты. Некоторые историки утверждают, что, судя по развалинам и раскопкам, именно здесь (в частности, в окрестностях нынешних Старе-Места и Велеграда, где святой Мефодий якобы лично помогал обрести истинную веру чешскому князю Борживою[38]) как раз и располагался столичный центр великоморавских земель. В новые исторические времена эта область именовалась Моравской Словакией, иногда Заморавьем, местных жителей еще столетие назад смешно называли заморавчичами. Тут сформировалось общее чешско-словацкое сознание в том смысле, что в деревнях вокруг городков Годонин и Отроковице, в Весели-над-Моравоу и в Напайедле до поры до времени не проводили между собой и соседями такой уж четкой национальной черты. Тут изъяснялись на своеобразном диалекте, в быту говорили на чем-то среднем между старочешским и словацким языками, а ближе к Словакии прослеживалось и влияние венгерского.
В XX веке это резкое лингвистическое своеобразие стало постепенно смягчаться, региональные особенности сглаживались, и теперь, как кажется, сохранились только в фольклорных традициях да в особенном ощущении «малой родины». Область Словацко, располовиненная между Южноморавским и Злинским краями, знаменита в Чехии белыми/красными винами, народными ремеслами вроде производства особо расписного фаянса, дутого стекла или ножей с костяными и деревянными рукоятками, а также бесчисленными фолк-праздниками, ну вот в том числе и фестивалем на шапке Велка-Яворжины. В деревне Тупесы, например, нас удивили стильные керамические часы, понятно, что ручной работы: стрелки бегают по нарисованным на блюде цветочным узорам. Известным на всю страну символом здешнего посудного промысла стала «роза Тупесов», придуманная в 1920-е годы мастерицей Боженой Коваржиковой. Массовое производство тупесской керамики в прошлом, но кустарным образом гончары и художники все еще работают, на всю деревню их осталось трое или четверо. Наши часы с миллионом алых роз — произведение искусства пани Мирославы Валентовой, она в профессии, почитай, полвека. Вот в Тупесах в том числе и произрастает самая что ни на есть народная чешско/словацкая жизнь, от земли, лозы, нетронутой природы и посконной простоты.
Этнографический музей «Тупесская керамика». Здесь приветствуют велосипедистов и всем предлагают по бокалу вина
Эстетическая слава региона Словацко вполне заслуженна, она подпитана, помимо прочего, солидными художественными изысканиями. В 1850-е годы в гости к приятелям-дворянам в Моравскую Словакию наезжал «на этюды», словно Илья Репин в Куоккалу, самый мастеровитый чешский живописец той поры, романтик Йозеф Манес. Его интересовали, как водилось у представителей просвещенного класса, истинно народные типажи и подлинно крестьянские костюмы, так называемый moravski kroj. Манес карандашами или кистью рисовал нарядных селянок и томных цыганок, добрых молодцев и усатых молодцов. А чаще прочих Манес рисовал простонародную подругу своего приятеля графа Гуго Логотетти, прелестную Веруну Чудову. Этот граф, вдвое старше своей избранницы, естественно, был прочно женат, и история его любви, что тоже закономерно, окончилась драмой чувств. Вероника Чудова на несколько десятилетий пережила и своего партнера, и сделавшего ее знаменитой художника, постепенно превратившись из красавицы в старуху. Ее прекрасный юный лик переместился в музеи, на открытки, в альбомы, на марки, даже на чешско-моравские банкноты (правда, несчастного периода нацистской оккупации), она вошла в историю искусства. По рисункам Манеса теперь проводят уроки краеведения и шьют наряды для самодеятельных коллективов.
Мне нравится изящный, с выдумкой моравский крой, напоминающий украинско-карпатские моды, — с цветными лентами, просторными платами, всякими передниками, вычурными кожухами, широкими или узкими поясами, плоскими или высокими шляпами, смазными или просто до блеска начищенными сапогами, нижними или верхними накрахмаленными юбками. Как-то раз мы купили в подарок своим друзьям из Киева моравскую куклу — не Барби, но тоже отчаянную прелестницу, наряженную по обычаю городка Кийов из Словацко. Вот такой эффектной могла бы быть Веруна Чудова, если бы она родилась не в XIX веке, а в начале XXI столетия.
Костюмированная традиция скрепляет центральноевропейское пространство, и Австрию, и Германию, даже чуть-чуть Болгарию с Сербией, и Венгрию, и Польшу, и, конечно, Чехию со Словакией, еще иногда с цыганским перцем. В области Словацко, как кажется, объединяются и дробятся обычаи и мотивы разных народов и стран, дробятся в том смысле, что чуть ли не у каждого села свои выдумки и заморочки. В нашем распоряжении имеется теперь даже специальный справочник местных народных костюмов, их не менее десяти разновидностей и 27 подвидов. Словно в Красной книге, есть уже вымершие или находящиеся под угрозой исчезновения: богуславицкого кроя, увы, больше не существует, в Жеравице сохранился только мужской, зато лугачовицко-позловицкий пока что весьма разнообразен, а угерско-градиштский подразделяется на полешовицкий, велеградско-спытигневский, староместско-ярошовский и биловицкий. Последний, к вашему сведению, можно отличить от соседнего градчовицкого по мужскому красному вышитому платку в кармане штанов.
Всю эту неимоверную красоту, обычно малосерийной работы, стар и млад надевает на разные фольклорные праздники, да и семейные торжества в Словацко без народного костюма чаще всего не обходятся. Особый шик массовым мероприятиям придает конкурс мужского «скакового» танца из трех частей вербуньк (от нем. Werbunk, только это не «реклама», а, в другом значении, «призыв на военную службу»), включенного в список шедевров устного и нематериального наследия ЮНЕСКО. Когда-то таким вот образом, размахивая руками и подпрыгивая, прощались с родителями и сужеными рекруты, ну а теперь никто не прощается, каждый стремится позабавить зрителей и завоевать почетный приз. Здесь не забывают: жители Словацко сильны не только в народной песне и фольклорном танце, они известны ратными доблестями. Козырной номер мужского хора из Кийова, песня про «кровь огненных словаков», не случайно включает в себя слова «Как весело умеем жить и пить, / так весело падем на поле брани». И то правда: на чешской восточной окраине было где применять военные умения, сражались то с половцами, то с венграми, противостояли то татарским и османским набегам, то походам шведской и прусской армий. Одно слово: вечная сторожевая полоса.
Территории по ту сторону границы, входящие ныне в состав Словацкой Республики, на протяжении целого тысячелетия были известны как Felső-Magyarország, Верхняя Венгрия. Правы, как мне кажется, исследователи, полагающие, что прошлое словаков — история скорее народа, чем государства. В средние века, как и в пору монархии Габсбургов, славяноязычное население Верхней Венгрии административно никак не было отделено от других областей большой мадьярской страны. К концу XVIII века, по мере того как складывались предпосылки для формирования современных политических наций, активизировались разговоры о славянской взаимности, о естественном тяготении друг к другу родственных душ, о перспективах единства (иногда вместе с Российской империей, во главе с русским монархом, но и отдельно от России тоже). Чешские и словацкие просветители — литераторы и художники, священники и инженеры, дворяне и выходцы из низших сословий, разночинцы, — размышляя о национальной идентичности, вели дебаты о близости или даже тождественности чешского и словацкого языков, о языческом прошлом славян и об их прекрасном общем будущем. Иными словами, о вечном цветении липовых деревьев, еще дохристианских мистических символов дружбы и единства. В липу даже молния не бьет, это надежный апотропей.