оравска-Дие) и размеренной сельской жизнью: то трактор, управляемый умелым хайлендером, зафырчит за обочиной дороги, то липа зашумит кроной, опадая, то корова призывно промычит, то сенозаготовка проводится. А то и петушок прокукарекает. В Высочине иногда говорят о Высочине как о «крыше Европы», имея в виду то обстоятельство, что ровно по этим холмам проходит главный континентальный северо-южный водораздел. Но если здесь «крыша», то что тогда на Балканах, на Кавказе и в Альпах?
Чешско-моравской возвышенности достались три десятка малых городов, из которых с полдюжины все-таки городки побольше, экономически позначительнее, с историей. Краю достались также различные природные красоты и кое-какие старые памятники европейского уровня, в том числе старофранцузского готического фасона собор Святого Прокопа в Тршебиче и паломническая церковь Святого Яна Непомуцкого в Ждяре-над-Сазавоу, впечатляющий храмовый комплекс на зелененькой горе, с планом в виде пятиконечной звезды. Это образец творчества богемского мастера итальянца Яна (Джованни) Сантини, который в начале XVIII столетия так рьяно и радикально экспериментировал в области культовой архитектуры, что в одиночестве разработал целый стиль, центральноевропейскую барочную готику. Это было непросто, но Сантини старался, оставив после себя больше сотни строений, и Непомукская церковь, бесспорно, главное и самое великолепное из них.
Йиглава — город с населением в 50 с небольшим тысяч человек на берегах одноименной речки, строго на полпути между Прагой и Брно и ровно посередине Высочины — избрана ее административным центром. Может быть, именно географически-транспортные обстоятельства и повлияли на принятие такого бюрократическо-политического решения. Близлежащие и некогда практически равновеликие Йиглава, Гавличкув-Брод (Немецкий Брод на протяжении многих веков), Тршебич, Пельгржимов не то чтобы некоторым образом соревновались между собой в прошлом, но все имели какие-никакие надежды обрести областной статус. Йиглаве, выходит, повезло (наверное, закономерно), но вот если в Праге нет-нет да и подумаешь о чрезмерной концентрации труда, развлечений и капитала в столице республики за счет всей чешской провинции, то в Высочине кажется ровно наоборот: скромному админцентру не хватает самодостаточности, если хотите, недостает силы промышленного и культурного тяготения.
В Чехии есть еще только одна столь же небольшая краевая столица, Карловы Вары, но там преуспевающий курорт звучных международных традиций, а в Йиглаве многое сделано и делается впервые. Полдень Йиглавы пока не наступил, небогатый город словно исполнен его ожиданием, а пока под исторически новый и обязывающий статус мало-помалу подтягивают инфраструктуру. Вот в бывшем здании суда и тюрьмы открыли первый краевой вуз, политехнический институт. Расширили провинциальный зоосад, в том числе за счет спонсированного европейскими фондами концепта «Зоопарк пяти континентов». Йиглава специализируется на одном из пяти, на тропической Африке: разводят диких кошачьих, обезьян и рептилий. Принялись благоустраивать йиглавских чиновников (позже, чем питомцев зоопарка): комфортабельное здание краевой администрации в проекте, управленцы просидели два десятилетия в комплексе бывших армейских казарм на улице Яна Жижки.
Йиглава в прошлом — немецконаселенный и немецкоговорящий, сопоставимый по масштабам с какими-нибудь Пассау или Тюбингеном центр средневековых традиций рудного серебряного промысла и потом много позже ткацкого. Местное суконное производство, организованное переселенцами из Голландии, имело значение для всей дунайской монархии. Здесь хозяйничали католики, в XV веке Йиглава упорно сопротивлялась еретикам-гуситам, которые не смогли завладеть городом даже после долгой осады. Здесь, проезжая из Вены, обещал беречь чешские сословные вольности Фердинанд I, первый из правивших Богемией и Моравией Габсбургов. Пообещал и отправился в Прагу. Но в конце концов повсюду победило чешское национальное сознание, поэтому в Йиглаве мы остановились в отеле на улице с привычным для всей страны названием Гусова, а не Фердинандова.
Вид на собор Святого Прокопа из еврейского квартала в Тршебиче
В языковедении есть термин «Йиглавский языковой остров» (Iglauer Sprachinsel): вокруг этого города концентрировался самый крупный в Богемии и Моравии, а потом и в ЧСР лингвистический эксклав. Близ Iglau селились преимущественно чехи, а на «острове», в грубом овале размерами с четверть Высочины, «местные» состояли в основном из немцев. «Остров» утопили Вторая мировая война и ее известные последствия, так что теперь Йиглава — равный с Прагой, Хебом, Оломоуцем «залив общечешского моря».
Ни в коем случае нельзя сказать, что Высочина неважна для общечешского летоисчисления, отнюдь.
Во-первых, через область проходит 15-й меридиан, осевой для определения центральноевропейского времени, по нему живет бо́льшая часть Старого Света, три десятка стран от Испании до Сербии. Точнее всех на 15-м градусе восточной долготы (ну, на шесть астросекунд правее) лежит городок Пацов, власти которого использовали научную выгоду в интересах популярного развития, замутив мультижанровый августовский фестиваль искусств «Пацовский меридиан».
Во-вторых, в высочинском Гавличкувом-Броде имеется самый, пожалуй, экстравагантный в Чехии памятник времени и вечности. Скелет по имени Гнат (известный также как «Бродская смерть») помещен в нише Старой ратуши, под курантами, в одной руке он держит колокольчик, а в другой косу с надписью Qua hora nescis, в вольном переводе «Ты не ведаешь часа своего». Городская легенда гласит, что Гнат, уважаемый горожанин, в пору военных раздоров Брода с Йиглавой (1472 год) стал предателем, едва не сдав крепость неприятелю. Подлеца разоблачили и жестоко наказали — забили камнями, вот о грехе измены и торжестве возмездия, собственно, и напоминает скелет с косой. Не все историки с версией предательства Гната согласны, но дело не в этом, а в том, что сентенция на широком лезвии философична в самой высшей степени: ну не дано нам знать, когда для каждого раздастся последний звонок.
Марианский столб и храм Вознесения Девы Марии с двойными часами на башне (циферблаты на 24 часа и 12 часов), Гавличкув-Брод
Самый славный уроженец нынешней Высочины, сделавший непростую, но блестящую международную карьеру вдали от родных мест, — композитор и дирижер Густав Малер, представитель так называемой послевагнеровской пятерки, основатель отдельной школы искусства управлять оркестрами. Теперь его, сочинявшего не слишком активно (несколько песенных циклов и девять с половиной симфоний, № 10 осталась незаконченной, точнее, только-только начатой), но мощно и точно, считают крупнейшим симфонистом, не чешским, конечно, а австрийским, ну и панъевропейским. Искусствоведы полагают творчество Малера важным связующим звеном между музыкальным романтизмом конца XIX столетия и модернизмом начала XX века.
Главу о Высочине я писал, старательно изучая это звено, благо на ютубе имеются записи почти всех малеровских симфоний в интерпретации великолепного сезонного оркестра Люцернского фестиваля. Известно, что ныне покойному основателю Orchestre du Festival de Lucerne Клаудио Аббадо, страстному поклоннику Малера, были присущи сдержанность в работе с музыкантами и спокойный, властный жест от дирижерского пульта. Как и симфониям Малера. Преданный почитатель не случайно оставил на ютубовской ленте комментарий: «День без музыки Густава прожит напрасно». Не принятая современниками, спустя полвека после смерти автора его оркестровая эпопея стала популярной классикой и теперь где и кем только не исполняется.
Малер родился в семье шинкаря в Калиште, это деревня относительно недалеко от Йиглавы, прогугукал там четыре месяца и никогда туда больше не возвращался. В Калиште, однако, восстановлен отчий дом музыканта, в котором исправно функционирует экспозиция «Малер и Чехия». В «серебряном Иглау», где Густав научился хорошо играть на фортепиано и губной гармошке, он младшеклассником осуществил первые композиторские опыты и начал концертировать, а шлифовать дарование отправился в возрасте 15 лет в столицу Австро-Венгрии. В доме на йиглавской Зноемской улице, куда папаша-шинкарь перевел свою успешную пивную (этажом выше была устроена квартира), тоже функционирует мемориальная экспозиция, но с более точной, чем в Калиште, фокусировкой — «Малер и Йиглава». После смерти родителей в 1889 году композитор продал отчий дом, разделив вырученные средства между четырьмя младшими братьями и сестрами, над которыми получил опекунство, так что музей через столетие организовывали с чистого листа.
Что же связывает Малера с Чехией и Моравией? Да в общем немногое. Йиглавскую гимназию он окончил экстерном, уже будучи студентом венской консерватории. Малер еще какое-то время наведывался в северные провинции империи, в 1883 году недолго поработал дирижером в тогдашнем Ольмюце, сезон 1885/1886 провел в Праге, но главный жизненный выбор сделал в пользу большого мира — Будапешта, Гамбурга, Вены, Нью-Йорка и снова Вены. Йиглава Малера тем не менее не забывает: есть и элегантный, пусть и странноватый памятник (дирижер и композитор отлит без рук, фигура закутана в долгополый плащ) в компании массивных каменных птиц и рыб, аллегорий свободного творчества (робкий фонтан испускает десяток хрустальных струй, по числу симфоний маэстро), и именные площадь и парк на месте сожженной нацистами синагоги. Малер, прячась от антисемитизма, принял веру христианскую, но и это не помогло уберечься от периодических унижений и оскорблений.
Знакомясь с судьбами замечательных людей, славных сыновей и дочерей Богемии, Моравии, Силезии, я нет-нет да и ловлю себя на мысли о сходстве бытования разных империй, власти которых одинаково не замечали или просто отказывались принимать в расчет особенности национальных окраин. В империях векторы человеческих движений проложены преимущественно центростремительными тенденциями, в основном от провинций к столицам, хотя, конечно, не только. Переехать из Галиции в Силезию или из Верхней Венгрии в Верхнюю Австрию в габсбургские времена было столь же жизнеопределяющим делом, как в советский период перебраться из Томска в Ригу или из Харькова в Краснодар. Миграционные процессы в дунайской монархии, диктовавшиеся потребностями государства или законами перемещения рабочей силы, ускорились еще и после того, как в середине XIX века были сняты ограничения на поселение евреев в любых городах и весях. И для выходцев из немецкоязычных еврейских семей тоже, в первую очередь людей творческих профессий (как вот для Малера), новые горизонты определялись не только территорией Австро-Венгрии.