В схватке быстро погибли примерно 7 тысяч человек, чешская армия отошла в Прагу, «зимний король» Фридрих немедленно бежал, хотя, по единодушному заключению историков, возможности к сопротивлению у него сохранялись. Трусость монарха, который борьбе предпочел изгнание, до сих пор вызывает общественную усмешку: в брусчатку Карловой площади города Наход, через который Фридрих удирал в Силезию, вмонтирована подкова, якобы потерянная уносившим короля скакуном. Если на этой подкове постоять, гласит местная легенда, — будет тебе счастье и исполнение заветного желания.
Австрийский император, у которого побежденные через несколько дней после проигранной битвы испросили прощения, не проявил никакого милосердия. Под решительный суд в Богемии попал 61 человек, в Моравии — около 20, причем подавляющее большинство сдалось добровольно. Очаги сословного бунта императорская армия выжигала в богемских и моравских землях еще около года. Только один очаг сопротивления тлел долго: на самом востоке Моравии до середины 1640-х годов то разгорался, то затухал валашский бунт, но и этот костер был потушен.
Вид на Староместскую ратушу от памятника Яну Гусу (1903–1915).
Скульптор Ладислав Шалоун
Символическая (и кровавая) точка главной фронды была поставлена на Староместской площади утром 21 июня 1621 года при огромном стечении народа. Толпу в тот день ожидало страшное зрелище, а вовсе не кукольное представление курантов. Перед зданием ратуши на обтянутом сукном эшафоте были казнены те, кого императорские судьи сочли главарями мятежа, — три пана, семь рыцарей и 17 мещан. Среди них были не только славяне, но и немцы; не только протестанты, но и по крайней мере один католик; не только лидеры восстания, но и люди, попавшие в черный список по должности. Способов быстрой массовой казни в ту непросвещенную эпоху еще не придумали. Староместский палач за шесть часов кровавой работы снес две дюжины голов, затупив, как уточнено в летописях, четыре меча. Колоритный персонаж пражских городских хроник и герой натуралистического романа Йозефа Сватека (1889) Ян Мыдларж был подлинным мастером своего дела, лишал жизни умело и не мучая осужденных, коли имел именно такой, а не иной приказ. Он, кстати, получил медицинское образование, был зятем палача и отцом палача, на эшафоте проработал до 60 лет — до того самого момента, как впервые «ошибся». Скончался он глубоким стариком, в своей постели.
21 июня 1620 года Мыдларж помимо головы кому-то согласно приговору отрубал еще и правую руку, а кого-то четвертовал; трое относительно худородных мятежников были повешены. Круче всех обошлись с ректором Карлова университета, врачом и дипломатом Яном Ессениусом: именно его, автора трактата «Может ли тиран быть свергнут народом?», посчитали идеологом восстания. Перед экзекуцией подручные палача вырвали несчастному язык, а после казни разрубленные части тела Ессениуса выставили на обозрение на нескольких городских площадях. Двоих приговоренных прямо на плахе помиловали, а Микулашу Дивишу прибили язык к эшафоту — за то, что, будучи представителем магистрата, в свое время он встретил приветственной речью пфальцского гостя Фридриха. Как ни удивительно, после этой чудовищной пытки Дивиш выжил и четверть века проработал органистом. Ему чешская литература также посвятила целую книгу (Ян Благослав Чапек, «За язык прибитый», 1970). Мертвое тело еще одного осужденного, накануне экзекуции совершившего самоубийство, подвергли символической казни. 12 отрубленных голов император повелел разместить в железных корзинах на Староместской башне Каменного моста.
Ну и понятно, что 27 чешских патриотов вошли в чешскую историю отдельным мемом, ну вот как в советскую историю, например, вошли 26 бакинских комиссаров: мало кто помнил их имена и почти никто, кроме экскурсоводов, доподлинно не знал, за что именно они сложили головы, но все прямо со школьной скамьи считали их героями. «Той стране не пасть, / Той стране цвести, / Где могила есть / Двадцати шести», — моих знаний чешской поэзии недостаточно для того, чтобы сказать, написано ли примерно вот такое, как у Сергея Есенина, о черном дне 21 июня 1621 года. Но не удивлюсь, если написано.
Вскоре после окончания ужасной процедуры наступил обычный пражский летний полдень. Чешское время не остановилось — нет, будущее все равно наступило, только оно пришло другим путем, и тьма в конце концов сменилась рассветом. Четыре века спустя о кровавом триумфе императора Фердинанда напоминают 27 крестов на брусчатке Староместской площади, выложенных из белых кирпичей прямо у стен ратуши. Большинство иностранных туристов на эту смертельную мозаику не обращает внимания, а многие и вовсе ее не различают: они, не опуская глаз, спешат к орлою глазеть на пританцовывающий в смертельной пляске скелет, или в дорогие бутики Парижской улицы, или на концерт органной музыки в собор Святого Николая, или просто выпить пива.
13:00Танцы на улицеОломоуцOlomouc
Коли уж мы маленький народ, мы должны быть среди первых в книгах и в искусстве. И это святая правда, я все понял! Солдат у нас нет, потому нам надо собирать армию прохвесоров, писателев, живописцев, ахтеров и этих… витруозов, которые пером добудут нам самостоятельность. Только когда в каждой Ломаной Льготе построят школы, которые вырастят для нас великих мужей, тогда у нас будет такая культура, что все англичанишки перед ней попрячутся.
Двойные солнечные часы на здании Оломоуцкой ратуши (вторая половина XIX века). Реставратор Владимир Сурма
Дождливой осенью 1848 года с юга на север по разбитой дороге из Вены в Ольмюц неспешно передвигался огромный караван, обоз из бесчисленных карет, колясок, повозок и фургонов, сопровождавшийся усиленным военным эскортом. Двор, правительство и парламент императора Австрии и короля Богемии Фердинанда I (4 тысячи человек), напуганные массовыми революционными выступлениями в столице и некоторых крупных городах огромной страны, отправлялись в изгнание. Крепость Ольмюц в Моравии, в 200 километрах от Вены, построили в конце XVIII столетия по французскому проекту, она считалась абсолютно надежной, была защищена прочными стенами, гарнизоном в 8 тысяч штыков и мощными артиллерийскими батареями. Укрытые в просторном периметре укреплений гражданские кварталы располагали целым набором комфортабельных дворцов, внушительных храмов и изящных памятников, а также давними традициями и красивыми легендами. Одна из них гласила, что город на берегу Моравы основал не кто иной, как Гай Юлий Цезарь[50].
Кроме прочего, в Ольмюце размещалась кафедра архиепископа, в его палатах и устроили императорские покои. Архиепископство возглавлял в ту пору почтенный кардинал Максимилиан Зоммерау Беек, без малого 80-летний прелат, приложивший массу усилий для того, чтобы и его величество, и императрица Мария Анна, урожденная принцесса Савойская, вдали от венского дворца Хофбург чувствовали себя спокойно. Фердинанд I не был еще стариком, но после 15 лет пребывания на престоле предельно устал от власти и государственной политики. Он пусть и не являлся круглым идиотом, как о том судачили злые языки, но с детства собрал пышный букет телесных и душевных болезней, одолевавших его денно и нощно: страдал рахитизмом, отчего имел непропорционально большую голову, мучился эпилептическими припадками, не позволявшими публично выступать и участвовать в общественной жизни. Полагают, что причины недугов крылись в генетике и так называемой редукции предков: царственные родители Фердинанда были троюродными братом и сестрой, то есть у него насчитывалось только по два прадеда и прабабки, а не по четыре, как положено каждому. Тем не менее этот Габсбург, человек любезный и доверчивого характера, прозванный чешскими подданными Добрым, выучил пять языков, играл на клавесине и трубе, фехтовал и ездил верхом, а также страстно увлекался ботаникой.
Но для правителя важного европейского государства этого мало: в качестве императора Фердинанд I был ограниченно дееспособным. Воля к политическим решениям у него отсутствовала, никаких преобразований (кроме, пожалуй, строительства железных дорог) он не производил, в государственных трудах проявлял себя пассивным и непоследовательным, полагаясь на советников, главным из которых оставался всесильный канцлер Меттерних. Неприятные для многих европейских монархов события 1848 года заставили императора и короля вначале перебраться в Инсбрук (в мае — августе), а после взрыва Венгерского восстания[51] и повторной вспышки народного возмущения в Вене — в Ольмюц (в октябре). Мастер злых политических комбинаций Меттерних к тому времени вынужденно ушел в отставку, так что дать монарху решающий совет, получается, было некому.
В Ольмюце, пусть милом и безопасном, но никак не способном предложить столичное разнообразие занятий и развлечений, и зазимовали. В результате настойчивых уговоров, ключевую роль в которых сыграл энергичный князь Феликс цу Шварценберг, бездетный Фердинанд согласился отречься от не слишком-то радовавшего его престола — в пользу своего 18-летнего племянника Франца Иосифа. Церемония передачи власти прошла 2 декабря в тронном зале архиепископского дворца. Эту сцену в книге «Австро-Венгерская империя» интересно описывает историк Ярослав Шимов. В присутствии членов императорской семьи и высших сановников империи Фердинанд, в глазах которого стояли слезы, обнял юношу и сказал: «Благослови тебя Бог, только будь молодцом, и Бог тебя не оставит. Я рад, что так случилось». Есть такая пафосная картина кисти художника Адольфа Рабенальта: растроганный дядя гладит коленопреклоненного племянника по голове. Франца Иосифа серьезно готовили к будущей императорской карьере, к обязанностям государственного мужа он сызмальства относился ответственно и, направляясь в моравское изгнание, вероятно, понимал, что важный час близок. Но юность есть юность: анналы истории хранят упоминание о том, что за несколько часов до начала царствования, беспечно играя с младшими братьями в мяч, Франц Иосиф расколотил зеркальную дверь в одном из дворцовых помещений.