– Разберёмся с Конрадом, сдадим работу Акселю, дам отпуск. Ну, что ты так смотришь? Честно, дам неделю или даже две. Без тебя никуда, сейчас период такой, напряжённый.
– И этот период у нас десятый год, как фирму открыли, так и начался, – усмехнулась Елизавета. – Ладно, собирайтесь, настраивайтесь, дорогой шеф, приём в особняке у Акселя через три часа, будут все прокисшие сливки нашего славного города. За премию спасибо, в первую очередь от Анастасии.
Елизавета развернулась на каблучках, поцокала из кабинета. Игорь решился:
– Подожди, Лизонька.
Повернулась, брови поползли на лоб:
– Мамочки. Что случилось, шеф?
Игорь покраснел, опустил глаза, начал перебирать ненужные бумаги на столе. Пробормотал:
– Чего сразу «случилось»?
– А того, что Лизонькой вы меня называли первый и последний раз восемь с половиной лет назад. Так вот, что случилось, шеф?
– Не помню, чтобы называл.
– Разумеется. Что за приступ нежности?
– Это. Там пригласительный на две персоны.
– Я заметила.
Игорь перестал теребить бумаги, поднял глаза:
– Пойдёшь со мной? Давай, правда. Закисли уже в офисе, хоть отвлечёмся.
Елизавета задумчиво посмотрела на розовеющего Игоря.
– Я, конечно, могу вспомнить, что не готов анализ послевоенного архива Московской милиции или что мой внешний вид абсолютно не соответствует вечернему приёму. Но не стану. Там охотятся разнообразные хищницы, от великосветских львиц до голодных старлеток, а вы нуждаетесь в защите, как фигурант Красной книги. Пусть на меня, конторского крысёнка, будут смотреть с презрительным изумлением или изумлённым презрением, плевать. Ради любимого начальства готова на любые унижения. Поехали, шеф!
Таксист нервничал. Оглянулся, спросил:
– Долго ещё?
– Сам не понимаю, куда она подевалась. Никогда не опаздывает.
Игорь вглядывался в стеклянный барабан дверей бизнес-центра: он вращался, выпуская людей, но каждый раз не тех. Чертыхнулся, вытащил мобилу, принялся искать номер.
– Какая краля! – водила аж присвистнул от восхищения. – Не ваша?
Игорь мельком глянул:
– Нет.
И ахнул. По ступеням спускалась женщина в короткой юбке, открывающей великолепные ноги, в кургузом пиджачке («жакет» – вспомнил Игорь), с высокой причёской, сияющей, словно золотая корона.
Игорь отвалил челюсть, не помня себя, выскочил из машины, придерживая дверцу, подавая руку и чуть ли не кланяясь подобно ливрейному лакею. Елизавета благосклонно кивнула, опёрлась на протянутую ладонь и забралась в нутро такси; Игорь аккуратно прикрыл дверь и неожиданно для себя уселся на переднее рядом с водителем, словно был охранником.
Таксист обернулся:
– Куда едем, сударыня?
– Большая Морская, особняк «Памира». Только поторопись, пожалуйста, мы опаздываем.
– Сделаем в лучшем виде, сударыня.
Игорь медленно приходил в себя от потрясения. Лизка из двадцать второй группы, смешная, серенькая, дурацкий платок в горошек по глаза, плывущая глина раскопа в Старой Ладоге (сентябрь тогда выдался холодным); верная помощница в офисе, всегда с туго затянутыми на затылке волосами, белый верх – чёрный низ, причём низ строго ниже коленок, и каблуки, конечно, но сантиметров пять, а тут все девять. И откуда что взялось?
Таксист срочно поменял «Шансон» на «Джаз в Городе» и повёл машину солидно, словно управлял не престарелым «опелем», а каким-нибудь «роллс-ройсом»; в пробке толкались раздражённые, уставшие за день горожане, но «опелю» уступали дорогу, будто принимали за королевский экипаж.
Игорь посмотрел в зеркало над торпедой: Елизавета беззвучно смеялась, блестя влажным жемчугом меж ярких губ; наклонилась к переднему сидению, тихо сказала:
– С вами всё в порядке, Игорь Анатольевич? Как давление? А то вы розовенький весь.
Игорь ослабил узел галстука.
– Ну ты даёшь, Елизавета, прямо волшебное преображение, не узнать. Когда успела? Вроде домой не отпрашивалась, всё время здесь была.
– Дома у меня и шмоток таких нет, – вздохнула Елизавета. – Пришлось объявить срочную мобилизацию бухгалтерии, экспроприировала у девочек всё, от туфель до помады и плойки.
– Не видел, чтобы наши гномши-хранительницы ходили в таком.
– А они и не ходят, в шкафах держат. На случай внезапного свидания после работы или случайного корпоратива у клиента, в нашей-то фирме не разгуляешься, сами знаете – начальство прижимистое.
Игорь смешался, что-то пробормотал. Ехал, смотрел в окно на начинающую желтеть листву бульваров, украдкой поглядывал в зеркало на точёный профиль, на золотой локон, ласкающий шею Нефертити, на обтянутые нейлоном колени.
Было тревожно и сладко, как перед выпускным экзаменом по любимому предмету.
– Приехали, блин.
Таксист резко нажал на тормоза: перед машиной полицейский размахивал полосатым жезлом, словно зачёркивал улицу, за его спиной строились «космонавты» в тяжёлом снаряжении. Таксист высунул голову, крикнул:
– Что случилось, начальник?
– Движение по Исаакиевской площади перекрыто, разворачивайтесь.
Таксист глянул в зеркало заднего вида, выругался:
– Да куда там «разворачивайся», пробка до Невского.
– Вот влипли, – сказал Игорь.
– Пошли пешком, тут осталось-то площадь перейти, – предложила Елизавета.
Выскочили, и вовремя: нацгвардейцы ещё не успели разобраться и наглухо перекрыть проход. Игорь со спутницей торопливо зашагали – и тут же попали в кашу: площадь заполнялась кучками людей, орали мегафоны, самодельные плакаты хоругвями метались над толпой.
– Граждане, мероприятие не согласовано в установленном порядке, пожалуйста, расходитесь.
– И пока наши соотечественники в Идамаа стенают под гнётом нацистов…
– Невское казачье войско с божьей помощью формирует дружину добровольцев, истинных патриотов, богатырей земли русской…
Игорь почти бежал, таща за собой Елизавету, словно портовый буксир – королевскую яхту на морской парад; лавировал, просил:
– Извините, пропустите, мы чудовищно опаздываем.
Оглянулся: Елизавета запыхалась, порозовела, локон выбился из причёски и упал на лоб. Игорю вдруг показалось, что он ведёт Елизавету не на дурацкий приём к олигарху, а совсем в другое место, в небесный чертог, которому стенами облака, а солнце светильником…
– Куда прёшь?! Тилигенция.
Перед Игорем стоял человек в черкеске, сверкающей золотыми погонами, аксельбантами, газырями, крестами, значками и ещё чем-то блестящим; пузырились чёрные штаны с голубыми лампасами неизвестного казачьего войска и сверкали хромовые сапоги. На левый Игорь наступил по запарке.
– Извините ради бога.
Казак выпучил глазёнки, закричал:
– Не сметь, тасазать! Не сметь нашего бога всуе поминать, жидовская морда!
Игорь на всякий случай обернулся, переспросил:
– Вы про кого, уважаемый? Кто здесь жидовская морда?
– Ещё и кривляется, клоун!
Казак побагровел, щёки запылали лопающимися помидорами. Мешая слюни с матом, орал:
– Понабежали, либерасты! Сорвать народный сход хотите? Не выйдет, пархатый, кончилась ваше время, все будете на столбах болтаться!
Вокруг собирались люди в черкесках с разноцветными значками и погонами, от которых рябило в глазах, пыхтели смесью лука и перегара, мрачно смотрели на Игоря, теребя рукояти нагаек.
– Господа, это недоразумение. Нам просто нужно пройти, нас ждут…
Сбоку полыхнула вспышка: девица с коротким изумрудным газончиком на голове фотографировала очередями. Казак, польщённый вниманием прессы, приосанился, выпятил чахлую грудь, снял папаху, засияв розовой, как попка младенца, лысиной.
– Господа-а! – передразнил казак. – Какие мы тебе господа, сволочь?
– Ну, товарищи.
– Гляньте на него! Резиновый утёнок тебе товарищ, гнида. Ещё и шлюху свою приволок, тасазать.
Игорь дёрнулся, крепче сжал ладонь Елизаветы, прошипел:
– Что ты сказал? Извинись, скотина.
Казак на всякий случай отступил, вновь нахлобучил папаху, заверещал:
– Гляньте, православные, как нынче патриотов оскорбляют! Я ему, тасазать, не человек, я ему скотина…
Чёрная стена окружала, приближалась; на Игоря вдруг обрушилось осознание беспомощности, неизбежности, он тоскливо посмотрел в набухающее дождём небо, разжал руку – ладонь Елизаветы выскользнула, сжалась в маленький крепкий кулак.
– Рамсы попутал, фраерок? На кого наехал? Понты перед своими хомячками кидай.
Елизавета нависла над съёжившимся казаком, отвешивая фразы, словно пощёчины.
– Ви-виноват, тасазать, не признал.
– На правиле будешь блеять. Я тебя запомнила.
Елизавета взяла обалдевшего Игоря под локоть, повела, разрезала чёрный круг, как форштевень белоснежного клипера разрезает Маркизову лужу. Дьяков тихо спросил:
– Откуда лексикончик?
– Из сериалов, откуда ещё.
Казак выдохнул, бросился к зелёноголовой фотокорреспондентке:
– Прекратить съёмку! Отдай аппарат.
Девушка ловко проскочила под протянутой рукой, в два прыжка догнала Игоря. Елизавета обернулась, бросила казаку:
– Грабли прибери, она со мной.
Когда выбрались из кипящей толпы, девушка сказала:
– Игорь, привет. Ты меня не узнал? Я Белка. Мы с тобой в кафе познакомились, когда Конрад столешницей витрину вынес.
– Верно! Ты бритая наголо была, а теперь зелёная, как газон.
– Расту, не стою на месте. Тебе спасибо, систер.
Белка протянула ладошку, крепко пожала руку Елизавете.
– Я на тусу шла, к Акселю в особняк, а тут такое! Ну как упустить? Половину карты набила, типажи – пальчики оближешь. Никон чуть не расколотили два раза, сначала менты, потом эти нацики. Нервные все, осеннее обострение, что ли. Кстати, я Конрада недавно встречала, только он меня не узнал.
– Где?!
– В метро. Он вообще странный был, словно не в себе. Впрочем, как обычно, хорошо хоть стёкла не бил.
Дорогу перегородил нацгвардеец, открыл было рот, но спутницы Игоря одновременно рявкнули: