Синеглазый мальчик с волосами белыми и мягкими, как тополиный пух, сидел на поребрике, вертел головой, словно не понимал, как сюда попал. Подошла девочка с воронёнком на плече, сказала:
– Чего скучаешь? Пойдём, я тебе тополь покажу, он совсем старый, но крепкий, до неба вырос.
– А меня возьмёте? – спросил скуластый мальчишка в лохмотьях.
– Возьмём, только верёвку с шеи сними.
Город строил баррикады, братался с нацгвардейцами, ел гречу с курой, целовался, скачивал курсовики, отдавал и принимал швартовы, смывал копоть с ангела на Дворцовой.
А над Городом парил планер с белыми бумажными крыльями.
Послесловие
«Зачем их стригут наголо? Не разберёшь, где мальчик, где девочка».
Он старался смотреть поверх стриженых макушек. Лишь бы не видеть эти пустые глаза. Дети глядели внутрь себя. А там, внутри…
Молчание становилось нелепым. Пора было начинать. Сжал кулаки, поднялся.
– Итак, дети… – голос вдруг подвёл, соскользнул в фальцет.
Покраснел. Схватил стакан, застучал зубами о край. Начал снова:
– Итак, дети, я психолог. Я здесь, чтобы помочь вам избавиться от кошмаров и воспоминаний. Есть такой способ – «визуализация страданий». Надо нарисовать то, что вас мучает. Подробно.
Чернявый (или чернявая?), с разорванным и небрежно зашитым ртом, что-то спросил, брызгая слюной. Психолог смотрел на лопающиеся пузыри – и не мог разобрать ни слова.
– Простите?
Чернявый повторил, помогая руками. Взрослый беспомощно поморщился. Белоголовый мальчик за передней партой объяснил:
– Он спрашивает: и что, после этого мы всё забудем? Ну, как нарисуем.
– Наверное, нет, – растерянно пробормотал психолог. – Но зато…
Чернявый пробулькал что-то обидное, встал и пошёл на выход. За ним потянулись остальные – на костылях и своих двоих, с повязками и без. Класс опустел.
Белоголовый за передней партой поднял руку:
– Я плохо умею рисовать ручкой, а красок тут нет. Можно, я напишу?
Психолог смотрел на закрывшуюся за ушедшими дверь. Машинально достал сигарету, начал разминать дрожащими пальцами. Ответил не сразу.
– Что? Да-да, конечно.
Мальчик кивнул.
Наклонился над чистым листом и начал:
1. Мама. Наверное, осколком.
2. Бабушка. Увезли, и всё.
3. Папа. Не знаю.
Солнце жгло, как зенитный прожектор. Щупало небо, ища бомбардировщики – и не находило.
19. Сосед Антон Григорьевич из семнадцатой. В очереди за хлебом.
20. Варечка из второй парадной. Ушла за водой.
Психолог высыпал сигареты на стол и стряхивал пепел в пустую пачку.
194. Солдат с оторванной челюстью на дороге.
195–197? Медсёстры – три или пять, там перемешалось, не сосчитать. Бомба попала в санитарный автобус.
Белоголовый сбился. Не стал пересчитывать, заменил цифры звёздочками.
* Девочка на железнодорожной станции. Умерла, когда ела суп.
* Профессор в чёрном пальто. Не вышел из трамвая на конечной.
Звёзд становилось всё больше. Они собирались в созвездия и галактики: каждая звёздочка – обитаемая.
* Старик из провинции Панджшер. Противопехотная мина.
* Учительница из Герата. Беспилотник.
Давно иссякли чернила. Давно сточилось перо.
* Бородатый из Славянска. Снайпер.
* Танкист из Ужгорода. Гранатомёт.
* Мальчик из Пальмиры. Миномётный обстрел.
Солнце выгорело, погасло. Инерция Большого Взрыва исчерпалась, фотоны потянулись обратно, в исходную точку.
А список всё не кончался.