Джек нашел полупустую бутыль излюбленного Уоткином «Монтепульчиано», вытащил зубами пробку и, хотя, судя по запаху, вино было малость подкисшим, наполнил оба стакана.
Уоткин схватил свой стакан, поднял его на уровень глаз и воскликнул:
— За дело!
— Какое?
Вскинутый стакан замер.
— А? — растерянно заморгал Уоткин. — Как за какое? За дело короля за водой!
Джек склонил голову набок.
— Ну что ж… если вода — это Ламанш, а короля звать Георгом.
Стакан, уже было поднесенный к губам, вдруг отдернулся. Уоткин имел вид лягушки, не сцапавшей мошку.
— Э-э? — только и вымолвил он.
Джек придвинул к столу второе кресло, поморщился, глядя на драную обивку, и уселся на подлокотник.
— Я все знаю, Уоткин.
— Что ты знаешь?
— Знаю, что ты мой резидент.
Сходство с амфибией только усилилось, когда рыцарь замер, сглатывая слюну. Зоб его колыхался, толстые щеки надувались и опадали. Потом взгляд толстяка упал на все еще остававшийся в его руке стакан, и он, одним духом выхлебав то, что там было, протянул Джеку пустую посудину, чтобы тот ее снова наполнил. Юноша, исполняя роль Хела, услужливо налил Фальстафу вина, которое придало голосу и руке рыцаря некое подобие твердости.
— Что ж, — наконец сказал он, — может, выпьем тогда за полковника Тернвилля?
— Охотно. — Джек поднял свой стакан, но пить не стал. — Однако только тогда, когда ты расскажешь, почему его предал. А заодно и меня.
Из горла толстяка вырвалось протестующее бульканье, подбородок его затрясся, но Джек не позволил ему возразить.
— Это мог быть только ты, Уоткин. Ты подбил меня на это свидание. Кстати, любовное, — промолвил он с горечью, облизав пересохшие губы. — И простейшая логика говорит, что полковник вовсе не единственный твой работодатель. И может быть, даже не главный.
Вместо ответа толстяк осушил свой стакан и потянулся к бутылке, но, когда наклонил ее, оттуда выплеснулись лишь остатки.
— Принеси еще одну флягу, Пип… то есть, Джек, славный ты малый. Она вон там, в углу, среди прочих.
Джек пошел в указанный угол, отыскал среди пустых бутылок полную, а когда обернулся к Уоткину, тот сидел уже куда более прямо и с пистолетом в руке. Когда рыцарь заговорил, язык его еще слегка заплетался, но не так, как раньше.
— Как ты меня вычислил?
— Я увидел тебя в садах Монте Пинчио, — спокойно ответил Джек, не двигаясь с места. — А из этого сделал и еще один вывод.
— Какой, скажи на милость?
— Ты решил, что меня нет в живых. Кстати, о том же говорит и твоя реакция на мое появление. Думая, что я мертв, ты даже не удосужился сменить пароль и тайник. Та же самая простыня, то же дерево, то же дупло.
— Обыкновенная лень, — буркнул Уоткин. — Староват я уже для таких игр. — Толстяк оглядел пистолет. — Впрочем, может, еще и не слишком. — Он снова поднял глаза на Джека. — В общем, все верно. Ирландец сказал мне, что с тобой разобрались. Я и решил, что это сделано в традиционной манере.
— Он отправил меня в тюрьму палаццо Миллини. Я убежал оттуда прошлой ночью.
— Сбежал от инквизиции, надо же? Стало быть, весь этот переполох затеялся по твоей милости? — Уоткин покачал головой. — Интересно, почему это ирландец засадил тебя в клетку? Вместо того чтобы просто прикончить?
— Как-то раз я спас ему жизнь, — пожал плечами Джек.
— Только и всего? — фыркнул Уоткин. — Вижу, с годами старина становится сентиментальным.
Уоткин внимательно смотрел на Джека. А Джек внимательно смотрел на пистолет. Карманный, крохотный, по существу, лишь хлопушка, какая имелась у Летти в Бате. Однако и такая хлопушка тоже вполне способна убить.
Джек поднял бутылку.
— Выпить не хочешь?
— Хочу. Но еще больше хочу, чтобы ты поставил бутылку и встал спиной к двери.
— А почему, Уоткин? Решил разобраться со мной окончательно? Исправить промах Рыжего Хью?
— А разве у меня есть иной выбор? — вздохнул толстяк. — Если я оставлю тебя в живых, а тебе каким-то чудом удастся ускользнуть от гончих псов инквизиции, которой, похоже, не терпится поквитаться с тобой, ты в конце концов явишься к нашему другу Тернвиллю. После чего я лишусь средств к существованию, да и само мое существование, подозреваю, продлится недолго.
— Ну что ж…
Джек прислонился лопатками к двери, заложил руку за спину и нащупал рукоять поясного ножа. Нож против пистолета мало что значит, но это все же лучше, чем ничего.
— Вообще-то мне кажется, что выбор у тебя все-таки есть. Особенно с учетом того, что в моем убийстве тебе совершенно нет проку…
— Оно гарантирует твое молчание. Ежели только…
— Ежели только у меня нет письма, которое находится в надежных руках и непременно будет отправлено куда надо, не появись я в условленное время в условленном месте.
— Что-то я в этом сомневаюсь, — насупился Уоткин.
— Сомневаешься — жми на курок, — улыбнулся Джек. — Если у тебя хватит отваги.
Последовало долгое молчание. Уоткин двинулся лишь для того, чтобы положить руку на подлокотник. Дуло пистолета качнулось. Джек поудобнее перехватил за спиной нож. Наконец юноша заговорил:
— Любопытно было бы узнать, когда ты стал предателем?
— Чтобы стать предателем, нужно во что-то верить, а я не верю, — пожал плечами рыцарь.
— Ив дело «короля за водой»?
— Больше нет. Это дело умерло под Каллоденом. Только вот труп никак не желает упокоиться с миром.
— Значит, теперь ты верен только себе?
— Ага, единственному оставшемуся королю. Тому самому, чьей безопасности ты сейчас угрожаешь.
Он снова переместил пистолет, и юноша плотнее сжал нож, следя не за пальцами толстяка, а за его глазами. Взгляд выдаст намерение выстрелить, и тогда Джеку придется действовать. На его стороне быстрота и ловкость молодости, но за старого пьяницу сработает порох. Результат непредсказуем.
Спустя несколько нестерпимо долгих мгновений, взгляд рыцаря потускнел. Он сгорбился и слегка отвел ствол.
— Ты говорил о выборе?
Джек перевел дух.
— Я могу и не отправлять свое письмо, а сам доберусь до Лондона не раньше чем через несколько месяцев. Этого времени тебе вполне хватит.
— Хватит? На что?
— На то, чтобы исчезнуть.
Глаза Уоткина сузились, почти скрывшись в мясистом лице. Потом последовал глубокий вздох.
— А что, я ведь и вправду уже начал подумывать, что стал чуток староват для… — Толстяк помахал пистолетом. — Для всего этого. Принялся даже строить планы… Знаешь, вилла в горах, то да се… — Он осекся и, уставясь на Джека, деловито спросил: — И что мне нужно сделать в обмен на твое… временное молчание?
Пальцы Джека, сжимавшие нож, слегка расслабились.
— Помочь мне уехать из Рима.
На сей раз молчание было недолгим.
— А если я так и поступлю? На то, что ты скроешь что-либо от полковника Тернвилля, рассчитывать не приходится, в твоем возрасте еще принято придавать значение таким понятиям, как долг. Но поклянешься ли ты мне чем-то, во что действительно веришь, что не выдашь меня ирландцу? Если ему станет известно, что я помог тебе убежать, он… разозлится. И разыщет меня, где бы я ни прятался… или прикажет разыскать другим. А я, в отличие от тебя, жизни ему не спасал.
Джек сделал шаг вперед, простирая к Уоткину свободную РУку.
— Я поклянусь тебе своей честью, а честь Абсолютов для меня превыше всего. Рыжий Хью уже кое-что знает и очень скоро узнает больше. Тебе же просто придется поверить мне на слово, поскольку твое предательство хотя и поставило меня в сложное положение, но нимало не оскорбило. У меня к тебе счета нет.
Уоткин, как было видно по его бегающим глазам, еще колебался, но между тем ствол пистолета в пухлой руке все клонился, пока и вовсе не ткнулся в стол.
— А об ирландце можешь не беспокоиться. Дело, видишь ли, в том, что я, покинув Рим, приложу все силы, чтобы с ним свидеться, а после нашей встречи он уже не будет опасен. Потому что я намерен его убить.
— Вот это действительно был бы подвиг, — пробормотал Уоткин, пристально глядя наюношу. — Честь Абсолюта требует этого, а? — После легкого кивка юноши он продолжил: — Хм… вообще-то я, пожалуй, понимаю, какова тут главная причина. Ее зовут Летиция, графиня ди Кавальери. Урожденная Фицпатрик?
Джек промолчал.
— Видел бы ты, какая великолепная была свадьба. Сам король Джеймс, даром что болен, почтил ее своим присутствием, а обряд совершал его сын, кардинал Генри.
— Я ничего об этом не знал.
— Говорят, она уже вынашивает наследника.
— Вполне возможно. — Джек почти дошел до стола. — Ну что, мы договорились?
Рыцарь помешкал, еще раз взглянул молодому человеку в глаза и положил пистолет на стол. Джек положил рядом с ним свой нож.
— Договорились, — сказал Уоткин, поглядев на нож и поежившись. Потом он выпростал свою тушу из кресла и добавил: — Кое с кем надо бы перемолвиться, то есть, проще говоря, дать взятку. Есть у тебя золото?
— Я дал тебе пятьдесят скудо, чтобы нанять лошадей, помнишь? Где они?
— Здесь, — ответил Уоткин, потирая живот.
Джек взялся за свою упавшую сумку.
— Тогда я поделюсь с тобой тем, что у меня осталось. Получится, — он пересчитал монеты, — около двадцати скудо на каждого.
— Всего-то, — разочарованно протянул Уоткин. — Не маловато ли?
— Не забудь, двадцать скудо — это довесок к моему молчанию.
— Верно.
Уоткин сгреб монеты и, словно окончательно протрезвев, решительно направился к двери.
— В таком случае, Джек, я прямо сейчас этим всем и займусь. Ребята, которые нам помогут, не работают от сих и до сих: имей только денежки, и они к твоим услугам в любое время. Как днем, так и ночью. — Толстяк отворил дверь, но оглянулся: — Кстати, они мигом выяснят, есть ли в Чивитавеккья корабль, отплывающий в Лиссабон.
— Лиссабон? — удивился Джек.
Он вдруг почувствовал, что изрядно устал, и тяжело опустился в кресло, но это слово мигом согнало с него всю сонливость.