Любовь, ненависть, семья, быт, суеверия, страсть приобретательства — все сплелось в этом уголовном деле. Шаг за шагом продвигались наши работники к цели. Обходили дом за домом, скрупулезно выясняли отношения убитой со своими домочадцами, не отмахивались и от слухов — а они все упорнее вились вокруг личности Людмилы Максютовой… Что это был за человек? Впоследствии я ее допрашивал. Дерзкая, умная, грамотная — говорю это не для того, чтобы положительно о ней отозваться; хотел бы просто обратить внимание на то, что допрос всегда бывает серьезным психологическим поединком оперативного работника или следователя с подозреваемым в преступлении. Так случилось и на этот раз.
Людмила Максютова была задержана. Она горевала по поводу гибели свекрови, приходила попрощаться с покойной и выразить свое соболезнование мужу и свекру. А теперь очень правдоподобно возмущалась тем, что ее в «чем-то таком» заподозрили.
— Мне надо в институт, — твердила, — зачеты на носу, экзамены.
Никакой видимой тревоги.
К тому времени работники милиции немало знали о Максютовой.
Уголовное «дело» о гибели женщины из Чапаевска занимает четыре толстых тома. Те места в многочисленных протоколах допросов, где речь идет о личности Максютовой, сверкают золотым и хрустальным блеском. Любила она красивые, «престижные» вещи, «красивую» жизнь, окружала себя, по словам одного свидетеля, «директорами магазинов, работниками торговли» (мать ее юной подруги Елены тоже, кстати, была заведующей магазином горторга).
Естественный вопрос: а деньги откуда брала на все эти излишества? Муж, Саша, хоть и учился, вынужден был подрабатывать. Помогали ее родители. И каждый месяц давали пятьдесят рублей молодой семье отец и мать Саши. А иногда Тамара Алексеевна втайне от мужа подбрасывала Людмиле лишние полсотни: только питайтесь получше, уже не тратьте деньги на тряпки…
Вот так разлад!..
Однако не будем торопиться. Неприязнь между невесткой и родителями мужа все же была. Она началась еще семь лет назад, когда Саша, будучи девятиклассником, вдруг подружился со старшей пионервожатой своей школы Людмилой Григорьевной, стал поздно возвращаться домой. Согласимся, что вряд ли какой матери это понравится. Не нравилось и Тамаре Алексеевне. Людмила к тому же как-то даже вызвала ее в школу и слегка пожурила (на правах педагога) за то, что мать не совсем верно воспитывает сына.
А Саша все больше любил свою избранницу. Он окончил школу, отметил совершеннолетие. Людмила стала приходить к нему домой, сумела расположить к себе родителей. В 1974 году, когда Александру было 19, а Людмиле 22, они поженились.
Максютова вообще обладала способностью вызывать к себе симпатию. Мать Елены Л., Мария Егоровна, впоследствии рассказывала:
— Людмила внушала мне доверие, мне нравилась эта молодая современная семья, а моя дочка была просто влюблена в Людмилу, в ее семью, всегда восхищалась ею, говорила о том, что такую любовь, как у Людмилы с Сашей, она видела только в кино.
Но Саша уже начинал осознавать, что Людмила не совсем тот человек, за кого себя выдает. Однажды он назвал ее рабой вещей. Она обиделась: а сам? И подумала, что своим умом он до такого определения не дошел бы, это все влияние свекрови. Людмила, конечно, знала, что родителям мужа, труженикам, совсем не нравилось ее стремление к жизни не по средствам, на широкую ногу. Она считала их несовременными.
Мало книг — и много дорогих и, в общем-то, ненужных вещей, любовь к хрусталю и вечеринкам — и равнодушие к духовной пище… Не так-то просто проводятся нравственные параллели между невежеством, мещанством и способностью к преступлению или, напротив, между эрудицией и добропорядочностью. Но из бездуховности нетрудно вывести формулу бездушия. А от бездушия, душевной тупости до жестокости всего полшага.
Кстати, однажды Людмила уже пошла на преступление, правда, значительно менее тяжкое. В педагогический институт, вернее, на подготовительное отделение института она поступила с помощью поддельной трудовой книжки. Сфабриковать ее помог Людмиле ее муж Александр и… опять-таки его родные, которые, похоже, заботились о невесткином будущем едва ли не больше, чем она сама (к сожалению, используя негодные средства). До этого Людмила несколько раз пыталась поступить в пединститут самостоятельно, да «успехи» в науках не позволяли.
Ни о какой своей нравственной ущербности Людмила, разумеется, не размышляла, сидя в следственном изоляторе. Досада, что «не обошлось» — вот что владело ею.
На вторые сутки после задержания она проходила медицинское освидетельствование. И тут, в кабинете врача, у нее обнаружили и изъяли записку (потом этот крошечный прямоугольник белой бумаги был подшит к «делу» наравне с мелко исписанными протоколами допросов):
«Мама, сходи к Марии Егоровне, пусть она скажет Лене, чтобы она ни к одному из парней не подходила и, тем более, не приходила домой. Ни в коем случае, привяжутся к девчонке, глупая она еще».
Находка была весьма ценной. На очередном допросе Людмилу попросили пояснить смысл написанного.
— А что удивительного? Я имела в виду, чтобы она не подходила к каким-либо парням на улице, даже в своем классе, потому что парни стали плохие в своем поведении. Другого я ничего не имела в виду.
Увы, у этих парней из записки были вполне конкретные, хорошо известные как Людмиле, так и Лене имена и фамилии.
— Мне всегда казалось, что Людмила думает одно, а поступает наоборот, — говорила на следствии одна свидетельница, и следователь все больше убеждался в правоте этих слов.
Оперативная группа пришла к выводу, что необходимо еще раз допросить Елену Л. В милицию пошли ходатаи: заволновались, вознегодовали родственники и знакомые Людмилы и Елены. Еще бы — такое подозрение!
Елену допрашивал сам Липатов. Участие в процессе несовершеннолетнего требует от работников милиции, суда и прокуратуры особой внимательности и осторожности, определенного опыта, педагогического такта: нельзя ранить душу подростка необоснованным подозрением или просто укором. Александр Михайлович вел серьезный, искренний разговор о чистой, возвышенной любви, дружбе, чувстве гражданского долга.
— … Я не могу больше врать. — Эта фраза далась Елене с великим трудом. Душа девочки, понял Липатов, прошла за эти десять дней — от совершения преступления до признания в нем — тяжелый, тернистый путь. И это было началом ее новой жизни.
— Да, — сказала Елена. — Это Людмила подговорила одного человека убить свекровь. А с этим парнем ее познакомила я. Я видела, что она страдает, и хотела облегчить ее страдания. Она ведь была моим идеалом, я во всем старалась походить на нее… Теперь — нет… После убийства той женщины я виделась с Людмилой, она злорадствовала, называла меня «паникершей», и я поняла, что Людмила — хорошая актриса, что все ее человеколюбие, которое мне когда-то в ней так нравилось, показное…
Вскоре в другом кабинете созналась и сама Людмила:
— Я подговорила. Только не арестовывайте меня, пожалуйста.
Обе назвали одну и ту же фамилию: Виктор Сараев, убил он.
Перекрестов со своими сотрудниками сел в машину, захватив с собой парней, хорошо знавших Сараева. Не доезжая до дома Виктора, увидели его самого с двумя приятелями. Посадили в машину, привезли в горотдел милиции. Там ждал прокурор. Запираться не было смысла. Под тяжестью неопровержимых доказательств Сараев признался в преступлении сразу же. А затем на чердаке своего дома показал спрятанное под слоем керамзита ружье.
Слово — полковнику милиции А. М. Липатову.
— Кульминационный момент в нашей работе — когда человек подозреваемый впервые говорит правду. До этого он прятался, скрывал в себе мучительную тайну; страдал от голоса собственной совести или заглушал его разгулом; или, не слыша никакого голоса, просто-напросто трусил. В общем, каждый по-разному. И вот — первое, раскрепощающее слово правды…
Интересно, что и у нас, оперативных работников, меняется отношение к подследственному, когда он заговорит искренне. Куда-то уходят злость, отвращение к нему; мы понимаем, что с этого момента начинается у человека путь к раскаянию.
Меня иногда спрашивают, что представляет собой современный преступник. Ну, если речь идет, например, о замаскированном хищении или взяточничестве, мы наверняка имеем дело с человеком, который обладает определенным запасом знаний. Но убежден, что в любом случае преступником становится нравственно испорченный, невоспитанный человек. Именно в том состоит ущербность, опасность его личности, что в нужный момент не срабатывает какой-то внутренний нравственный предохранитель, защищающий от недоброго, тем более кровавого деяния. А здесь мы имеем дело не с нечаянным даже (в драке, например), а с умышленным убийством!
Наверное, кто-то захочет понять и Людмилу. Жизнь у нее сложилась не лучшим образом. Муж ушел от нее (как решила Людмила, «исключительно под влиянием матери»), подав затем на развод. И Людмила, любившая мужа, решилась отомстить свекрови. Сначала думала сделать это сама. Потом с помощью Елены нашла непосредственного исполнителя своей злой воли. Кстати, это редчайшее в наши дни преступление — наем убийцы. Людмиле почти удалось уговорить принять участие в преступлении своего знакомого студента из одной среднеазиатской республики — тому она объяснила, что должна свершиться кровная месть в отношении «одного человека», который якобы повинен в недавней смерти ее отца. Знал о преступлении и еще один знакомый Людмилы.
Готовилось злодеяние так. Примерно за месяц до того страшного вечера Людмила позвонила по телефону своей ученице и попросила срочно приехать. Лена приехала, поинтересовалась, что случилось. Тогда Люда, улыбнувшись, спросила девочку, в свою очередь, не знает ли она «шпану» и не может ли достать обрез. И пояснила, что от нее ушел муж, так как свекровь его чем-то «опоила» и увела от нее. Елена поняла, что затевается убийство, и попыталась, правда, как-то слабенько, отговорить приятельницу: человек ведь это, дескать, зачем же убивать-то. Но Люда строго сказала ей, что свекровь всю жизнь пьет из нее кровь и что если ее не станет, то Саша, возможно, вернется к ней, к жене своей, и они заживут по-прежнему счастливо.