Я напомню о часто упоминаемых сражениях, в которых принимали участие алеманны[605] [605], и которые заканчивались разгромом по причине того, что эти германцы, так своеобразно воспринимавшие свою свободу, с нетерпимостью относились к тому, чтобы их герцоги, в чьих жилах текла та же самая кровь, что и в их собственных, взирали на битву с высоты сидящего верхом на коне всадника — поскольку, в противном случае, они оказывались бы на половину человеческого роста ниже своих военачальников!..
И, в завершение, я напомню о Крестьянской войне (1524–1526 гг. — В.А.), в которой друг против друга, презирая смерть, сражались равные для противоборствующих сторон величайший беспорядок, разобщенность и отсутствие дисциплинированности, в которых чистые стремления и мудрые мысли об идеальном устройстве германского государства, порожденные лучшими умами крестьянства, после проигранных сражений сходили в могилу вместе с истекающими кровью телами неисправимо безрассудных германцев, которые лишь могли перед своей кончиной выразить последнее, полное трагизма, пожелание — чтобы их внукам, может быть, удалось довести начатое до конца.
Нашим величайшим достоинством определенно является наша неукротимая воля к свободе, истоки которой, безусловно, следует искать в том наилучшем наследии, что сохранила до наших дней элита нашей крови — в самых высших качествах нашей расы. Однако, все далеко не так однозначно, как могло бы показаться на первый взгляд, ибо, будучи сильно развитой у нашего свободолюбивого народа, эта воля не только служила ему стимулом для достижения культурного величия и мотивировала его героическую борьбу, но и в той же самой степени являлась сильным препятствием на пути к образованию объединяющего всех германцев крупного государства и оказывалась причиной всех тех поражений, которые нам приходилось терпеть на протяжении всей нашей истории, столетие за столетием.
Этих поражений можно было бы избежать, не будь у гордых обладателей одинаково благородной крови чрезмерно завышенной оценки значимости своего собственного «Я», в результате чего один эделинг не слушал другого, один герцог не считал нужным хранить верность другим, и всякий представитель знати старался вообще не подчиняться никому. Своим собственным предводителям, способным, благодаря своей деятельности, добиться образования государства, а таковые, безусловно, появлялись на исторической сцене довольно часто — начиная с Видукинда[606] и заканчивая Флорианом Гейером[607]— германцы, в чьих жилах текла одна и та же кровь, так никогда и не предоставили возможности создать германское государство. Подобные ошибки превращали зарождающиеся державы в обломки, оставляя от них одни лишь руины — как это в итоге произошло с государственными образованиями готов, вандалов, бургундов, алеманнов и некоторых других.
И, после того, как на населяемом германцами пространстве одним из них никак не удается создать пронизанное германским духом жизнеспособное государственное образование, его приходится создавать другим германцам, но дух государственного строительства, осуществляемого самыми жесткими властными методами, что было продиктовано бедами, кровью и слезами, оказывается уже совершенно иным, и согласие на интеграцию в единую Державу[608] достигается лишь при помощи крепкого кулака.
Всякий раз мы видим одну и ту же картину: отсутствие повиновения, неподчинение, недооценка противника, неверные представления о политической ситуации и попытки выдать желаемый порядок вещей за действительный, в то время, как вновь и вновь противостоящий нам в какой-либо форме неприятель, трезвомыслящий, просчитывающий все действительные реалии политической борьбы, шаг за шагом попирая нашу землю, вновь и вновь, несмотря на свои худшие, по сравнению с нами, качества, низкопробную кровь и малую культуру, одерживал над нами верх.
Так наш народ — и мы, имея на то полное право, являясь германцами, со всей ответственностью утверждаем — прошел столь тернистый путь последних 2000 лет по своей же собственной вине. И никто не посмеет упрекнуть какого-либо противника в его победах над нами и в том, что он жаждал нашей крови; ибо законы сотворенного Богом бескрайнего мира и законы народов этой Земли считаются не с тем, кто в своем переполненном благодушием сердце лелеет наилучшие чаяния, но находятся на стороне того, кто одерживает победу.
В этой ситуации у некоторых может возникнуть безмолвный, полный укора вопрос: «И к чему была эта устрашающая констатация вины и ошибок, перечеркивающих все достоинства? Как после этого нам теперь верить в будущее?»
На него мы хотим свободно и открыто заявить:
— Ничто так не укрепляет нас в вере в будущее нашего народа и нашей крови, как факты, свидетельствующие о том, что наш народ и наша раса, вопреки всем ошибкам и, невзирая на все перенесенные страдания и боль, все еще живы и сегодня вновь поднялись во всем своем величии. Веря в предназначение нашей крови и в стоящую перед ней задачу, мы видим в истории последних двух тысячелетий не только поражения и несчастья, но путь обучения, необходимый для сохранения самих себя как народа.
В начале нашего тысячелетия едва ли не все последние сыновья самых знатных германских родов, храня верность заветам церкви, поступали ей на службу и становились священниками и церковными иерархами. Несметное их множество, возложив на себя крест, отправилось ведущим на Голгофу крестным путем германской крови в дали Востока, в пустыни и пески. Часть этих выступивших в крестовый поход рыцарей-священников образовала один из духовно-рыцарских Орденов, и, принеся с собой германскую отвагу, германский стиль руководства и германскую неподкупность, поступила в этом Ордене, руководимом римской Церковью, в школу послушания, соблюдения субординации и подчинения государственному авторитету, в школу, которая была гораздо старше самой Церкви[609] .
Этот рыцарский Орден принял участие в создании первого современного, построенного согласно принципам государственного управления и авторитарного подчинения государства Фридриха II[610] на Сицилии. Полученный здесь опыт был в первой половине ХIII-го столетия во всей своей полноте перенесен, благодаря зрелости ума подлинного государственного мужа — отпрыска знатного рода рыцарей и священников Германа фон Зальца[611] — на германский Восток, и здесь, на восточном пространстве, было создано хорошо известное Вам государство Ордена.
Впервые на германском пространстве удалось легко добиться повиновения, и это произошло вследствие того, что, наряду с абсолютным господством христианской религии, здесь оказало свое влияние обстоятельство, заключавшееся в том, что благодаря борьбе, которую в тех землях вело отборное рыцарство из самых благородных семейств, лучшие, с расовой точки зрения, представители германской крови выдвинулись в качестве руководящего слоя, над мешаниной кровей местных народностей, не являвшихся, в расовом понимании, равными нашему народу, и, в конечном итоге, наряду с повиновением церкви, возникла разница в отношении к значимости достигнутого результата и отдельно взятой личности.
Сложившиеся на этих восточных землях, во владение которыми вступили являвшиеся королями Пруссии курфюрсты Бранденбурга, принципы организации административного управления, тщательной исполнительности, и, прежде всего, безоговорочного повиновения, были распространены на территории всего королевства. Прусская армия со служившими в ней за полагающееся им жалование наемными солдатами стала внутри Германии первой большой школой абсолютной дисциплины. Только дисциплина эта была в действительности построена в то время не на благородных побуждениях человеческой души, но во многих случаях базировалась на силе вышестоящего начальника и мощи государства, и, находясь в зависимости от денежного содержания и средств на обеспечение жизни, держалась на страхе перед тростью унтер-офицера.
Так продолжалось довольно долго — вплоть до времен Старого Фрица[612], когда этот олицетворявший собой дух героизма величайший прусский король в трех больших войнах лично возглавлял свою армию, в которой царила дисциплина, достигаемая, например, такими считавшимися в ту пору действенными, методами: даже в последних битвах Третьей Силезской войны[613] стоящий позади мушкетерских шеренг кадетского корпуса прусский офицер так же безпощадно, как и простых рядовых солдат, воспитывал в повиновении будущих командиров с помощью своего эспонтона[614]! И все же, несмотря ни на что, это послушание уже выглядело благородно, поскольку было продиктовано любовью к своему королю-полководцу, любовью к своей, становящейся в полном смысле этого слова Отечеством, Пруссии и появившейся возможностью заслужить честь быть не просто сражающимся за деньги наемным солдатом, но стать героем доблестной прусской армии. И в этом безоговорочном повиновении мы впервые слышим звучащий прекрасной мелодией призыв: «Будем же послушными детьми своей родной страны!»
Следующим шагом, совершенным после нанесенного нам страшного поражения, становится создание сражавшейся в Освободительной войне 1812–1815 годов народной армии, и сыновьями людей простого сословия и студентами, находящимися в ее рядах, честью уже считается сама возможность быть добровольно повинующимися ополченцами и солдатами прусской народной армии. Далее ход истории ускоряется, и представления о Свободе и Чести, равно как и о Повиновении, начинают в понимании народа все теснее и теснее сближаться между собой.