— Рени, тебе нельзя туда, — строго прикрикнула на стигийку Зенобия. Магичка вздрогнула и съежилась, зябко кутаясь в плащ и пытаясь укрыться в складках ткани. — Ты должна остаться здесь, с нами. Куда ты собралась? В Цитадели сейчас очень опасно.
— Хочу домой. Здесь холодно, всегда так холодно… Я все перепутала, — жалобно повторяла она, когда Дженне и недовольно хмурившейся даме Эмерельд все-таки удалось оттащить ее от дверей. — Как вы не понимаете? Это я во всем виновата, одна только я — потому что не сообразила вовремя!
— Конечно, конечно, — сочувственно поддакивала Дженна, уверенная, что Ренисенб вряд ли слышит обращенные к ней слова и потому разговаривая с ней, как с маленьким ребенком. Общими уговорами магичку заставили выпить чашу горячего вина, усадили на диван, закутав во все теплые вещи, какие удалось найти, и оставили в покое. Сделать что-либо для нее сверх того не представлялось возможным, а госпоже Канах больше всего хотелось, чтобы впавшая в уныние стигийка не болталась под ногами и не пугала людей мрачными предсказаниями.
Утро все-таки настало, означив свое пришествие смутным белесым светом, неохотно пролившимся в окна через завесу из неспешно тающих облаков. Ночью до покоев Зенобии порой долетали всплески отчаянных криков, перемежаемых топотом, неразборчивыми приказаниями и звериным рычанием.
Отправившиеся на разведку гвардейцы принесли известие о попытке скогров штурмовать замок. К счастью, у ставших дикими животными детей Карающей Длани не достало умения согласовать свои действия, так что нападение отбили. Не обошлось без потерь, однако, несмотря на изрядный урон, осажденные укрепились в своей решимости отстаивать Цитадель. Беженцев частично вооружили и отправили на стены, частично разместили в помещениях крепости. Ближе к рассвету оборотни, словно утратив интерес к столь рьяно сопротивляющейся добыче, отступили, рассеявшись по улицам.
Услышанные новости заставили Зенобию предположить, что ее вынужденное одиночество вскоре закончится, и отправить фрейлин со служанками на розыски провизии.
Не успела закрыться за ними дверь, как пожаловал первый гость — его милость Озимандия. Следом, двигаясь совершенно бесшумно, вошел незнакомый королеве невысокий и плечистый человек — темная борода, неприятно-изучающий взгляд и живописно продранные в нескольких местах, а некогда весьма богатые одежды мрачноватых темных с золотом тонов.
Приглядевшись, озадаченная Дженна заметила приколотую к отвороту брошь — маленькую поблескивающую ладонь белого цвета. Неужели дела настолько плохи, что Озимандия счел возможным заключить какой-то договор с пленными колдунами из Гипербореи, содержавшимися в замке? Говорили, будто их двое, но куда же тогда подевался второй? Предпочел тюремное заключение каким-либо соглашениям? Бежал в суматохе? Убит?
Маг вымученно пробормотал пару фраз касательно того, что безмерно счастлив видеть госпожу Канах в добром здравии, мельком глянул на задремавшую Ренисенб, после чего устроился в кресле и затих. Он походил на нахохлившегося и мокрого старого филина, над головой которого обломанной ветвью торчало навершие длинного посоха в виде рогатой головы оленя. Гипербореец ограничился коротким поклоном и попытался обернуться неприметной тенью, таящейся в углу, хотя такое поведение наверняка вопиюще противоречило его нраву.
— А где?.. — начала было Зенобия, но тут в коридоре бодро лязгнуло взлетающее в приветствии оружие, и двустворчатые двери распахнулись настежь перед входящим монархом Аквилонии. Озимандия, завидев варвара, принялся суетливо выкарабкиваться из кресла и вылез-таки, несмотря на раздраженный взмах королевской длани, дозволявший ему сидеть.
— Пока все на удивление спокойно, — эти слова Конана стали ответом на безмолвный вопрос жены, на мгновение сокрушенно покачавшей головой. Ее неугомонный супруг выглядел не лучшим образом, но Дженна привыкла не удивляться, откуда он берет силы, чтобы оставаться на ногах и распоряжаться обороной замка. — Дети?..
— Спят, — коротко откликнулась Зенобия, понимая, что сейчас время и слова будут тратиться только на самое необходимое. Ей и мужу придется довольствоваться возможностью быстро переброситься парой слов наедине, прежде чем он снова отправится на стены. — Со мной все хорошо. Сейчас подадут завтрак, и…
— И почтенный Озимандия поведает нам, что же такое тут творится, — с откровенной угрозой в голосе довершил фразу киммериец. — Причем без всяких туманных намеков и недомолвок. Мы ехали в Пограничье в гости к друзьям, а не затем, чтобы угодить в этот кошмар!
Ответа не последовало — чародей молча стоял, уставившись прямо перед собой. Он оставил без внимания появившиеся на столе блюда, служанкам приходилось обходить его, как подпирающую потолок деревянную колонну в человеческом образе. В иное время Дженна посочувствовала бы старому волшебнику, но теперь ее окружало такое количество страдающих людей, что она решила сопереживать только тем, кто ей близок.
Фрейлины во главе с дамой Эмерельд цепочкой выскользнули наружу, безошибочно сообразив, что есть вещи, которые не стоит знать слишком многим. За ними с явной неохотой удалился гипербореец. Мельком глянув вслед, Зенобия недоуменно спросила:
— Можно узнать, по каким причинам он свободно разгуливает по замку, а не сидит за решеткой?
— Милостью Озимандии, — чуть скривился Конан. — Раз местная сумасшедшая колдунья, я имею в виду подружку Тотланта, пока ни к чему не пригодна, а магики нам ой как надобны, пришлось обратиться за помощью к сему неприятному типу, Крэгану из Халоги. Второй колдун, кстати, отправился на Серые Равнины — загрызли бедолагу… Озимандия, довольно корчить из себя скорбного разумом. Извинения можешь пропустить — переходи сразу к делу. Для начала я хотел бы знать, как нам поступить с Эртелем.
— Он нашелся? Так это правда, что Эрт находится в подвалах? — уточнила Дженна. — Он жив?
— Жив, но… — король Аквилонии замешкался, явно испытывая трудность с подбором нужных слов, описывающих нынешнее плачевное состояние его давнего знакомца. — Кажется, Эртель спятил тем же странным образом, что и прочие оборотни. Он находится за решеткой — для его же блага. В клетку его посадила стигийская девица, причем сделала это настолько хитро, что теперь его никак нельзя оттуда выпустить.
— Отчего же нельзя, — наконец подал голос старый волшебник. — Можно. Но предупреждаю, разрушение заклинания, созданного Ренисенб, более сильным заклятьем вполне может привести к обвалу перекрытий замковой тюрьмы. Или, не приведи боги, всей крепости. Сгоряча эта юная и, безусловно, талантливая особа вплела в заклятие ловушки, секрет которых известен только ей самой. Проще говоря, кто навесил засов, тот и должен его снимать, чего Рени сделать просто не в состоянии. Может, спустя седмицу или луну…
Маг в раздражении дернул себя за кончик вопиюще нуждавшейся в уходе и влажной от недавнего дождя бороды, пробормотав:
— Сколько раз твердил — женщин за лигу нельзя подпускать к магии!.. Сперва натворят демоны знает что, затем пытаются исправить сделанное, громоздя ошибку на ошибку. И при этом следуют исключительно своим крайне переменчивым чувствам, а не доводам рассудка! Зачем, ну зачем ей понадобилось расходовать драгоценную Силу на попытки — совершенно напрасные, прошу заметить! — вернуть к жизни этого молодого человека, здешнего ширрифа?
Искренне недоумевающий взгляд волшебника уперся в госпожу Канах, настойчиво требуя оправдания неразумным действиям прекрасной половины человечества. Таких у королевы не нашлось, кроме удрученного предположения:
— Может, он ей нравился или был давним другом…
— А я-то надеялся, что в замке уцелел хоть кто-то, кому местные жители всецело доверяют и кто способен отдавать здравые распоряжения, — с горечью посетовал Конан. — Значит, месьор Грайтис Дарго покинул свой город, и мы остаемся только с достойным всяческого уважения служителем Митры, парочкой вечно ссорящихся колдунов и толпой испуганных горожан. Ладно, бывало и хуже.
— Полагаю, Эртеля Эклинга придется оставить там, где он находится сейчас, — сухо изрек придворный магик Трона Льва. — Так он не представляет опасности ни для себя, ни для окружающих. О его судьбе мы позаботимся позже. Сейчас у нас есть иная, более трудная задача. Нет, не захватившие город оборотни. Они — всего лишь закономерное следствие, проистекающее из некоторых диковинных обстоятельств и цепочки событий, вполне могущей послужить…
— Озимандия, — без всякого выражения произнес киммериец. Почтенный чародей покрепче обхватил свой посох (Зенобия уже приготовилась увидеть появляющиеся на темном дереве глубокие вмятины от пальцев), собрался с духом и решительно заговорил, будто шагнул с обрыва:
— Ваши величества, ежели по окончании моей повести вы сочтете необходимым казнить старого, выжившего из ума дурня, то я буду первым, кто целиком и полностью одобрит этот приговор. Я даже могу избавить казну Аквилонии от трат на постройку виселицы и устройство похорон, ибо сам, своими руками, выпустил на свободу силы, разрушающие на наших глазах Вольфгард. В недалеком будущем, полагаю, эта скорбная участь ждет также Пограничье и любые земли, где обитает Карающая Длань. Неизбежно пострадают и любые племена с примесью нечеловеческой крови в жилах. В первую очередь ими станут дверги, а также уцелевшие потомки кхарийцев, атлантов и альбов. Гномская община Вольфгарда, как мне сказали, вовремя приняла меры по спасению, удалившись под землю. Не знаю только, поможет ли это.
— Им тамошний колдун напророчил что-то жуткое, вот они и попрятались, — ошарашенно добавил Конан. У Дженны почему-то все поплыло перед глазами, она судорожно вцепилась в подлокотники кресла, внимая размеренному голосу мага, словно долетавшему из-за каменной стены.
— Перед выездом ваших величеств из Тарантии я, следуя настоятельному требованию моей госпожи, имел небольшую беседу с его милостью наследником престола, — Озимандия прижмурил морщинистые веки, воскрешая в памяти подробности встречи, произошедшей ровно луну назад. — Целью моего визита служило настойчивое стремление отвратить разум принца, а также его друзей и дамы сердца от попыток занятий колдовством. Ради этого я отважился на маленькую хитрость — преподнес Коннахару собрание древних легенд, выдав их за своеобразное пособие для молодых волшебников. Я был уверен, что, ознакомившись с содержанием книги, принц разочаруется в своих намерениях и смирится с невозможностью достичь задуманного.