Саймондс проглотил рвавшийся наружу резкий ответ и жестко взглянул на капитана, чувствуя скрывавшуюся за вежливостью насмешку. Он знал, что Ю не верит в свои слова о дефективности Мантикоры… но Ю и сам был родом из дефективного общества. Народная Республика Хевен была куда более безбожна, чем большая часть остальных иностранцев, но для дела Господа Истинные готовы были использовать любое орудие. А когда ты пользовался орудием, вовсе не обязательно было сообщать ему об остальных орудиях. Особенно если план заключался в том, чтобы в нужное время использовать одно орудие для смещения другого. Циничные амбиции Хевена были слишком явными и жадными, чтобы им кто-нибудь мог доверять. Именно поэтому все, что говорил Ю (не важно, насколько профессионально и разумно это звучало), следовало неоднократно проверить, прежде чем принять на веру.
– Я вас понял, капитан, – сказал наконец Меч, – и, как я уже сказал, Старейшие и я внимательно все обсудим. Я лично считаю, что решение подождать ухода эскорта с Мантикоры будет подтверждено, но я также уверен, что в конце концов Бог приведет нас к верному решению.
– Как скажете, сэр, – ответил Ю. – Хотя мое командование и не разделяет вашей религии, Меч Саймондс, мы уважаем ваши верования.
– Нам это известно, капитан, – сказал Саймондс, хотя он ни на секунду не поверил, что командование Ю уважает Веру. Но это было допустимо. Масада привыкла иметь дело с неверующими, а если Ю искренен, если Хевен действительно верит в религиозную терпимость, о которой они столько болтают, то их общество дегенерировало куда сильнее, чем предполагал Саймондс.
С тем, кто отвергал твою веру, компромиссов быть не могло, потому что компромиссы и совместное существование вели к расколу. Люди веры, разделенной внутри себя, становились суммой ее слабостей, а не сил, и все, кто этого не знал, были обречены.
Глава 5
Рябь энергетических изменений гиперпространства и водовороты заряженных частиц нарушали работу любого сенсора за пределами радиуса в двадцать световых минут, но сгруппированные световые коды конвоя на маневренном экране Хонор были четки, ясны и, к счастью, не разбросаны. Конвой подходил к гипергранице звезды Ельцина на удобной скорости в треть световой.
Переход из нормального в гиперпространство зависел от скорости – при скорости выше 0,3 световой пространственный сдвиг разорвал бы корабль на части, – но при обратном переходе таких ограничений не было. Это отнюдь не делало высокоскоростные переходы приятными. Утечка энергии при пересечении конвоем гиперстен замедлила его до ползущего состояния задолго до альфа-полосы. На оборудование пространственный сдвиг не влиял, но вот с людьми дело обстояло совсем по-другому. Флотские экипажи готовили к ускоренным переходам, но тренировка практически не помогала от физического расстройства и сильной тошноты, и не имело смысла подвергать этому торговые экипажи.
– Готовы начать переход через сорок одну секунду, мэм, – доложил лейтенант-коммандер ДюМорн с поста астрогации.
– Отлично, мистер ДюМорн. Контроль ваш.
– Есть, мэм. Контроль мой. Рулевой, готовьтесь к началу перехода по моему сигналу.
– К переходу готов, – доложил рулевой Киллиан.
Хонор откинулась на спинку кресла, наблюдая, а рука рулевого зависла над клавишей ручного управления на случай, если в компьютере астрогатора возникнет неполадка.
– Давай! – резко сказал ДюМорн, и обычно неслышный шум гипергенератора «Бесстрашного» превратился в басовое рычание.
Хонор сглотнула, почувствовав внезапный прилив тошноты, и экран наблюдения резко сменил изображение. Бесконечно изменяющиеся узоры гиперпространства перестали медленно кружиться, теперь они мерцали и прыгали, как плохой мультфильм, а цифры на приборах начали уменьшаться – конвой полетел «вниз» по градиенту гиперпространства.
«Бесстрашный» влетел в стену гамма-полосы, и его паруса Варшавской начали истекать энергией перехода, словно лазурный лесной пожар. Скорость почти мгновенно упала с 0,3 до всего лишь девяти процентов световой. Хонор замутило: ее внутреннее ухо протестовало против падения скорости, которого остальные органы чувств даже не заметили. Расчеты ДюМорна учитывали утечку энергии, и с падением скорости градиент их перехода стал еще более отвесным. Через четыре минуты они подошли к стене бета, и Хонор снова поморщилась – на этот раз не так сильно, – когда их скорость упала до двух процентов световой. На экране царил хаос света, и конвой упал отвесно «вниз» на «расстояние», не имевшее физического выражения. А потом они вышли в альфа-полосу и сквозь нее, как комета, вылетели в нормальное пространство.
Показания приборов перестали прыгать. Экран внезапно замер, и его наполнили немигающие булавочные головки звезд нормального пространства. Ощущение тошноты исчезло так же внезапно, как и появилось, и скорость корабля Ее Величества «Бесстрашный» за десять минут упала с девяноста тысяч километров в секунду до всего ста сорока.
Хонор глубоко вдохнула и подавила машинальное желание облегченно встряхнуть головой. Несколько человек на мостике именно это и делали, но старые космические волки старались сохранять невозмутимость – как и она сама. Глупо, конечно, но надо поддерживать репутацию.
Она улыбнулась привычной мысли и взглянула на свой астрогационный экран. Стивен, как всегда, сработал отлично, и «Бесстрашный» со всеми своими подопечными плыл в двадцати четырех световых минутах от звезды Ельцина, прямо у гиперграницы звезды класса F6[7]. Даже лучшие гипержурналы страдали ошибками, и природа гиперпространства не позволяла исправить их с помощью наблюдений, но путешествие было коротким, и ДюМорн мастерски удержался в безопасных рамках.
Он начал привязку в нормальном пространстве, чтобы уточнить местоположение корабля, а Хонор нажала кнопку на подлокотнике своего кресла, и ей ответил голос главного инженера:
– Машинное отделение, коммандер Хиггинс.
– Переходите на импеллерные двигатели, мистер Хиггинс.
– Есть, мэм. Начинаем переход, – отозвался Хиггинс, и «Бесстрашный» свернул свои паруса Варшавской в импеллерный клин.
Внутренних признаков изменения не было, но приборы и экран показали Хонор все, что нужно. В отличие от парусов Варшавской, которые в нормальном пространстве были невидимы – за исключением моментов, когда они излучали энергию перехода, – сжатые полосы гравитации импеллерного двигателя были почти вещественны. Сейчас они выдвинулись сверху и снизу «Бесстрашного» под углом друг к другу в виде клина острием назад, и звезды сменили оттенок, поскольку их фотоны попали под действие гравитационного градиента в сотню тысяч g. Крейсер плыл внутри собственного гравитационного клина, словно серфер на гребне волны, которая еще не начала движение, и Хонор взглянула на своего офицера по связи.
Лейтенант Метцингер осторожно прижала пальцы правой руки к микрофону в ухе, потом подняла взгляд.
– Все корабли доложили о переходе на импеллер, мэм.
– Спасибо, Джойс.
Хонор перевела взгляд на голубовато-зеленый световой код планеты Грейсон в десяти с половиной световых минутах от них в глубь системы, а потом на ДюМорна.
– Могу я предположить, мистер ДюМорн, что вы, с вашей обычной предусмотрительностью, уже проложили курс до Грейсона?
– Можете, мэм, – улыбнулся в ответ ДюМорн. – Курс один-один-пять на… – он перепроверил их положение и ввел в свой компьютер более детальное уточнение, – ноль-ноль-четыре точка ноль-девять. Ускорение двести g с переходом в торможение через два и семь часа.
– Вводите, мистер Киллиан.
– Есть, мэм. Переходим на один-один-пять, ноль-ноль-четыре точка ноль-девять.
– Спасибо. Связь, сообщите наш курс всем кораблям, пожалуйста.
– Есть, мэм. – Метцингер сбросила данные с компьютера ДюМорна остальному конвою. – Курс принят и осуществлен всеми подразделениями, – доложила она через минуту, – конвой готов следовать дальше.
– Отлично. А мы готовы, рулевой?
– Да, мэм. Готовы к двумстам g.
– Тогда вперед, старшина.
– Есть, мэм. Пошел!
Никакого заметного движения не почувствовалось, но «Бесстрашный» начал набирать скорость чуть меньше двух километров в секунду за каждую секунду, поскольку его инерционный компенсатор позволял ему бессовестно жульничать с законом Ньютона.
Ускорение в две сотни земных сил тяготения для «Бесстрашного» было неторопливой прогулкой. При обычной настройке двигателей флота на восемьдесят процентов от максимальной мощности он мог дать ускорение и вдвое выше, но взятое сейчас было для грузовиков конвоя самым высоким безопасным значением. Торговые корабли были куда крупнее, но их импеллерные двигатели были слабее, чем у военных кораблей, и компенсаторы соответственно тоже были слабее.
Она снова посмотрела на Метцингер:
– Джойс, вызовите, пожалуйста, транспортный контроль Грейсона.
– Есть, мэм. Начинаю передачу.
– Спасибо.
Хонор откинулась на спинку командирского кресла, положила локти на подлокотники и оперлась подбородком на сложенные пальцы. Ее вызов достигнет Грейсона через десять минут, и сейчас, глядя, как мраморное сияние вдали начинает медленно разрастаться у нее на экране, она задумалась над тем, насколько большой проблемой окажется ее пол.
Гранд-адмирал Бернард Янаков поднял глаза от документов, когда его адъютант негромко постучал по косяку открытой двери.
– Да, Джейсон?
– Станции слежения только что отметили гиперслед точно на границе, сэр. У нас еще нет импеллерного подтверждения, но я решил, что вы захотите знать.
– Ты правильно подумал.
Янаков отключил экран, встал, поправил голубой китель и взял фуражку. Лейтенант Эндрюс пропустил его и пошел сбоку и чуть позади адмирала, бодро шагавшего к командному центру.
За звуконепроницаемой дверью их встретил шум голосов и гудение устаревших принтеров. Янаков поморщился – принтеры были даже хуже тех, что первые колонисты привезли со Старой Земли. Работать-то они работали, но лишний раз доказывали, насколько далеко откатилась назад технология Грейсона. Обычно это не беспокоило адмирала, но сегодня был необычный день. След наверняка принадлежал конвою с Мантикоры, и посетителям будет до боли очевидна их отсталость.