Я уходил, а он исподлобья смотрел мне вслед и бог знает о чем думал.
Но в последующие дни неприятностей с милицией не было. На меня не вышли. Думаю, ментам было плевать, кто покалечил воспитанников детдома. Или еще лучше – их даже не вызывали. Пострадавшие наплели какую-то ахинею – сами падали, лбами сталкивались. А руководству детдома зачем эти проблемы? У них показатели, соцсоревнование, переходящие вымпелы. Чушь, конечно, но отсюда премии и дополнительное финансирование.
Патрульные машины иногда заезжали в район, делали круг почета и благополучно убывали. Но черные тучи на горизонте уплотнялись. На третий день детдомовские осмелели, забросали обломками кирпичей пацанов, гоняющих мяч по футбольному полю. Нападение прозевали, все вышло неожиданно. Из «взрослых» был только Гарик Дадаев – большой любитель футбола и карандашных набросков. Ему и перепало больше всех. Кирпичом зашибли плечо, расцарапали руку. Возмущенные пацаны стали швырять кирпичи обратно, кинулись на кулаках выяснять отношения. Бились в кустах, силы были примерно равны. Дадай отправил Штирлица в клуб за подкреплением. Когда пацаненок прибежал, я был на ринге, учил пацанву уходить от прямых ударов. Возбужденный малолетка сообщил последние известия. «Почему, кстати, Штирлиц?» – спросил я как-то у Холода. Тот лишь отмахнулся, мол, Штирлиц и есть, всегда выкрутится. Мамая не было. Уйгура тоже. Холодов отправил на усиление пятерку «суперов» во главе с Тушканом – пятнадцатилетним подростком, большим любителем махать кулаками. Пацаны умчались, только пятки сверкали. «А ты сиди. – Холод выстрелил в меня пальцем. – Не хрен этих отмороженных дразнить». Я, собственно, и не горел желанием продолжать избиение малолетних. Занятия по физической подготовке не пропали даром. Пацаны дали жару ущербным сироткам! «Пехотинцы» Дадая вроде дрогнули, стали теряться в зарослях. Местность неудачная для боевых действий, тальник стеной, а детдомовским – чем гуще, тем лучше. Нападают из-за препятствий исподтишка, бьют, прячутся. Подбитый Дадай прозрел: отходим, выманиваем на открытую местность! Стали пятиться, пересекли беговую дорожку. Детдомовская шантрапа – за ними. Тут и подоспели «супера» Тушкана. Умно сделали, обошли – и навалились. Сколько Суворовых в этих махачах страна потеряла! Началось буквальное избиение младенцев. Сиротки получали по зубам, их колотили кулаками, палками. Вся ватага побежала обратно – злые, оборванные, все в крови. Так и не смогли поквитаться за Шалтая. Пацаны вернулись в клуб – возбужденные, при синяках и гематомах, но довольные. Много ли надо для детского счастья?
Проходящая мимо гражданка пришла в ужас от происходящего, побежала к ближайшему таксофону и вызвала милицию. Стражи порядка не спешили, закончили свои дела и приехали. На поле уже никого не было. Бдительная гражданка дожидаться ментов не стала – все же дружила с головой. Милиционеры походили по полю, попинали кирпичи и уехали. Рецидива в тот вечер так и не дождались. По «агентурным сведениям», детдомовские зализывали раны и о реванше не помышляли.
Между тем тревожные вести приходили с улицы Танкистов, примыкающей к нашему району. Зашевелились турки – видимо, началось весеннее обострение. Снова обошли район и вторглись на побережье. Дни были теплые, люди выходили к реке. Купались пока только на спор, самые пьяные, но солнышко манило. Турки возникли из ниоткуда, шли по берегу, оскорбляли отдыхающих, гонялись за девушками. По ходу вторжения разгромили палатку, в которой продавались напитки, перевернули машину «ВАЗ-2109», местного кооператора, а его самого превратили в багровую сливу. Местные пацаны все же собрали силы в кулак, рванули всей толпой с обрыва и скинули агрессора в реку (причем буквально). Но радовались недолго – это был лишь отвлекающий маневр. Основные неприятельские силы атаковали местный базарчик и примыкающее к нему кафе, где пацанов Ильдара в это время не было. Хорошо организованная стая, выкрикивая оскорбительные речевки в адрес оппонентов, смела торговые ряды. Людей били монтажками – всех, кто попадался под руку. Разнесли кафе, особенно постарались на кухне, а когда взбешенные пацаны вернулись с берега, на базаре уже никого не было. Мелкие кооператоры подсчитывали убытки, проклинали Ильдара, которому платили за безопасность. Прибывшая милиция самым тщательным образом запротоколировала произошедшее, даже выразила сочувствие пострадавшим и завела уголовное дело. Основная (и единственная) версия была следующая: разбой со стороны хулиганов с Крутой Горки. Никаких турок как бы и не было. Даже Ильдар, глядя на них, покрутил пальцем у виска, но следователи знали свое дело. Довели его до полного абсурда и даже сами поржали.
По ходу, Шамиль Туркаев имел во власти мохнатую лапу. Это начинало серьезно напрягать Мамая. А еще не хватало, чтобы турки спелись с сиротками. Но пока бог миловал. С приходом весны ждали приграничных набегов. Район «Электроцентраль» от наших территорий отделяло вытянутое озеро Малые Кабаны. Фактически оно состояло из двух водоемов, соединенных перешейком метров шести шириной. Дамба имела искусственное происхождение, когда ее построили, никто уже не помнил. По перешейку тянулась аллея, стояли лавочки, росли какие-то кусты. Озеро можно было обойти, потратив минут двадцать, но турки никогда этим не заморачивались. В последние дни апреля произошло несколько неприятных инцидентов. Группа пацанов прошла по перешейку (явно под куртками у них что-то было), пересекла дорогу и вышла к стадиону. Местность хорошо просматривалась. Их ждали. Но турки этого не знали и удивились отсутствию приема. Старенькая бойлерная на пути выглядела совсем не страшно. В темное время пацаны Мамая перетащили туда несколько мешков крупного щебня. Турки вразвалку подходили. Им навстречу высыпала группа «крутогоровских» и принялась метать щебень! Тренировку прошли – на меткость, на дальность, на то, чтобы не вывернуть руку из плечевой сумки. Град щебня ударил по неприятельскому войску. Трудились от души, швыряли, нагибались, хватали новый «снаряд». Кому-то попали в голову, повредили глаз. Это не останавливало, только распаляло. Со стороны смотрелось жутковато (я это видел) – две группы четырнадцатилетних мальчишек, не щадя живота, выясняли отношения! Турки метались, бранились. «Крутогоровские» улюлюкали, вели массированный обстрел. Гудели машины, едущие по дороге, кому-то прилетело в бампер. Но еще товарищ Сталин сказал: лес рубят – щепки летят. Разумеется, водители не требовали компенсацию. Многие разворачивались, выбирали объездные дороги. Турки пытались двинуться в контратаку, но новый залп щебня смешал их планы. Орал как дурной светловолосый парнишка, которому щебень угодил в самое интересное место. Монтажки под куртками не помогли. Подоспели от Крутой Горки еще несколько пацанов, и махач превратился в побоище – турок гнали, как когда-то гнала Екатерина. Пацанов пинками загоняли на перешеек, отбирали монтажки, нещадно лупили. «Ну, погодите, мы еще вернемся!» – злобно кричали побитые пацаны. Кому-то чувствительно перепало по ребрам, его тащили под локти. Другой держался за глаз, у третьего рука висела плетью. Победители собирали разбросанные «боеприпасы», ссыпали обратно в мешки – до следующего раза.
В следующий раз вышло не так гладко. Турки использовали самопалы, самодельные гранаты. Убить эти «безделушки» не могли, но покалечить – легко. Обстреливали со стороны перешейка, прячась за лавочками. Их снова заставили уйти, но трое пострадали. Одному раздробило палец на руке, другому осколок чиркнул по виску, оставив рубец на всю жизнь, третий подозрительно держался за живот, просипел «на хер все» и потащился домой.
Не знаю, навещала ли милиция «Электроцентраль», но на Крутую Горку ездили как на работу. Масла в огонь подливали родители пострадавших – писали заявления, орали как ненормальные. Опорный пункт милиции располагался рядом со школой, там же сидел участковый Карамышев, задумчиво смотрел на очередь из пацанов, выстроившуюся к следователю. Понятно, что не сами пришли, на аркане притащили. На допросах прикидывались даунами, вообще не понимали, что тут делают. Живут себе, учатся, маме помогают, никого не трогают. Какая криминальная группировка? Вы белены объелись, товарищ следовательница? Пацанов собирали в отдельной комнате, проводили профилактические беседы. При этом отчаянно пугали «малолеткой» и стыдили за поведение, недостойное советского ребенка – будущего строителя коммунизма. «Неужели до сих пор строим?» – перешептывались те, что постарше. Завоеванное бы удержать. Между делом узнавали, что обкомом партии принимаются «решительные решения» об усилении воспитательной работы среди молодежи. И соответствующие директивы рассылаются в органы МВД, в районные комитеты комсомола. «Я не понимаю, – искренне недоумевала молодая (и не очень умная) следователь, – почему молодые люди не могут приходить в другой район, общаться там с людьми, заводить друзей? Что за местечковые порядки? Ведь это наш общий город! Нам здесь жить, нам делать его еще лучше! Почему гостей из других районов нужно непременно встречать кулаками и камнями? Мы обязательно будем с этим разбираться!» Пацаны хихикали, смотрели на следовательницу, как на инопланетянку, – и не только пацаны, но и собственные коллеги. Ладно, молодая еще, приезжая, разберется с местными порядками…
Предъявить крутогоровской конторе было нечего. Парни не могли припомнить ни одной драки – разве было такое? Все тихо. Местный спортивный кружок готовится к грядущим олимпийским рекордам. Почему ссадина под глазом, и рука с трудом работает? Так это мама попросила в погреб за картошкой спуститься… Пацаны вздрагивали от хохота, отворачивались, а следователь с тоской смотрела в их честные открытые лица и заполняла протокол дежурными оборотами.
В один из вечеров я стал свидетелем, как пацанов пришивали к улице. Претендентам лет по шестнадцать – видимо, пэтэушники или учащиеся техникума. Упражнение называлось «удар в душу». Испытуемый становился посреди ринга – и Мамай наносил мощнейший удар в грудь. Как при этом не сломать грудную клетку, он, видимо, знал. Если человек падал, его отправляли восвояси. Если выдерживал удар – пришивали к конторе. Двое выдержали, орали от боли, задыхались, но устояли. Третий упал, что было странно – на вид он казался самым крепким. Пацан, кашляя, поднялся, попросил повторить испытание. Но Мамай был неумолим: пока, пока, спасибо, что пришел, возвращайся на следующий год. «Проигравших» никто не унижал, просто указывали на дверь.