– Нечасто. – Гульнур покачала головой. – Днем хожу, но днем никто не пристает. Раньше пытались, но Рашид им такую трепку учинил, что теперь только кланяются и вежливо здороваются. А в темное время… пару раз приходилось пробегать, занятия поздно заканчивались. Страшно тут одной, пулей летела. А вот с тобой сегодня совсем не страшно.
Это льстило. Но все же подростковые банды были не единственной напастью этого несчастного города. Преступность не спрашивала, чей это район и кто тут держит асфальт. Маньяк Александр Суклетин промышлял здесь, в Татарской АССР, только в Зеленодольском районе. Подкарауливал, насиловал и убивал девушек, пара из которых оказалась проститутками. Мертвые тела увозил к себе домой, расчленял, готовил и съедал. В прежней жизни занимался грабежами, вымогал деньги у таксистов, отсидел четырнадцать лет. Сначала орудовал с сообщницей Мадиной Шакировой, впоследствии отказался от ее услуг. С некоторыми жертвами знакомился в Казани, звал к себе домой, они приезжали… Бил молотком по голове, перерезал горло… Маньяка ловили бы до сих пор, не проболтайся он однажды собутыльнику о своих «подвигах». Взяли людоеда в 85-м, в 87-м расстреляли…
Мы вышли из сквера. Улицу перекопали, причем почти всю. Она превратилась в глубокую канаву, через которую в нескольких местах были переброшены мостики. Я подал руку, помог Гульнур переправиться. Сквер за спиной помалкивал, но я чувствовал, как оттуда смотрят голодные глаза… Мы прошли через гулкую подворотню, подошли к добротному четырехэтажному зданию сталинской эпохи. Здесь и проживала Гульнур. Мы постояли у подъезда, не зная, что сказать. Преследователи в это время таились в подворотне, ждали. Джентльмены, какие-никакие…
– Давай до квартиры провожу? – предложил я.
– Не надо, – улыбнулась Гульнур. – Второй этаж, дойду. Если беспокоишься, дождись, пока вон в той угловой комнате загорится свет, – значит, я точно дошла.
– Хорошо, Гульнур, подожду… Телефон дашь?
Она продиктовала несколько цифр. Колотилось сердце. Как же не терпелось взять быка за рога…
– Мы еще увидимся, Гульнур?
– Да, наверное… – Она смутилась. – Не знаю… Мне учить надо, несколько работ сдать…
– Может, завтра?
Она засмеялась – какой же торопыга!
– Ох, Андрей, чувствую, пропала моя сессия – как и твое лето… Ну хорошо, к четырем часам сможешь подъехать к институту? Я сдам «лабу», получу в деканате допуск на «вышку»…
– Договорились… – Я чувствовал, как улыбка расползается до ушей, и не мог ее остановить.
– Ну, пока…
– Ну, пока…
Она немного подалась ко мне. Закружилась голова, в горле пересохло. Я потянулся к ней, чмокнул в щеку, затем во вторую. Хотел еще раз в первую – как бы троекратно, по русскому обычаю. Но Гульнур засмеялась, быстро поцеловала меня в губы и побежала в подъезд. Хлопнула дверь. Я стоял оглушенный, счастливый, как последний дурак. Поцелуй запечатлелся на губах, я его чувствовал, голова носилась по кругу. Прошло минуты две, в угловом окне зажегся свет. Ну слава богу, добралась. За спиной многозначительно кашлянули. А я под впечатлением последних событий совсем забыл, что там кто-то есть! Повернулся – ну конечно, ничего нового. Трое, хорошо хоть не дюжина. И не детдомовские сиротки, публика серьезная, совершеннолетняя, накачанная в спортзалах и на «практических занятиях». Лиц я в темноте не видел, да и видеть не хотел. Стандартная униформа – куцые курточки, шапки-гребешки, мятые «бананы», висящие на мотне. Нынче взяли за моду добывать и носить тяжелые импортные берцы. Больно, когда ими бьют, зато бегуны в такой обувке хреновые. Мысль смотаться без боя, честно говоря, возникла, но пришлось от нее отказаться – один из парней уже заходил сзади, двое других тоже рассредоточились.
– Двадцать копеек устроит? – пошутил я.
– Точно грубиян, – прокомментировал один из местных. – Как нам и говорили. А ты, пацанчик, слишком бурый, что сюда приехал, верно? Бикса стоит того? Жаль, не разглядели особо, но вроде ничего, да? Ты извини, хорошие люди просили с тобой разобраться, если вдруг появишься. Тебя и не ждали, а ты раз – и здесь.
Что-то звякнуло. По крайней мере у двух обрисовались короткие монтажки. Они уже готовы были их применить. Отменить драку было невозможно – главное, чтобы она не вылилась в избиение.
– Эй, стопэ. – Я сделал миролюбивый жест. – Пацаны, в натуре, а что, кроме мордобития, никаких чудес? Может, мирно договоримся? Я вам бабки, а вы меня отпускаете, и больше я в этих краях не появляюсь… – Я уже не помню, что бормотал, просто тянул время, поджидал удобного момента.
– Да на хрена нам твои бабки? – захохотал второй. – Мы и так их изымем, когда мертвяком будешь ва…
Удар в челюсть говоривший проворонил – а нечего трепаться! Один прыжок – и я достал его практически в полете! Он просто повалился навзничь, а я пролетел над ним. Покатилась монтажка по асфальту, я подобрал ее на бегу, остался на низком старте. Хрипел пострадавший, пытаясь подняться. С негодующими возгласами ко мне одновременно устремились двое. Я отпрыгнул, не выходя из «лягушачьего» положения, вытянул ногу – и один из атакующих благополучно запнулся, начал бороздить носом асфальт. Можно представить, сколько крови там осталось. Второй сменил курс, побежал на меня, замахиваясь железкой. Я отбил удар монтажкой. Посыпались искры. А дальше мы дрались, как мушкетеры, нанося колющие, рубящие удары, отбивая нападения, делая выпады. Пацан хрипел, матерился, а я в упор не видел его лица. Тянуть с этим делом, однако, не стоило – чуяло мое сердце, что скоро сюда сбежится весь район. Он все-таки попал мне в плечо, треснул рукав, боль пробуравила до пяток. Я схватил монтировку двумя руками, рубанул так, что выбил оружие из рук противника. Сила удара развернула его боком, и на этот раз я врезал в живот. Соперник взвыл, согнулся в три погибели. Я подскочил к нему прыжком, пяткой толкнул в живот, и он отправился считать трещины в асфальте. В пару прыжков я выбрался из месива, обозрел содеянное. Первый уже поднялся, готовился повторно попытать удачу. Зубы остались на месте, и то ладно. Второй хлюпал носом, вытрясывал звон из ушей и тоже не прочь был поквитаться. Последний еще дозревал, такую пронзительную боль не проигнорируешь. Со стороны подворотни донесся молодецкий свист, затопали разбойники.
– Пацаны, сюда! – взревел последний пострадавший. И вот на этом месте я сорвался с места. Дальше было глупо изображать из себя Спартака, окруженного римскими легионерами. Я бежал куда глаза глядят, свернул за угол, бросился непонятно куда и во что. Судя по крикам, меня преследовала целая центурия. Я выскочил на дорожку между оградой и стеной дома. Судя по запаху, там была больница. Странно, что я это почувствовал, – видимо, все чувства обострились от страха. Я реально перепугался – пусть и не убьют, если схватят, но превратят в пожизненного калеку! Я пулей пронесся по дорожке, свернул куда-то влево. За спиной орали: «Вон он, сука!» – и эти крики служили неплохим ускорителем. Я летел как ракета, боясь лишь одного – споткнуться. Оборвалась больничная ограда, я метнулся влево, где отродясь не было никаких фонарей, влетел в гаражи, завертелся. Размахнувшись, перебросил через ближайшую крышу монтажку, полез в щель между гаражами – ширина показалась приемлемой. Но нет, показалось. Я чуть не застрял. Вот бы пацаны поржали! Когда погоня ворвалась в гаражи, я уже перелез на другую сторону, хватался за сердце – грудь сдавило капитально. Насколько они там Сократы, я не знал, но что-то сообразить должны. Поэтому не останавливался, перебрался через какую-то метровую загородку, бросился в темень.
Я плутал минут пятнадцать, иногда слышал крики – то слева, то справа. И ни одного милиционера! А вот когда они на хрен не нужны, их хоть отбавляй! Я сел на пенек во дворе пятиэтажки, принялся мучительно ориентироваться в пространстве. Город, конечно, мой, но не до таких же подробностей! Примерно понял – нужно выбираться к тому самому скверу. Я припустил вдоль подъездов пятиэтажного дома, миновал ограду детского сада. Где-то слева перекрикивались люди – явно не добропорядочные граждане. В очередном дворе раскопали землю – готовили клумбу. Я осторожно обошел перекопанный участок – с детства вбивали в голову уважать чужой труд. Прокрался вдоль торца жилого дома, присел на корточки. В округе было тихо. По курсу проглядывала перекопанная улица, за ней чугунная ограда сквера. Канаву вырыли внушительную – метра два в глубину. Какой тут берег левый, какой правый? Мне было интересно: Гульнур уже легла спать? О чем она думала… кроме того, что нужно быстро сдавать сессию? Я высунулся на дорогу, непригодную для автомобильного движения. Мостик находился слева, метрах в семидесяти. Рядом с ним – ни души. Трудности возникали серьезные, можно подумать, я Днепр форсирую…
Сидеть тут можно было бесконечно – пока рассвет не коснется крыш. Я рискнул – выбрался из укрытия и легкой рысью припустил к мостику. Что тут началось! Залихватский свист, вопли: «Нашел его, суку!» Взревели луженые глотки – и как-то вдруг ярко отпечатался в сознании мой перебитый в нескольких местах позвоночник. Я кинулся было обратно, но из параллельного переулка выбегали возбужденные пацаны. Я помчался аршинными прыжками к мостику. Там тоже была недружественная публика, но и ей предстояло одолеть приличное расстояние. Мы мчались навстречу друг другу, их было много, а я один. Я первым добрался до переправы, перелетел по доскам на другую сторону. Покосился вниз – ну, не мог не покоситься. Внизу лежали две огромные трубы в бетонном желобе, торчали прутья арматуры. Жуть в полосочку… Следом за мной к мостику подлетел быстроногий парень. Видать, не повезло, прозвучал истошный вопль, он оступился, загремел в канаву! При этом продолжал орать. Меня аж передернуло. Но вроде не умирал, умирающие так не кричат, они вообще никак не кричат! Искать дорожку не было смысла, я устремился напрямую к ограде. Ноги вязли в сырой земле, удобренной прошлогодней листвой. Видимо, субботник проводили поверхностно. Ограду можно было перелезть, даже не вставая на цыпочки. Что я и сделал. Меня преследовали ночные демоны, перепрыгивали канаву, рассредоточивались по пространству. Несколько человек бежали за мной, остальные уходили влево, вправо. Это было не очень хорошо. Я не узнавал местность – с Гульнур мы шли не здесь. Я бежал по податливой земле, натыкался на ветви лип. Дорожка просвечивала в сумраке. Подался влево, пробившись через кусты – может, не заметят. А если и догонят, то не всем скопом. Маневр, похоже, удался, теперь орали справа. А я, как назло, заблудился. И немудрено – с аллеи ушел, она вела совсем не туда, куда хотелось. Повсюду росли искривленные тополя, липы. Я тыкался в заросли, как слепой котенок, шел на шум – по дороге изредка проезжали машины. Обогнул акацию, обрадовался, обнаружив аллею, устремленную в нужном направлении. До заветной витой ограды оставалось совсем немного. Я ушел с аллеи – она изгибалась влево, бросился напрямик.