К четырем часам, как и договаривались, я прибыл к цитадели высшего образования на улице Маркса. Гульнур выпорхнула из аудитории почти без опоздания. Побежала ко мне, радостно помахивая зачеткой – можно и не спрашивать, сдала ли. Я залюбовался – легкая, воздушная, необычайно красивая. А также умная и с чувством юмора – набор для девушки вообще маловероятный. Я постоянно думал: неужели у нас с ней что-то сложится? Или у нее кто-то есть, а со мной… ну подумаешь, чмокнула в губы.
Не было у нее никого – призналась на лавочке в глубине институтского сквера, когда мы начали самозабвенно целоваться. Поодаль шли люди, ускоряли шаг, корили за непристойное поведение. Мы не могли оторваться друг от друга, и плевать на всех окружающих!
– Нет, подожди, это слишком неприлично, – сказала Гульнур и отстранилась, поправила прическу. – С тобой совершенно забываешь, что ты порядочная девушка. Что это у тебя? Вчера этого не было. – Она коснулась пальцем царапины у меня под ухом, и я вздрогнул. Странно, мама со Светкой не заметили, а Гульнур заметила.
– Бандитская пуля, не обращай внимания. Шучу, просто порезался, когда брился. Ты вчера ничего под окном не слышала?
– М-м… – Гульнур задумалась. – Нет. Форточку не открывала, а стены в доме толстые и двойные оконные рамы. Хотя постой… Вроде был шум, но когда я подошла к окну, там никого не было… Что-то случилось? – Гульнур встревожилась.
– Абсолютно ничего. Все в порядке, правда.
– Ну ладно… – Она откинулась на спинку, обняла меня за шею и притянула к себе. Опять забыла, что она из приличной семьи. А я нисколько не возражал, меня тянуло к ней, как к промышленному магниту.
Нам уже вовсю делали замечания, и Гульнур стала пунцовой как рак. Мне очень нравилось, как она смущалась. Мы шли по аллее, взявшись за руки, выбирались на дорогу. Местные пацаны-студенты угрюмо смотрели нам вслед. Возможно, и у них имелись свои конторы. Со спецификой, но все же. Зараза, расползшаяся по Казани, затрагивала все сферы.
– Мне жаль, – сказала Гульнур, – но завтра я буду учить. Сможем увидеться шестого числа, после того как я сдам два экзамена. Если сдам.
– Потерплю, – пообещал я, – Ты обязательно сдашь.
Я довез ее до дома. Сколько раз при этом целовались, лучше не считать. В меру растрепанная Гульнур покинула машину. Я проводил ее до подъезда. Целоваться не стали, слишком много посторонних глаз. Просто стояли, смотрели в глаза друг другу.
– Так, боевая готовность, – внезапно прошептала Гульнур. Я вздрогнул. К подъезду подходил незнакомый парень лет двадцати пяти – высокий, черноволосый, со щеточкой усов под носом. Я тоже мог бы носить усы, и даже носил в последний год службы. Но когда вернулся, мама первым делом сунула мне бритву: иди, сбривай. Как девчонкам с тобой целоваться? Да и старят усы мужчин. Я послушно исполнил волю мамы и больше эту волосню не отращивал. Парень подошел, остановился, нахмурился, стал хмуро меня разглядывать. Он был не слабого сложения и явно не имел привычки бегать от местной пацанвы. Я машинально стал прикидывать, куда бить.
– Это мой брат Рашид, – сказал Гульнур. – Андрей, поздоровайся с Рашидом.
– Здравствуй, Рашид. – Я невольно улыбнулся.
– Я ему про тебя рассказала, – поспешила добавить Гульнур.
Дуэль взглядами продолжалась долго. «Сложно все», – подумал я. Что-то прочесть по лицу Рашида было невозможно – такое лицо непроницаемое. Он шевельнулся, дрогнула рука, подалась в мою сторону.
– Здравствуй, Андрей. – У него был низкий запоминающийся голос.
Мы пожали руки, но даже после этого в его глазах остался скепсис.
– Ты домой идешь? – спросил Рашид у сестры.
– Иду, – кивнула Гульнур.
– Так пошли…
Заскрипела дверь подъезда, Рашид придержал дверь, пропуская сестру. Гульнур обернулась, прежде чем войти в подъезд, украдкой подмигнула. За ней исчез в подъезде Рашид. Я задумался: как это следовало расценивать? Как сдержанное одобрение? Очень хотелось на это надеяться.
Я закурил, перед тем как сесть в машину. В присутствии Гульнур полностью забывал про сигареты: девушки не любят целоваться с пепельницами. Я осмотрелся. В глубине двора стояли юнцы характерного для шпаны облика и исподлобья на меня пялились. Они не подходили, пялились, и всё. Похоже, созрел должок перед Мамаем. Я пробежал глазами по асфальту. Где-то здесь после вчерашней драки должна была остаться кровь. Но крови не было – возможно, ее смыл утренний дождик. Я кивнул пацанам – они не отреагировали. Их право. Я сел в машину, завел двигатель и проехал мимо них – они провожали меня глазами подросших волчат. Все же напрягся, но теперь можно и выдохнуть…
Турки к нам больше не захаживали, а вот на улицу Танкистов продолжали совершать набеги. Больше всего их интересовала береговая полоса и пятачок вокруг рынка с заведениями кооператоров. Лед давно сошел, на Волге открылась навигация. Берег оживал, открывались ларьки, отдыхающие выходили к воде. Здесь останавливались автомобилисты, едущие в город. Разрасталась барахолка вокруг рынка – уже не настолько стихийная, а более-менее упорядоченная. Район становился местом притяжения люда с окрестных улиц. Ильдар Мирзоев по кличке Каратист крутился как мог, прикрывал берег, стерег рынок. Непонятно, с какого бодуна туркам пришло это в голову, но эффект получился. Две крытые моторки, идущие по фарватеру, вдруг сменили курс и двинулись к берегу. Пассажиры палили из самопалов, а когда приблизились, стали кидать самодельные гранаты. Отдыхающий люд бросился врассыпную. Лодки уткнулись в берег, из них стали выпрыгивать пацаны в плотно застегнутых сандалиях и в закатанных по колено «бананах». Эта «десантная операция» стала полной неожиданностью для «танкистов». Больше не стреляли. Из лодок высыпало не меньше дюжины «морских пехотинцев». Размахивая монтировками, с матами и улюлюканьем они бросились громить палатки, били стекла машин, перевернули телефонную будку на краю обрыва. Люди разбегались, но многим перепало. Досталось и лодочной станции – ее подожгли, бросив коктейль Молотова. «Танкистов» здесь было лишь несколько человек, их жестоко избили. Это был классический пиратский набег. Завершив свое черное дело, не дожидаясь, пока прибудет подмога, «пираты» дружно стащили лодки в воду, завелись – и снова ушли на фарватер. Когда прибежала «охрана», они уже растаяли в тумане. Кто бы стал их искать? Убытки были кошмарные, намек – прозрачнее некуда.
Я находился в спортзале, когда явился Мамай с интересной новостью. Каратист просил влить его контору в ряды «крутогоровских». Защищать свой асфальт своими силами он уже не мог. Явление для современной Казани в принципе рядовое – часто группировки поглощали соседей или, напротив, распадались на мелкие «княжества». Но для пацанов с Крутой Горки это было событие. Мамай терзался сомнениями: можно ли объять необъятное? Всю мелочь из спортзала выгнали, он совещался с соратниками. Холод, Уйгур, а также примкнувшие к ним Дадай с Колесниковым озадаченно чесали затылки.
– Надо брать, Мамай, – выразил мнение Холод. – Дают – бери, а там посмотрим. Рынок и берег – ценные направления. Времена меняются, скоро эта страна станет одной торговой точкой. Прикинь, если грамотно вести политику – мы же поднимемся. Натужимся – осилим задачку.
– Ильдарку сделаешь своим вассалом, – хмыкнул Колесников. – Ничего не изменится, только в ту сторону уже можно не коситься. Кто знал, что у него на уме? А вдруг бы Турок Каратиста сожрал?
– Да мы туда и не косились, – проворчал Мамай. – Что думаешь, Уйгур?
– А хрен его знает… – Ренат пребывал в замешательстве. – Лакомая землица, все так. Но потянем ли? У Каратиста бойцов – раз и обчелся, своих придется распылять. А на нас детдомовские облизываются, турки волком смотрят. А сейчас и вовсе озвереют… – Он покосился в мою сторону с каким-то неясным выражением. – Учти, если у «танкистов» опять какая буча начнется, позлорадствовать уже не прокатит. Придется своих мальцов туда гнать, чтобы держали оборону. А значит, тут оголимся. Не знаю, короче, Мамай, не силен я в этой геометрии…
Праздник не задавался. Это действительно – не на футбольном поле кулаками махать. «Игра в стратегию» называется.
– Шериф, а ты что думаешь? – спросил Мамай.
– Нет уж, – помотал я головой, – сами кумекайте. Оно тебе надо – мнение постороннего?
– Так, не выеживайся! – разозлился Мамай. – Вижу же по глазам – имеешь что сказать.
– Ну, хорошо. – Я стал стаскивать перчатки. – Все просто, Мамай. Дают – бери, бьют – беги. Ты не съешь Каратиста – другие съедят, и у тебя добавится еще один фронт. Любая империя, любая страна стремится расширить свои владения. Затраты со временем окупятся – Холод правду сказал. Каратист уже на грани, вот-вот начнет сдавать позиции. Надо направить к нему пацанов на поддержку. И не выражать свое пренебрежение – уважайте пацанов, они не виноваты. Им и так сейчас непросто. Каратист теперь… как бы это выразиться… партнер, но младший. Должен слушаться, но все приказы формулируйте как просьбы. Сам поймет, не маленький, перешагнет через свою гордость. Если что, его пацаны помогут здесь – не в такую уж даль бежать. О связи как-нибудь договоритесь. Не забывай, Мамай, у тебя есть ресурс, которого нет у Каратиста: учебные заведения на территории района. Контингент – то что надо. Временно снизь планку – вербуй больше людей. Со временем научатся – и махаться, и соображать. Не ссорься с ментами. В идеале лучше бы дружить, но… Все, молчу. Я сказал свое мнение, Мамай. Сам принимай свое авторитетное решение.
Выбора, если вдуматься, не было. Каратист уже гнулся под «турецким игом». Я наблюдал, как прибывают пацаны с Танковой. Угрюмые, какие-то сломавшиеся, расписавшиеся в собственном бессилии. Каратист – долговязый парень с хорошо развитыми кулаками – с мрачным видом выслушивал в углу Мамая, потом они удалились в каморку. Перетирали долго, но вроде высокие договаривающиеся стороны все устроило. Пацаны пожимали руки, кисло улыбались. Понты понтами, но Мамай взваливал на плечи тяжкий груз.