Пельгусий хрустнул веткой. По этому знаку лазутчики бросились на дозорных.
Пельгусий ударил часового мечом.
Потом бросился к следующему. Огромного роста швед отбивался мечом от наседавших на него двух русских разведчиков.
Схватив лежавшее на земле копье, Пельгусий метнул его в шведа. Копье, со свистом разрезав воздух, вонзилось в руку. Швед выронил меч, и разведчики тут же зарубили его.
У ближайшего к дозорным костра проснулся один из воинов и поглядел на опушку. Но там уже все было кончено. Короткий, еле слышный шум борьбы сменился тишиной.
Подходившие к лагерю головные отряды Новгородцев с нетерпением ждали условного сигнала.
— Почто медлит Пельгусий? — сказал Сбыслав Якунович. — Уж не ударить ли нам не выжидая?
Но Александр Ярославович отрицательно махнул рукой.
Вдруг в лесу защебетали птицы: одна, другая, третья. Это лазутчики извещали, что перебили дозорных.
Тотчас передовой полк Сбыслава Якуновича ворвался в середину лагеря, рубя не успевших взяться за оружие шведов.
Новгородцы ворвались в лагерь…
Другой конный полк, Ратмира, ударил с левого фланга, пробиваясь к центру, где стояла палатка Биргера с золотым верхом.
Шведы пытались объединиться, построиться в боевой порядок. Но новгородцы наседали и расстраивали их ряды. Битва перешла в рукопашную схватку.
Только на правом крыле шведским копьеносцам удалось построиться. Они начали теснить ладожан. Но ловкий новгородец Яков Половчанин, с горстью храбрецов обойдя их, ударил с тыла и снова смял строй копьеносцев.
Воин Савва с несколькими товарищами тем временем пробился к златоверхому шатру Биргера и подсек столб. Шатер упал. Шведы, думая, что вождь их убит, бросились к кораблям. Кожевник Миша с отрядом пехоты уже поджег корабли. Пожар увеличил панику среди врагов.
Биргер и лучшие рыцари, оттеснив новгородскую пехоту, кинулись к оставшимся судам. Новгородцы пустились за ними в погоню.
Витязь Гаврило Олексич, преследуя Биргера, въехал по трапу на судно. Но шведы подрубили доски, конь оступился, и витязь упал в воду.
Пельгусий поспешил к нему на помощь и помог выбраться вместе с конем на берег. Гаврило Олексич въехал на другой корабль, рубя всех, кто попадался навстречу.
А Пельгусий впереди пешего отряда с мечом в руках ворвался на судно, где был Биргер. Шведы отчаянно дрались, защищая своего военачальника. Меч Пельгусия упорно прокладывал дорогу сквозь толпу телохранителей. Кругом него падали порубленные люди. Но новгородцев было мало.
Заметив, что Пельгусий хочет добраться до шведского вождя, Александр Ярославович бросился с запасной дружиной на подмогу храброму вожанину. Став рядом, они прорубались сквозь толпу.
Пельгусий убил трех шведов, прикрывавших Биргера. Александр Ярославович рванулся вперед и достал шведского вождя мечом. Но лезвие скользнуло, оцарапав только Биргеру лицо. Лучшие шведские воины бросились на помощь и заслонили своего предводителя. Сын Биргера упал, сраженный Пельгусием. Не спастись бы и Биргеру, если б не случайная удача. Соседней шняве удалось поднять паруса. Она пристала к судну, на котором защищался Биргер, и, зацепившись крючьями за борт, приняла к себе вождя. Отойдя на середину реки, шнява присоединилась к остальным судам, спасавшимся от преследования.
Новгородцы досадовали, что нет ладей, не на чем догнать врагов, уходящих на всех парусах вниз по реке. Новгородские ратники бежали по берегу, размахивая мечами и вызывая шведов на новую битву. Но те уходили все быстрее.
Над рекою сгущались сумерки. Надвигалась ночь. Александр Ярославович приказал бить отбой, прекратить бесполезное преследование врага.
Отойдя к противоположному берегу, подальше от места битвы, шведы, не зажигая огня, всю ночь хоронили убитых и наутро покинули Ижору, торопясь уйти в открытое море. На трех судах они увозили тела знатных рыцарей, чтобы похоронить их в отечестве.
Русская рать возвратилась в Новгород с пленниками и богатой добычей. Горожане вышли навстречу победителям с хлебом-солью. Радостно звонили колокола… Пять дней праздновал народ победу и в честь ее прозвал Александра Ярославовича Невским.
А Пельгусий вернулся из Новгорода домой и по-прежнему продолжал охранять границу русской земли.
ИВАН СУСАНИН
«Куда ты ведешь нас… Не видно ни зги!»
Сусанину с сердцем вскричали враги.
Шел 1613 год. Небольшой польский отряд, высланный на разведку, пробираясь сквозь дремучий Костромской лес, сбился с пути.
В лесу мела метель. Ветер свистел, качая хвойные вершины. Колючая снежная пыль клубилась в воздухе, падала, застилая дорогу.
Кони храпели, проваливаясь в глубокие сугробы.
Усатый огромного роста рейтар[2], придержав своего вороного скакуна, повернул голову к ехавшему позади спутнику и хрипло сказал: — Ясновельможный пан сотник! Дюже темно. Ничего не видно. Добро б шлях какой, а здесь, куда ни глянь, бесова дорога. Так и сгинуть можно в этом проклятом лесу.
Сотник взглянул на отягощенные снегом мохнатые лапы сосен, грозно нависавшие над головой. Над их вершинами быстро плыли рваные облака. Сгущался сумрак. Лес тонул в наплывающей темноте.
— Наберитесь терпенья, пан Кулжинский, — хмуро ответил сотник. — Здесь где-то скоро должна быть лесничья сторожка.
Крики ехавших по лесу рейтар прервали разговор.
— Дорогу нашли! Дорога! — кричали поляки.
Сотник и пан Кулжинский, повернув коней, поехали на шум. Слева в прогалине столпились конники.
Меж елями действительно вилась, уходя вдаль, узкая промятая тропа. Отряд двинулся гуськом. Метель стихла, в лесу стало еще темней и сумрачней. Кони шли, тихо позвякивая сбруей.
Озябшие поляки недовольно ворчали.
Вдруг где-то впереди залаяла собака.
— Жильё! — раздались обрадованные голоса.
Кони прибавили шагу. Цоканье копыт стало звонче и отчетливей. Собачий лай все усиливался. Лес начал редеть. Отряд выбрался на поляну. Из мрака вынырнуло строение, похожее на курную избу.
В окне, затянутом бычьим пузырем, тускло мигал огонь.
Поляки оцепили сторожку. Собака с громким лаем бросилась к двери.
Пан Кулжинский, сотник и двое рейтар слезли с коней.
Дверь в сторожку загудела от ударов. В сенях послышались шаги. Чей-то женский голос спросил:
— Кто там?
— Отворяй, пся крев!
Женщина ушла из сеней в избу. Обозленные рейтары начали стучать еще громче. В сенях опять послышалось шарканье чьих-то ног. Мужской голос спросил:
— Кто вы, люди добрые?
— Отворяй! Дверь выломаем! — заорал сотник.
Щеколда звякнула. В щель высунулась косматая мужичья голова.
Увидав конников в незнакомых одеждах, лесник в страхе отпрянул назад. Рейтары уцепились за приоткрытую дверь и вломились в сенцы.
В избе чадила и мигала горящая лучина. Жена лесника при виде незваных гостей от испуга закрестилась.
Сотник и пан Кулжинский сели на скамью. Расстегнув обмерзшие шубы, они приказали позвать переводчика. В избу вошел рейтар с заиндевевшими от мороза усами.
— Спроси, как звать этого холопа? — сказал сотник, указывая на хозяина сторожки.
Переводчик поглядел на босого бородатого лесника. Он стоял посредине избы, исподлобья разглядывая поляков. Рейтар перевел ему слова сотника.
— Звать Иваном, — угрюмо отозвался лесник.
— Иванов много, а по прозвищу как?
— Сусаниным кличут, — неохотно ответил лесник.
Поляк передал ответ сотнику.
— Спроси, в какие места мы попали и далеко ли до Костромы?
Рейтар задал Сусанину новый вопрос.
— Домнинские мы, наше село здесь близко, — объяснил лесник, — а до Костромы верст, почитай, тридцать будет.
— Спроси, а еда есть у него какая-нибудь: хлеб, мясо? — сказал пан Кулжинский переводчику.
Мужик виновато развел руками:
— Известно, какая у нас еда. Мы люди бедные. Щи да молочишко.
— Пусть все дает сюда, пся крев! — проворчал сотник. — А не то мы сами разыщем.
Усач перевел его слова. Лицо Сусанина дрогнуло и сразу опять застыло. Врагов было слишком много. Он взглянул на жену, сидевшую в углу на скамье, и глухо пробормотал:
— Ладно, люди добрые. Снедь кой-какую найдем. Мне бы только в чуланчик…
— Так пошевеливайся, пся крев! — прикрикнул рейтар и заговорил с паном Кулжинским по-польски.
Сусанин кивнул жене:
— Чего забилась? Идем, Домна, помоги по хозяйству.
Она встала, поправила платок и пошла следом за ним, топая грязными ступнями.
Оба вышли в сенцы.
Сусанин шепнул жене:
— Беда, Домна. Вороги нагрянули. Вытаскивай все, что есть.
Жена заплакала и отперла чуланчик. Вынула каравай, хотела было закрыть дверцу.
— Постой. Давай и молоко, — сказал Сусанин.
— А ребятам как же? На утро ничего не останется, — спросила Домна.
— Ничего, проживут. К вечеру надоишь. Не дать — так последнее отберут. Слышь, Кострому ищут. Как бы оповестить воеводу? Ума не приложу. Ну, идем!
Оба вернулись в избу.
Пока они разговаривали в чулане, лесная сторожка наполнилась рейтарами. Лучина в светце пылала ярким пламенем.
— Угощай гостей, Домна, — сказал Сусанин.
Домна положила на стол каравай, нарезала его толстыми ломтями. Поставила солонку и кринку с молоком. Подошла к печи, отодвинула дощатую заслонку подала полякам горшок с кашей.
Рейтары пододвинули поближе к столу скамьи, принялись за еду.
— Каков холоп, пан Кулжинский? — спросил сотник.
— Дюже ловок, ясновельможный пан сотник. Даже нагайки не просит.
Сотник захохотал.
— Доведет ли до Костромы, как мыслите, пан Кулжинский?
— Чего ж ему не довести! Мы на конях, а он и пешком дойдет.
— Добре, — весело сказал сотник, — надо до света поспеть, — и поманил пальцем переводчика.
Усатый рейтар встал и подошел ближе.
— Скажи ему, — буркнул сотник, указывая на Сусанина, — чтоб довел нас до Костромы.